Джерри Спенс - Настольная книга адвоката: искусство защиты в суде
Мы слышим, например, такие возражения: «Это не дача показаний, а спектакль». В ответ мы объясняем, что стремимся раскрыть полную правду. Слова в действии обеспечивают нас гораздо более ярким представлением фактов, чем только слова. Часто свидетели не могут четко выразить свои мысли. Чтобы рассказать о случившемся, они вынуждены подбирать правильные слова, а многим это не слишком хорошо удается, особенно в гнетущей обстановке зала суда. Если мы видим действие и одновременно слышим слова, картина становится яснее.
Возражение может быть основано на том, что действия невозможно занести в судебный протокол. Но более ясную картину случившегося нельзя приносить в жертву ограничениям устаревшей технологии ведения судебного процесса. Если суд искренне беспокоится о том, что действия свидетеля невозможно с точностью занести в протокол для будущего рассмотрения апелляционным судом, то суд первой инстанции может постановить, что показания свидетеля должны быть записаны на видео. Апелляционный суд может просмотреть эти показания, что намного легче и информативнее, чем чтение сухой и скучной стенограммы, в которой отсутствует большая часть истины. Печатное слово в стенограмме не доносит ни интонаций, ни ударений в словах, которые могут изменить весь смысл этих слов, ни выражения лица, ни телодвижений свидетеля. Специалисты утверждают, что словами передается менее 25 процентов смысла сказанного. Гораздо меньший процент можно передать холодными словами на странице. А прокурор всегда вправе внести в протокол стандартную фразу: «Показать, что свидетель... (и далее действия свидетеля)».
Но вернемся к драме в зале суда.
– Вы можете, Ширли, занять положение, с которого наблюдаете эту сцену.
Она возвращается к воображаемому месту на тротуаре, откуда наблюдала избиение.
– Скажите, пожалуйста, о чем вы думаете сейчас, когда видите все это?
Ее мысли продемонстрируют более глубокое понимание фактов. Ее интерпретация увиденного не только важна, но и открывает то, чего в противном случае мы не узнали бы.
– Я думаю о том, что там происходит. Это ужасно. Они убивают этого человека. Они наверняка убьют его у меня на глазах. Такого со мной никогда не случалось. Мне лучше убежать, потому что потом они примутся за меня.
– Вы что-нибудь говорите этим полицейским?
– Нет. Я не хочу, чтобы они меня увидели.
– Что, по-вашему, вы должны сделать?
– По-моему, сначала нужно вызвать полицию. Потом понимаю, что они и есть полиция.
– Что вы делаете дальше?
– Не знаю почему, но вдруг я подбегаю к ним, хватаю полицейского Бейтса за руку и кричу ему: «Вы убьете этого человека!»
– Покажите нам.
Она подходит к месту в комнате, где полицейские избивают Деррика, и показывает, как она схватила его за руку. Здесь драму можно продолжить, имея двух помощников, играющих роли полицейского и нашего клиента. И даже в зале суда можно попросить помочь одного из наших юристов исполнить роль Деррика и судебного пристава, который станет полицейским.
– Что вы чувствуете, хватая за руку полицейского Бейтса?
– Я испугана. Боюсь, что он меня ударит.
– Что дальше?
– Он кидает меня на землю одним взмахом руки – вот так. – Она показывает, как это было. – Отбрасывает меня метра на полтора.
– И что он говорит, если вообще что-то говорит?
– Он говорит: «Убирайся отсюда, сука».
– Что он делает сейчас?
– Опять избивает Деррика.
– А что делаете вы?
– Опять хватаю его за руку.
– Покажите нам. Что сейчас делает полицейский Бейтс?
– Он выпрямляется, прижимает меня к стене и говорит: «Я тебя арестую за препятствование полицейскому выполнить свои служебные обязанности».
– О чем вы сейчас думаете?
– Я думаю о том, что скажу маме, если меня посадят в тюрьму. Он прижимает меня к стене дома и надевает наручники. Он говорит: «Как тебя зовут, сука?» – а я отвечаю: «Ширли Макколл», – а он говорит: «Где ты живешь?» «Вест-парк, 324», – отвечаю я, а он: «Ладно, сука, сколько тебе лет?» Я говорю, что мне семнадцать, и тогда он снимает наручники и командует: «Убирайся отсюда к своей мамочке».
– Что происходит с Дерриком?
– Они здорово его избили. Он лежит на бетонной дорожке без сознания, лицом вниз.
– Откуда вы знаете, что он без сознания?
– Потому что он не двигается. У него течет кровь изо рта и из носа.
– Что делают полицейские?
– Полицейский Харлоу вызывает по рации «скорую».
– А что делаете вы?
– Убегаю домой.
Когда Ширли появится в суде в качестве свидетельницы, она сможет повторно в подробностях пересказать то, что случилось в сцене. Она будет нервничать, но к допросу она подготовлена. Ширли знает, какими будут ее показания, знает историю, которую будет рассказывать. Ее показания немного отличны от того, что можно услышать в суде: свидетель с трудом подбирает слова, чтобы описать произошедшие события или сцену абстрактным, неопределенным языком, который позволяет присяжным создавать собственные, не слишком точные картинки.
