Евгений Тонков - Толкование закона в Англии
Дворкин обращается к образу идеального «судьи Геркулеса», который владеет знаниями норм, правил, принципов, обладает навыками их применения в дискурсе судейского целеполагания. Такой подход философа призван возвысить значение судьи в регулировании общественной жизни. Дворкин, в отличие от Председателя Верховного суда Израиля А.Барака, считает, что существует единственно возможное «правильное» судейское решение, которое может принять «судья Геркулес», полноценно разбирающийся во всех хитросплетениях существующих законов и практик. Идеи американского правового реализма, авторитет Верховного Суда США оказали заметное влияние на теорию Дворкина, возвышающую фигуру судьи над философией права и юридической практикой. «Центральное проблемное место» судейского толкования заключается в разрешении задачи – рационально ли судебная практика соотносится с соответствующими законодательными установлениями и господствующими учениями.
Критики Дворкина обращали внимание на порочность презумпции идеального «судьи Геркулеса», очевидно, что его уровню не соответствуют судьи из плоти и крови, окруженные свитой юристов, семейными дрязгами и проблемами со здоровьем. Однако следует вспомнить об отсутствии хотя бы одного текста так называемого «общественного договора», что не исключает фундаментальности теории общественного договора, актуальности ее многовекового обсуждения и некоторого практического значения. Обращение к юридическим фикциям в философии права и юридической практике способствует всесторонности познания объекта исследования, идеальный судья как фикция позволяет актуализировать проблемы толкования закона. Применяя фикцию «судьи Геркулеса», Дворкин проводит «различие между двумя смыслами слова «статут»: оно может описывать материальную сущность конкретного типа, документ с напечатанными на нем словами, каждое слово, которое конгрессмены или члены парламента имели перед собой, когда они голосовали за принятие этого документа. Но оно может также использоваться для описания права, созданного принятием этого документа, которое может содержать намного более сложную сущность… Судьям, перед которыми лежит статут, необходимо сконструировать «настоящий» статут – изложение положений, регламентирующих законные права различных людей… Судьям нужна своего рода теория законодательства, чтобы сделать это со статутами. Это может показаться очевидным, когда слова статута страдают каким-либо семантическим дефектом, например, когда они двусмысленные или неясные. Но теория законодательства также необходима и тогда, когда слова статута, с лингвистической точки зрения, безупречны…»[267]
«Судья Геркулес» будет использовать во многом такие же приемы интерпретации и толкования статутов, которые он использует для разрешения дел по общему праву. Он рассматривает Конгресс как коллективного автора, стоящего выше всех в иерархии источников права, как автора со специальными полномочиями и обязанностями, отличными от его собственных, и он, Геркулес, видит свою собственную творческую роль в качестве одного из партнеров, который продолжает развивать заданную Конгрессом интенцию, в том направлении, которое он посчитает наилучшим.
Геркулес будет прислушиваться к своему чувству восприятия политической истории, включающей и окружающий интерпретируемый статут. Его мнение о том, как следует прочитать статут, будет, в том числе, зависеть от того, что конкретный конгрессмен сказал в процессе его обсуждения. Но он (Геркулес) в своем решении будет искать лучший ответ на политические вопросы: как глубоко следует Конгрессу считаться с общественным мнением в случаях конфликта мнений. Геркулес должен полагаться на свое собственное решение при ответе на многие вопросы, конечно, не потому что он думает, что его мнения автоматически правильные, но потому что никто не может должным образом ответить ни на какой вопрос, не полагаясь на глубочайший уровень своих убеждений.
Перед тем, как разъяснять – как судьям следует толковать статуты в условиях целостности права, Дворкин рассматривает одно возражение: «Метод Геркулеса игнорирует важный принцип, прочно укоренившийся в нашей правовой практике, согласно которому статуты должны быть прочтены независимо от того, как судьи считают возможным их улучшить. Судьи должны основывать свое мнение, в первую очередь, на том содержании, которое следует из текстов статутов, и том смысле, который принявший их законодатель имел в виду. Предположим, Геркулес посчитает, что его способ толкования выявляет, что акт будет более совершенен с точки зрения законодательства, если будет понят как не предоставляющий права судье приостанавливать почти завершенные и дорогие проекты. Но конгрессмены, принявшие этот акт, могли намереваться предоставить это полномочие судье, при этих обстоятельствах наша правовая практика, поддерживаемая демократическими принципами, настаивает, чтобы Геркулес полагался более на мнение законодателя, нежели на свое собственное, отличное мнение.
