Марк Энтин - Россия и Европейский Союз в 2011–2014 годах. В поисках партнёрских отношений V. Том 1
Европейская Комиссия и конкретно еврокомиссар, ответственный за внутренний рынок Европейского Союза и сферу услуг, Мишель Барнье считают, что они нашли, как решить проблему – с помощью частных европейских долгосрочных инвестиционных фондов[249]. Вложения в них будут срочными, доход – стабильным и гарантированным, как в случае с государственными облигациями. Пакет правовых документов, необходимых для их учреждения, Европейской Комиссией уже подготовлен. Одними он встречен с энтузиазмом. Они уверены, что в новые фонды потекут деньги пенсионных фондов и страховых компаний. Тогда, по прогнозам оптимистов, на намечаемые суммы вполне можно будет рассчитывать. Предложение условно инфраструктурных финансовых инструментов подскочит вдвое. Все связанные с ними рынки ценных бумаг, включая трасты на недвижимость и венчурный капитал, стремительно пойдут в рост.
Другие предпочитают не уноситься мыслями в заоблачные выси. Пока новые инструменты удастся раскрутить, пройдут годы. Связывать свои деньги на столь длительный срок все равно мало кто захочет. В настоящее время больше чем на 3–5 лет почти никто из инвесторов в недвижимость и инфраструктуру займы реальному сектору не предоставляет, указывают они.
Следующий предлагаемый рецепт – самое активное и настойчивое продолжение евростроительства и углубление интеграции. Структурные реформы, которые Германия навязала остальным государствам – членам ЕС, создают предпосылки для дальнейшего сближения национальных экономик, но оставляют единый рынок недостроенным. Они превращают закрытые закостенелые экономики Испании, Италии, ряда других стран, считают эксперты, в более либеральные (как если бы осуществлялось нечто отдаленно похожее на «тэтчеризм»[250]). Законодательство, защищающее приобретенные права трудящихся, отменяется. Госпредприятия приватизируются. Система социального обеспечения урезается. Административные барьеры, защищавшие в прошлом местных производителей, разбираются, чтобы сделать рынки открытыми для внутренней и внешней конкуренции.
Это лишь подготовительная работа. Дальше, указывают фанаты интеграции, надо переходить к следующему этапу – превращению нынешнего общего экономического пространства стран ЕС в действительно единый рынок. Особенно много препятствий реализации четырех свобод общего рынка остается в сфере услуг. Характерно, что доля сферы услуг в современном ВВП ЕС достигает 70 %. Однако на трансграничные услуги приходится лишь где-то 22–23 % от общего объема торговли стран ЕС между собой. Полная либерализация сферы услуг у ЕС не получилась. Законодательство о свободе предоставления услуг несовершенно. Фрагментарно. Расплывчато. С его соблюдением много проблем. Оно повсеместно нарушается. Кроме того, им охвачен далеко не весь сектор услуг. Оно не распространяется на энергетику, транспорт, телекоммуникации.
Соответственно, призывают евроэнтузиасты, компаниям, действующим в сфере услуг, должны быть обеспечены необходимые права и возможности без какой-либо дискриминации предоставлять их всюду в границах ЕС. Новые же правила конкуренции – распространены на все перечисленные области, к дерегуляции которых по-настоящему еще не приступали[251]. Экономических аргументов в пользу этого очень много. Политических, подчеркивают сторонники преодоления кризиса суверенной задолженности методами углубления интеграции, не меньше. Первый – Германия навязывает либерализацию всем другим. Ей пора заняться либерализацией и у себя дома. Чтобы дешевые услуги из периферийных стран хлынули на немецкий рынок. Чтобы немцы могли тратить намного больше на их получение. С одной стороны, это оживит экономику. С другой – вытащит периферийные страны из ямы рыночными методами. Второй – либерализация рынка услуг крайне выгодна Великобритании. Если ею серьезно заняться, у Лондона появятся объективные причины стремиться к тому, чтобы остаться в Союзе, а не выйти из него. От этого выиграют все – и ядро, и периферия ЕС, и ЕС в целом[252].
