Жак-Ив Кусто - Могучий властелин морей. Чтобы не было в море тайн
Первая задача — придумать, как его кормить. И я начинаю осознавать, сколь велика ответственность, которую мы взяли на себя с той минуты, как сняли Иону с песчаной косы и отбуксировали к «Калипсо». Чем и как кормить двухтонного младенца? Тед Уокер старательно готовит пюре из наличных запасов сгущенного молока, муки и витаминов. И несет Ионе это блюдо.
Китенок невозмутимо глядит на него и учтиво распахивает пасть, когда Тед бросает ему порцию корма. Но угощение не проходит в глотку, все оказывается в воде.
Тогда мы мастерим из бочки и шланга огромную детскую бутылочку. Тед разбавляет пюре, получается совсем жидкая кашица, мы суем конец шланга в пасть Ионе, надеясь, что он инстинктивно начнет сосать. И он сосет, но по-прежнему не может проглотить.
Он меня любит!
Заключив, что возраст Ионы вполне позволяет ему принимать более твердую пищу, Тед вместе с группой добровольцев готовит смесь из моллюсков и кальмаров. Это угощение Иона глотает, притом с явным удовольствием. Тед кладет горсть за горстью на огромный язык, изогнутый в виде корыта. Кончив есть, Иона задерживает руку Теда и не отпускает ее. Со слезами на глазах Тед Уокер восклицает:
— Он понимает, что мы хотим его накормить! Он понимает… он меня любит!
Тед, всю жизнь изучающий животных и заочно привязанный к ним, тронут до глубины души поступком Ионы, этим призывом о помощи.
Отдаю команду остановить съемки и звукозапись. Негоже запечатлевать на пленке сердечный порыв любителя животных.
Чтобы скормить нашему младенцу 10 килограммов моллюсков и кальмаров, пришлось работать целый день, ведь четыре человека добывали этот корм на дне бухты. А что такое 10 килограммов для кита, даже новорожденного!
Надо добывать еще.
Обычный распорядок дня «Калипсо» перечеркнут, теперь все вращается вокруг Ионы. Рабочий график поломался, едим когда придется. Все крутятся около знатока китов Теда Уокера, предлагают свою помощь для спасения Ионы. Каждый старается что-то придумать сообразно своему темпераменту и опыту.
Но что поделаешь, наши возможности сильно ограничены. Доступный нам провиант, не считая моллюсков, рассчитан больше на людей, чем на китов. Проблема нешуточная. Сейчас-то Иона как будто набирается сил. Я верю, что он со своей стороны делает все от него зависящее.
Для полного успеха нам прежде всего нужен большой бассейн, где мы могли бы ухаживать за Ионой. И конечно, нужны лекарства и опытный ветеринар. Ни того, ни другого нет, и негде взять. Меня осеняет мысль связаться по радиотелефону с Морским зоопарком в Сан-Диего. Директор говорит, что с радостью примет Иону и будет выхаживать его, пока китенок не оправится настолько, чтобы его можно было выпустить. Несомненно, это лучший выход, к тому же единственный. Нелегко расстаться с нашим малюткой, отдать его в чужие руки. Но и держать китенка, зная, что нам вряд ли удастся его спасти, — непростительный эгоизм. Тем более что в Сан-Диего специалисты, конечно же, обеспечат ему наилучший уход. И наблюдения с новейшей аппаратурой будут на благо не только Ионе, но и другим китам. Так что у нас просто нет выбора.
Но тут возникает другая проблема: как доставить Иону в Сан-Диего? Он не выдержит такой долгой буксировки, даже если мы пойдем медленно, а ведь его нужно доставить возможно быстрее.
Китовая сбруя
Впрочем, сию минуту нас больше всего заботят раны на голове Ионы: они гноятся. Морис и Анри задумали сделать сбрую, в которой китенок чувствовал бы себя удобнее. А как совсем оправится — если вообще оправится, — сможет свободнее двигаться в воде у борта «Калипсо». Решено поднять его на кормовую палубу; наденем сбрую, а заодно Тед займется ранами.
Поднять кита из воды — дело мудреное. Даже новорожденный китенок может сломаться от собственного веса без равномерной опоры. Готовим нечто вроде гамака, подвешиваем его к пневматической лебедке, предельно осторожно заводим под туловище пациента, затем медленно, бережно поднимаем Иону на палубу.
Тотчас Тед принимается за дело. Он заключает, что пожеваны птицами чувствительные губы, защищающие ус; есть раны и вокруг дыхала. Проверяет дыхание Ионы, пытается прослушать сердце стетоскопом, но жировой слой слишком толстый. Затем он смазывает раны Ионы пастой из антибиотика и силикона.