Многие годы я мучился и испытывал трудности, допрашивая своего свидетеля. Обычно я руководил допросом, потому что в накаленной обстановке зала суда внезапно оказывалось, что свидетель не может сказать то, что знает. Но я обнаружил, что путь к знанию открывает метод психодрамы. Свидетель часто не понимает всего, что он знает, пока не проиграет всю сцену, а мы узнаем ее вместе с ним. Мы не «натаскиваем» свидетеля. Он учит нас.
Предупредить присяжныхоподготовке. Что случится, если после подготовки свидетеля противная сторона задаст ему на перекрестном допросе примерно такие вопросы в следующей манере:
«Итак, мисс Макколл, вы встречались с мистером Спенсом и обсуждали ваши показания?» – «Да», – отвечает свидетель. Некоторые менее искушенные присяжные потрясены. Мистер Спенс, предположительно честный адвокат, соблюдающий этические нормы, «натаскивал» свидетеля. «Когда вы встречались с ним?» – «На прошлой неделе. В его офисе». – «Кто был там?» – «Мистер Спенс и его сын, Кент». – «И вы устраивали для них весь этот цирк?» Допрос продолжается в той же форме, подавляя человека, делая из него крайне ненадежного свидетеля. После этого дело можно считать проигранным.
Мы легко можем избежать этой катастрофы. В самом начале показаний Ширли допрос идет следующим путем:
– Ширли, – (в некоторых судах не разрешается обращаться к свидетелю по имени, и в этом случае мы назовем ее мисс Макколл), – мы встречались перед тем, как вы заняли это свидетельское место?
– Да. Мы встречались в вашем офисе неделю назад.
– Что мы там делали?
– Вы попросили меня показать, что случилось и что я видела.
– Вы показали мне?
– Да.
– Каким образом?
– Я показала место, где это случилось, и показала и рассказала, что делали и говорили присутствовавшие там люди.
– Это помогло вам подготовиться к сегодняшней даче показаний?
– Да.
– А я могу сказать, Ширли, что вы помогли мне понять случившееся.
Безобидный комментарий, который может вызвать возражения, но при этом помогает сформировать правильную точку зрения на происходящее.
Клиент каксвидетель. Мы уже обсуждали опасность вызова клиента в качестве свидетеля в уголовном деле. Однако в гражданском деле все совсем иначе. Если клиента на свидетельское место не вызовем мы, его обязательно вызовет защита. В гражданском деле клиент является неотъемлемой его частью: он и есть наше дело. Мы не защищаем клиента, как в уголовном деле, – мы являемся обвинителями. Нагрузка лежит на нас. Наш клиент является жертвой, обиженным и оскорбленным, и мы добиваемся справедливости, всей справедливости, которая может вместиться в решение присяжных. История клиента – сердцевина нашего дела. Я часто слышу, как адвокаты говорят о поиске экспертов и свидетелей, которые могли бы укрепить дело, и думаю о мудром враче, понимающем, что о состоянии пациента может рассказать только он сам. Точно так же дело обстоит с клиентом.
Когда я вижу адвокатов, ищущих ответы по своему делу, то спрашиваю их: «Почему бы вам не поговорить со своим клиентом? Ведь он и есть специалист в этом деле. Он каждый день жил с ним и думал о нем, он изучил каждый закоулок этого дела. Возможно, он находится в замешательстве, не знает законов, его сознание застилает навязчивая тревога. Его могут беспокоить внешние обстоятельства, но он знает об этом деле больше, чем любой другой человек на всем белом свете».
Слишком часто адвокаты рассматривают своих клиентов как надоедливых, скулящих существ, всегда что-то требующих и всегда неразумных. Это может быть правдой, но они лучше всех знают дело. Они являются источниками наших знаний, а не только людьми, случайно зашедшими к нам в офис, подписавшими соглашение и теперь постоянно требующими скорейшего завершения дела.
Если нужно провести допрос своего свидетеля, необходимо посидеть с клиентом в его доме. Именно здесь он проводит свою жизнь. Давайте посмотрим его спальню, книжные полки и даже заглянем в холодильник. Давайте увидим, что он делает в течение тягостных дней и одиноких, наполненных мучениями ночей. Если мы представляем паралитика, то должны провести ночь в его доме. Познакомьтесь с его семьей, убедитесь в их заботе и каждодневной борьбе, а также в том, чего треклятая травма их лишила. И почувствуйте их героическую жизнерадостность и любовь. Мы должны посмотреть, как наш клиент с трудом забирается в постель вечером и выползает из нее утром, как в его тело вставляют трубки и вкалывают иголки. Понять, что в действительности представляет собой беспомощность. Он не может сам донести ложку до рта, не может самостоятельно опорожниться. Его жажда к жизни погребена под болью, страданием и деградацией. Если мы хотим знать о его деле, нужно прожить с ним по крайней мере один день и одну ночь и при этом учитывать тот факт, что он будет жить со своим несчастьем, пока Господь не проявит свое милосердие. Если мы хотим знать, что представляет собой дело, нужно стать клиентом. В этом случае мы не только узнаем, как некое событие может изменить жизнь, но и войдем в зал суда, ощутив на себе темное, гнетущее, одинокое существование, к которому клиент приговорен на всю оставшуюся жизнь.
