Марк Энтин - Россия и Европейский Союз в 2011–2014 годах. В поисках партнёрских отношений V. Том 1
Прежнюю модель социально-экономического развития пришлось поменять. Она не обеспечивала больше выход из кризиса, возлагая на государственные структуры слишком тяжелые обременения. Национальное государство было не в состоянии более их выносить. Выход из положения, оцениваемого как недопустимое, нашли во всемерном сокращении расходов государства и бизнеса, понятное дело, прежде всего на оплату рабочей силы, содержание госслужащих, пенсии, социальные программы и выплаты.
Курс был взят фактически на «китаезацию» общества. С тем, чтобы сбалансировать бюджет. Снять нагрузку с бизнеса. Серьезно удешевить производство товаров и услуг. Искусственно поднять производительность труда. Не за счет внедрения достижений науки и техники. Не благодаря техническому переоснащению и модернизации. А административно-казарменными принудительными методами. И, в конце концов, отвоевать обратно внутренние рынки и поднять экспорт.
То, что выбор подобной мазохистской стратегии повлек за собой очень тяжелые общеэкономические последствия, – не самое главное. О том, как и почему и в результате каких просчетов рынки сжались, ВВП упал, сотни тысяч предприятий обанкротились и/или закрылись, на улицу были выкинуты миллионы людей, новое потерянное поколение молодежи осталось без работы, мы обстоятельно писали в журнале раньше. Это, пусть и крайне обидные, недопустимые, трудно исправимые, но все же в какой-то степени конъюнктурные моменты. Пережив период рецессии и стагнации, иначе говоря, дойдя до дна, экономика развитого мира, включая еврозону, ЕС в целом, Японию и США, вновь стала подниматься.
Страшнее другое – пойдя на выход из кризиса за счет простого человека, переложив его тяготы на средний класс, работяг и молодежь, власти предержащие убили в обществе какой-то нерв. Жертвами затягивания поясов, выродившегося в снижение потребления, относительное обнищание социально уязвимых слоев общества, углубление пропасти между богатыми и бедными, стало ощущение счастья, благополучия, устроенности. Пострадали в первую голову уважение к себе, вера в завтрашний день и высокая самооценка. Французы, например, утверждают аналитики, «в своем большинстве убеждены, что кризис никогда не кончится»[326].
Страны развитого мира по-прежнему самые богатые. Люди здесь живут несравненно лучше, чем за его пределами. Однако из-за того, что другие поднимаются, приобретают и наращивают, а они лишаются и утрачивают, люди стали относиться к себе и окружающим с каким-то нездоровым состраданием. Их все перестало устраивать. Им от всего стало плохо. Им сделалось неуютно с самими собой, условиями своего существования, с властями, партиями, прежними социальными партнерами. Стрелки многочисленных опросов общественного мнения указывают в одном направлении – на рост недовольства, утрату ориентиров, пассивность и озлобление.
Антикризисные меры, предпринятые властью и приведшие к столь бесчеловечному результату, намного хуже, чем неверная экономическая или любая другая политика: поменяй ее, скорректируй – и через какое-то время все образуется. Это чудовищная оценочная ошибка экзистенциалистского толка. Топорно осуществленные меры жесткой экономии ударили по ткани общества, по самому ценному, что до сих пор отличало западный мир, – по надеждам народа на лучшее будущее и социальному благополучию.
Точно такую же ошибку, или ошибку сопоставимого типа, более двух десятилетий назад сделали гробовщики коммунизма и социализма в Советском Союзе и РСФСР. Они не просто уронили экономику, позволили распасться всем экономическим связям, допустили развал великого государства. Это все преходяще. Можно и связи восстановить или завязать новые. И экономику возродить, если знать, как это делается. И государство отстроить – не впервой.
Они убили веру. В прошлое. В будущее. В себя. В то, что можно иначе. Они сломали маленького человека, простого, наивного, доверчивого, на котором на самом деле все держится. Они бросили его в топку преобразований, запамятовав в ослеплении идеей, что без него никаких таких преобразований не получится. Они исковеркали душу. Люди с исковерканными душами заселяют теперь страны, возникшие на обломках бывшего СССР. Они расползлись по всему миру. Их кредо, не всегда, конечно, но очень часто – крайние формы индивидуализма и пренебрежение другими, готовность всех и вся критиковать, поносить и распинать и нежелание палец о палец ударить для того, чтобы другим жилось лучше. Их мироощущение – большое, всепоглощающее недовольство. Нежелание слушать и слышать. Протест ради протеста.
