Иосиф Левин - Суверенитет
Каков же смысл принципа неделимости или единства суверенитета при нашем понимании суверенитета?
Можно ли совершенно отбросить понятие единства суверенитета? Такой вывод был бы неправильным.
Принцип единства суверенитета имеет прочное рациональное ядро, которое необходимо сохранить. Единство – необходимое свойство суверенитета. «Две суверенные власти не могут одновременно, бок о бок, функционировать в одном государстве»![77] Этот принцип находит свое применение как при рассмотрении классовой сущности суверенитета, так и при анализе его юридической формы.
Единство суверенитета выражает, прежде всего, свойство политического суверенитета, а именно единство классовой основы суверенитета. В государстве не может быть двух или более господствующих антагонистических классов, ибо в этом случае ни один из классов не властвовал бы, не было бы ни власти, ни государства, а лишь состояние перманентной гражданской войны, в которой, выражаясь известными словами Энгельса, классы с противоречивыми экономическими интересами пожирали бы друг друга в бесплодной борьбе. Единство классовой основы суверенитета находит свое выражение в единстве государственной воли.
Именно марксистско-ленинская наука, вскрывающая классовое содержание суверенитета, в состоянии объяснить то свойство единства суверенитета, о котором говорила и буржуазная наука, но которого она была не в состоянии обосновать.
Это, разумеется, не исключает возможности временных компромиссов между борющимися классовыми силами, взаимных уступок и т. п. Но эти компромиссы и уступки не означают разделения власти между классами, а наоборот, укрепляют власть одного класса, проводящего гибкую «маневренную» политику.
Компромиссы никогда не решают вопроса о власти, они могут определять лишь то или иное направление политики господствующего класса, поступающегося теми или иными частичными интересами в целях обеспечения своих коренных интересов и прежде всего своего экономического и политического господства. Когда мы говорим о верховной воле господствующего класса, то мы не хотим сказать этим, что данный класс может вовсе не считаться с волей других классов и действовать всегда по своему произволу. Мы уже указали на то, что понятие воли класса не должно пониматься психологически или антропоморфически. Воля класса это – социальный феномен, это – единство политики, детерминированное интересами класса, в том числе его важнейшим и первенствующим интересом – интересом сохранения и укрепления своего господства. Если этот интерес требует известных уступок и компромиссов, ущемляющих другие побочные интересы данного класса, то политика этих компромиссов и уступок и является волей класса. Подобные уступки, в частности, могут отразиться и в сфере юридических проявлений суверенитета (например, предоставление избирательных прав рабочим в буржуазном государстве). Такие компромиссы могут доходить даже до допущения к власти партии, до некоторой степени связанной с другими социальными слоями, или образования блока социально неоднородных партий. Но это не меняет существа и классовой основы политического суверенитета.
Не исключается и такая ситуация, когда политическая власть принадлежит блоку двух или нескольких неантагонистических классов. Однако это не создает разделения политического суверенитета, ибо в этом случае блок классов как раз и выступает как некоторая единая социальная сила с некоторыми общими интересами, а следовательно, и с общей волей, направленной на обеспечение этих общих интересов. Такая воля является сложной, но все же единой. Единство и сложность при диалектическом понимании не исключают друг друга. В рамках такого блока возможны известные расхождения интересов отдельных классов, однако они отступают на задний план перед лицом общего интереса, являющегося основой политического блока данных классов.
В народно-демократическом государстве носителем политического суверенитета является блок трудящихся классов, а именно рабочего класса и трудового крестьянства во главе с передовым классом общества, рабочим классом, классом-гегемоном, играющим руководящую роль в этом блоке, направляющим развитие народно-демократических стран к социализму. «В этих странах к власти пришли представители рабочих, крестьян, представители прогрессивной интеллигенции. Поскольку рабочий класс повсеместно проявил здесь наибольший героизм, наибольшую последовательность и непримиримость в антифашистской борьбе, неизмеримо вырос его авторитет и влияние в народе… ведущей силой является блок трудящихся классов населения во главе с рабочим классом»[78].