Китенок на борту «Калипсо»… Это что-то удивительное, небывалое. Мы его видим, слышим дыхание, улавливаем трепет жизни в темной туше. Даже ощущаем излучаемое ею тепло… Иона такой же теплокровный, как мы. Пусть вне воды он похож на резиновый мешок с костями. Мы ведь видели китов в воде, знаем, как они изящны, как великолепны в своей родной стихии.
Иона отнюдь не посторонний, не чужой — мы словно давно знакомы и переживаем за него так же, как за любимого пса, ушибленного автомашиной, с той разницей, что чистая случайность позволила нам прийти к нему на выручку. Не будь нас здесь, его уже не было бы в живых.
Дыхало
Сейчас никто не задается вопросом, возможно ли общение человека с китом, не разделяет ли нас неодолимая пропасть. Мы думаем лишь об одном: его нужно спасти. Я бы сказал, что Иона и сам нас к этому призывает. До чего же он трогателен, и особенно трогательно зрелище его дыхала, когда оно, дрожа, втягивает живительный воздух. Дыхание кита похоже на дыхание человека, только многократно усиленное. Почему-то это сходство поражает и волнует нас больше любого другого проявления жизни сына моря.
После обработки ран бережно надеваем на пациента сбрую и опускаем его в воду. Никогда еще вахтенный не обращался так бережно с лебедкой.
Вернувшись в воду, Иона оживает и делает несколько движений хвостом, словно хочет выразить свою благодарность и показать, что все в порядке. Сбруя ему явно больше по вкусу, чем сеть.
Вечером Тед Уокер уже не сомневается, что мы спасем Иону. Правда, не решен вопрос, как доставить его в Сан-Диего. Может быть, удастся вызвать гидроплан? Похоже, что состояние китенка улучшается. Правда, я замечаю, что ему трудно сохранять равновесие даже при самом малом течении.
Сегодня здешний пейзаж кажется нам особенно угрюмым. Тихо, пустынно, глухо, как будто мы попали в чужой мир. Вполне подходящий фон для эпизода с Ионой… Мы усыновили китенка, но бессильны что-либо предпринять сверх того, что уже сделали для него.
Ночное дежурство
Юный сирота борется за жизнь изо всех сил. Мы сделали для него все, что могли, но еще надо охранять его от снующих вокруг судна ночных хищников. И мы опять ставим на ночь вооруженных часовых.
В 3 утра просыпаюсь и выхожу на палубу проверить Иону. Вроде бы чувствует себя хорошо. Море спокойно.
В пять утра вахтенный Каноэ будит капитана судна Кайяра. Выбежав на кормовую палубу, Кайяр видит, что Иона силится лечь на спину и очень тяжело дышит.
Тогда Каноэ поднимает меня. Пулей вылетаю на палубу и обнаруживаю, что Иона мертв. Поздно мы нашли его. Он был слишком обезвожен, слишком обожжен солнцем, чтобы мы с нашими примитивными средствами могли его спасти.
Гляжу на светлеющее небо. Пеликаны уже проснулись и кружат высоко в воздухе.
Все калипсяне, словно их поднял беззвучный набат, столпились на корме. Иона стал уже неотъемлемой частью истории «Калипсо». Для этих ребят, большинство которых совсем молоды, он воплощает великое таинство жизни и смерти, одно из чудесных творений природы. И та же природа с коробящей человека жестокостью по своей прихоти уничтожила его. Мы и прежде видели смерть морских великанов, но никогда не были потрясены так, как при виде медленной агонии детеныша, который не хотел умирать и которого мы пытались вернуть к жизни. Но ведь наша реакция — это реакция наземных существ. Море не знает сочувствия и жалости.
Как это бывает, когда смерть подводит черту страданиям человека, кончина Ионы пробуждает нас от транса. На «Калипсо» восстанавливается нормальный распорядок, нарушенный так драматически, так трагически.
Теперь надо распорядиться останками. Катер оттаскивает тушу в сторону, на глубокое место, и мертвый Иона идет на дно. Мы не стали снимать с него сбрую. И мы не желаем видеть, что будет с ним, когда его обнаружат акулы.
Придя в себя от потрясения, видим, что ожидавшийся нами уход китов уже начался, начался давно, а мы и не заметили.
Ничего. Еще много столетий будут они снова и снова возвращаться сюда, где проходят важнейшие часы их жизни — часы любви, рождения и смерти.
Мы наблюдали все эти этапы когда почтительно, когда изумленно. Облеченный в плоть исполинов морей круговорот жизни и смерти производит особенно сильное впечатление. Хотя существо длиной 15 метров, весящее 40–50 тонн, превосходит все человеческие мерки, оно дышит, любит, страдает так же, как мы. Как ни различны наши жизненные пути, они в чем-то близки.