В самых различных уголках нашей Большой Европы, вследствие близорукости политиков, происходит что-то похожее или даже более опасное. Рвется связь времен. Силу набирает только одно чувство – отрицание. Ропот слышен отовсюду. Сверху. Снизу. Сбоку. Пока еще приглушенный. Но от этого не менее настораживающий. Его не слышат только в высоких брюссельских кабинетах и в штаб-квартирах подкармливаемых Европейской Комиссией мозговых трестов[327].
Вот как описывает мелкие фрагментики, из которых складывается общая картина, неизменный автор редакционных статей популярной французской газеты «Монд» Мишель Ноблькур[328]. Даю с небольшими купюрами. Конфликтность в обществе падает. Однако не обольщайтесь. Признаки ярости и остервенения множатся. Тысячи школьников, подчиняясь магии Фейсбука, вышли протестовать против выдворения Леонарды. На заводе «Пежо» семь профсоюзников уже месяц протестуют против подавления профсоюзов. Только выражают свой протест нетрадиционными для них методами. Они проводят голодовку. На одном из северных заводов «Гуссенса» (VG Goossens), где объявили о сокращении 127 рабочих мест, те, кто могут под него попасть, угрожают взорвать газовые установки. В Бретани должна была закрыться частная скотобойня, на которой занято порядка тысячи человек. Дабы остудить страсти, государство пообещало выкупить ее. Но даже такое компромиссное решение никого не успокоило. Люди по-прежнему готовы крушить все вокруг.
Глядя на происходящее, многие депутаты-социалисты приходят к выводу о том, что ситуация накаляется. У Франции сдают нервы, говорят они. Страна все в большей степени распадается на тех, кто во всех бедах винит «понаехавших», и космополитов (вам эта ситуация наверняка знакома). Примирить два лагеря будет непростой задачей. Первые победы крайне правых из Национального Фронта на выборах показывают, к чему все движется.
Совсем недавно достоянием общественности стало опубликованное в «Нувель Обсерватер» от 17 октября обращение префектов, направленное руководству страны 27 сентября 2013 г.[329] Оно выдержано в откровенно алармистских тонах. Префекты пишут о заброшенной и позабытой деревне; взлете налогов, ставшем еще одним раздражителем, на который народ «окрысился», называя налоговой дубиной; поднимающейся волне мелкой преступности, заставляющей людей задуматься о самообороне; разочаровании ремесленников.
Проблемы, по мнению префектов, усугубляются тем, что недовольство и озабоченности не находят структурированного выражения. Нет каналов для их организованной артикуляции. Поэтому на ближайших выборах следует ожидать массового абсентеизма и голосования за экстремистов.
На это же указывают и выводы, содержащиеся в ежегодном отчете о социальной конъюнктуре, подготовленной объединением руководителей кадровых служб предприятий страны. В нем указывается, что раньше царила апатия, порождаемая как тем, что сфера политики заблокирована и не дает возможности для выражения своей позиции, так и неверием в то, что чего-то можно добиться и изменить.
Теперь к апатии добавились гнев и отчаяние, накапливающиеся вследствие недовольства властями и несправедливым характером налогообложения. Совершенно новый феномен – озлобленная апатия. Что-то надорвалось внутри общества. Где-то там, в глубине пошли трещины. На улицу эти настроения, это недовольство не выльются. Они другого свойства. А вот голосами на выборах 2014 г. аукнутся. И ой, как больно.
Выводы отчета разделяются профсоюзными боссами. Они разводят руками, говоря, что мобилизовать людей на выступления у них больше не получается. Их не слушают. На них не надеются. Но недовольство зреет. Оно найдет свое выражение в том, какие бюллетени для голосования трудящиеся бросят в избирательные урны, напротив кого там будут стоять крестики. Час правды приближается.
Члены профсоюзов все более открыто поддерживают крайне правых. Эффект двоякий. С одной стороны, они становятся новобранцами Национального Фронта, активно ведущего агитацию прямо у стен предприятий. С другой – чтобы удержать влияние, лидеры профсоюзов сами сдвигаются в направлении крайне правых, перенимая у них лозунги и вешая вслед за ними всех собак на нынешние власти, иммигрантов и наднациональный европейский проект.