Но хор скептических голосов не утихает. В их числе обращает на себя внимание негативный прогноз Квентина Пила[253]. На страницах «Файнэншл Таймс» он предлагает следующую версию дальнейшего развития событий. Все затяжки с достройкой экономического управления ЕС (создание централизованного фонда по закрытию и санации проблемных банков, обобществление долгов, выпуск еврооблигаций ЕС и т. д.) общественные деятели, эксперты, политические лидеры объясняют перспективой парламентских выборов в Германии. Мол, до их проведения ни на какие меры спорного, читай радикального, характера правящий блок не пойдет. Его тактика вообще заключается в том, чтобы никаких серьезных политических дебатов в стране на время избирательной кампании не было[254]. Зато после одержанной победы руки у немецких политиков будут развязаны. Однако последнее время, в преддверии сакральной даты 22 сентября, многие задают себе вопрос о том, насколько подобные ожидания оправданы. Ответ, который аналитики начинают давать и делать это все увереннее, для ЕС звучит неутешительно.
Никаких серьезных изменений в подходах Германии не предвидится. Если правящая коалиция сохранится в прежнем составе, она будет связана ранее сделанными обещаниями и уже устоявшейся практикой проведения вполне определенного политического курса. Никакого смысла для нее отказываться от преемственности нет. Если вдруг реализуется сценарий большой коалиции, то, как ни парадоксально, тем более. У социал-демократов другие приоритеты. Они считают, что за ошибки банков должны платить прежде всего кредиторы, акционеры и владельцы депозитов, пошедшие на риск, а не государство и тем более налогоплательщики. Бюджетные же деньги надо тратить на социальные нужды, развитие инфраструктуры – в любом случае, на домашние нужды.
Значит, если не произойдет крупного политического сдвига, кто бы ни победил, Германия, как и прежде, будет осторожничать. На Париж и другие столицы аналогичным образом особой надежды нет. Всюду на носу выборы. То на одном уровне. То на другом. Предстоят выборы и в Европарламент. По их поводу головной боли больше всего – народ их игнорирует, и кто может в нем оказаться, остается только гадать. Единственное окно возможностей с относительным электоральным затишьем открывается в 2016 г. Но это если все идет более-менее нормально. Принципиально иной стимул к быстрым изменениям, от появления которого при нынешней мировой конъюнктуре никто не застрахован, – политический катаклизм или катастрофическое падение рынков. Они могут случиться под влиянием усугубляющихся экономических трудностей, с которыми неожиданно столкнется Париж, Мадрид или Рим. Так что остается лишь уповать на лучшее…
Есть и иной источник скептицизма, также связанный с Германией. Ряд экспертов утверждают, что Берлин не в состоянии стать локомотивом изменений не по политическим, а по экономическим мотивам. Симптоматично, что такой заход начинает прорабатываться французскими экспертами. Казалось бы неожиданно, во Франции заговорили о слабости экономической модели Германии, вообще о слабости германской экономики. По этому поводу появился уже ряд фундаментальных исследований, к которому здесь сразу же постарались привлечь внимание[255]. В обыденном сознании укоренилось представление, будто бы Германия – пример для всей Европы. Финансы в порядке. Бюджет сбалансирован. Рынок труда либерализован. Безработица на низком уровне и продолжает снижаться. Сбережения бьют рекорды. Профицит огромный. Все лучшее (молодежь, мозги, живые деньги и пр.) уплывает туда (см. в том числе статью «Итальянцы держат путь в Германию» из рубрики «Иммиграция» текущего выпуска журнала).
Тем не менее, утверждают авторы фундаментальных исследований по экономике Германии, и там все обстоит далеко не так благополучно. В секторе услуг производительность труда низкая. То, что она высокая в промышленности, этот негативный фактор компенсировать не в состоянии – она составляет меньшую часть национальной экономики. Старт-апов мало. Инфраструктура развивается недостаточно быстрыми темпами. Ее обновление отстает от потребностей. Предприятий новой технологической волны тоже мало. Они незаметны.
В основном Берлин делает ставку на производства, лидировавшие в прошлом веке, включая станкостроение, автомобилестроение и т. п. Они же особенно подвержены мировой конъюнктуре. В этих областях немецким компаниям приходится конкурировать с быстро поднимающимися экономиками. Они вытесняют иностранную продукцию со своих рынков. В результате экспортоориентированные отрасли немецкой промышленности оказываются уязвимыми. Снижение деловой активности в других странах зоны евро и развивающихся странах сказывается на благополучии германской экономики в целом. Запустить же компенсирующий рост внутреннего потребления не так просто.