Из сказанного выше ясно, что признанное нами единство политического суверенитета отнюдь не означает, что носителем юридического суверенитета может быть только один-единственный орган, не означает обладания и осуществления суверенитета одним органом. Политический суверенитет неразделен, но осуществление юридического суверенитета может быть формально распределено между несколькими органами.
Отношение того или иного органа к юридическому суверенитету может иметь форму: 1) обладания суверенитетом; 2) частичного обладания суверенитетом; 3) подконтрольного осуществления суверенных прав.
Обладание суверенитетом означает осуществление всех суверенных прав или осуществление части суверенных прав и контроль над осуществлением остальных суверенных прав. Обладание юридическим суверенитетом в силу своего юридического характера подпадает под действие общего правового режима в государстве. Обладатель этого суверенитета осуществляет его в конституционном порядке, но он может отвечать за порядок, а не за содержание своих действий. В последовательно демократическом государстве обладание суверенитетом сосредоточено в руках самого народа.
Частичное обладание суверенитетом означает неподконтрольное осуществление части суверенных прав.
Подконтрольное осуществление суверенных прав есть осуществление этих прав под контролем органа, обладающего или частично обладающего суверенитетом.
Юридический суверенитет может принадлежать совместно нескольким государственным органам, но эти органы всегда тесно связаны между собой единством классовой основы, поскольку они являются органами диктатуры одного класса (или господства блока классов) и каждый из них выполняет определенную функцию в системе механизма данной диктатуры. Как видно из сказанного, отношения между такими органами могут быть весьма различными. Это либо отношения между органом обладающим и органами, осуществляющими суверенные права под контролем первого, либо отношения между органами, каждый из которых частично обладает суверенными правами и т. д. Для буржуазного государства характерны отношения второго рода. Техническая необходимость распределения компетенции между отдельными органами играет тут известную роль, однако такое распределение компетенции было бы само по себе совместимо с концентрацией суверенного контроля в каком-либо одном органе. В буржуазном государстве разделение суверенных прав продиктовано страхом буржуазии перед подлинным и последовательным осуществлением хотя бы даже юридического народного суверенитета. Формально провозглашая этот суверенитет, буржуазное государство на деле противопоставляет ему права парламента и исполнительной власти как права самостоятельные. Это обосновывается, в частности, с помощью принципа разделения властей и теории особой «избирательной власти», вводимой в общую схему разделения властей. Так, согласно Ориу[79], необходимо различать три власти в государстве: избирательную, обсуждающую (или законодательную) и исполнительную.
Те же три «власти» различает и Комбетера[80].
Смысл этой теории заключается в том, что право народа выбирать представительные учреждения по своей значимости ставится в один ряд с правами других государственных органов – законодательного и исполнительного – и вводится в строго ограниченные конституционные рамки. Народ – это лишь «избирательный орган». Права избирательного корпуса ограничиваются и исчерпываются избранием своих представителей, ибо в силу разделения властей этот корпус обладает только «избирательной властью». Во всей своей дальнейшей деятельности государственные органы совершенно независимы от народа. Согласно этой теории законодательные и исполнительные органы не получают своих полномочий от народа, ибо народ не может никому передать полномочий, которыми он сам не обладает. Располагает же он, согласно этой теории, одной лишь «избирательной» властью. Следовательно, законодательный орган действует «автономно», в силу собственного права.
Совершенно явственно выступают точки соприкосновения этих теорий французской реакции с лабандо-еллинековской теорией представительства, рассматривающей народ или избирательный корпус как орган государства, функция которого устанавливается, как и функции других органов, самим государством. Эта функция, по мнению немецких теоретиков, ограничивается лишь участием в образовании парламента, который юридически является не представителем народа, а органом государства. С окончанием выборов всякое юридически значимое участие избирателей в формировании воли и волеизъявлении государства прекращается[81].