В американской юридической практике судьи постоянно обращаются к различным высказываниям конгрессменов и других законодателей, сделанным в отчетах комитета или официальных дебатах, о цели акта. Судьи говорят, что все эти высказывания, взятые вместе, формируют «законодательную историю» акта, которую они должны уважать. Мы можем, однако, выбрать две разных точки зрения на эту практику обращения к законодательной истории: одна из них – точка зрения Геркулеса, который трактует различные высказывания, формирующие законодательную историю, как политические акты, к которым его толкование статута должно подходить и их объяснить, так же как и к тексту самого статута. Другая точка зрения предполагает возражение на вышесказанное и интерпретацию этих высказываний не как событий (юридических фактов, важных самих по себе), но как свидетельства интеллектуальных состояний конкретных законодателей, представляющих позицию определенной группы лиц. Дворкин называет эту точку зрения «мнением говорящего», потому что она принимает законодательство не как вечное правило, а как временное явление или случай коммуникации. Когда из текста статута с определенностью не следует юридической нормы, и судье неясно, относительно какого из его положений законодатели не смогли договориться, но в итоге отдали свои голоса за этот статут, судья в своей интерпретации опирается на законодательную историю всей проблемы.
Геркулес понимает идею цели статута не как комбинацию замыслов частных законодателей, но как целокупное заключение, принимая интерпретационную позицию по отношению к политическим событиям, которые включены в принятый статут. «Судья Геркулес к высказыванию законодателя, сделанному в процессе принятия статута, относится как к политическому событию, а не как к свидетельству интеллектуальной позиции. Именно поэтому ему не нужны спорные подробности интеллектуальных частных позиций законодателей, и он не пытается из суммы этих позиций сложить свое мнение о статуте. История, которую судья интерпретирует, начинается еще до того, как статут принят, и продолжается до самого момента принятия судьей решения, когда ему нужно уяснить, что этот статут декларирует сейчас. Методы Геркулеса предоставляют лучшее толкование реальной судебной практики, чем теория мнения говорящего, дефекты последней могут быть излечены только путем их поэтапной трансформормации в метод Геркулеса»[268].
По Дворкину, идеальный «судья Геркулес» старается достичь не лучший реальный результат с его точки зрения, а найти лучшее обоснование законодательному событию прошлого. Он показывает часть социальной истории – истории демократически избранного законодательного органа, который принял конкретный текст в конкретных обстоятельствах, с учетом долго влияющих факторов, – и это значит, что мнение должно обосновать всю историю в целом, а не только в конце, т. е. в сегодняшнем дне. «Его толкование должно быть чутким, что означает не только его убеждения о справедливости и мудрости консервативной политики, хотя это играет важную роль, но также и его убеждения насчет идеалов политической целостности и честности, так как они специфично используются в демократическом законодательстве»[269].
Р. Дворкин обосновал существование самостоятельного интерпретативного подхода к толкованию права и закона, описал его особенности применительно к деятельности судьи. С.Н. Касаткин отмечает, что «Дворкин способствовал общему смещению акцентов в правовом теоретизировании с традиционных (в том числе для позитивизма) вопросов правопонимания на проблематику судебной деятельности и юридического решения (вопросы юридической аргументации, полномочий судьи, возможности отступления от «ясного» правила, программы действий/технологии решения в сложных делах и пр.), повышая тем самым практическую ориентированность теории»[270]. О.Б. Игнаткин делает вывод о том, что «все политикофилософские проблемы Дворкин рассматривал с точки зрения личности, вовлеченной в процесс самосозидания, а не с точки зрения общих структур»[271]. Ю.Ю. Ветютнев относит Дворкина к представителям возрожденной естественно-правовой концепции, поскольку «фактически он отстаивает именно этот подход, признающий существование определенных прав индивида вне их формального государственного закрепления»[272]. По его мнению, «в основе теории Р. Дворкина лежит стремление укрепить и возвысить статус естественных прав человека, хотя само это выражение он использует неохотно и с оговорками. Признавая их моральный характер, он в то же время приравнивает их к юридически оформленным правам, открыто декларируя тождество права и морали. Однако изучение права, если у него отсутствуют какие-либо самостоятельные качества, попросту невозможно, и поэтому Р. Дворкин во многих случаях вынужден одновременно пользоваться традиционным нормативным подходом. В результате возникает двойственный, “мерцающий” образ права, контуры которого то ненадолго обозначаются, то вновь пропадают»[273].
