Иосиф Левин - Суверенитет
Содержание государственных прав изменяется в непосредственной зависимости от: 1) изменения функций государства; 2) изменения форм деятельности государства; 3) изменения характера международных отношений. Все эти изменения непосредственно отражаются на объеме государственных прав. Некоторые права могут оказаться исключенными из числа прав государства. Другие права, как в области международного права, так и в области национального права, могут стать беспредметными или, наоборот, впервые стать правами реализуемыми. Эти изменения в составе государственных прав в свою очередь отражаются и на конкретном осуществлении суверенитета.
Итак, суверенное государство отличается от несуверенного полнотой и характером обладания государственными правами. Конечно, суверенное государство может, исходя из интересов своего господствующего класса, без ущерба для суверенитета передать другому государству те или иные права, но при условии, что оно остается хозяином этих прав и может в любой момент вернуть их себе. Так, если одно из маленьких государств передает другому государству право представительства в том или ином иностранном государстве, оно не теряет своего суверенитета при том условии, что оно сохранило право в любой момент отказаться от услуг другого государства. То же самое можно сказать о передаче государством, вступившим в федеративный союз, своих прав союзу, если за этим государством сохраняется право выхода из союза. Иначе обстоит дело в том случае, когда одно государство уступает право представительства другому государству. Такая уступка означает утрату суверенитета, ибо уступленное право не может быть восстановлено иначе, как с согласия обеих договаривающихся сторон. Таким образом, государство утрачивает суверенитет, если оно, хотя бы путем договора, отказалось от использования иначе как с согласия другого государства тех основных прав, которые необходимы для осуществления основных функций государства.
В связи с этим возникает ряд сложных проблем. Ведь любой договор накладывает на государство обязательства, от которых оно не может освободиться своим односторонним актом. Этот аргумент нередко используется для обоснования тезиса о несовместимости суверенитета с международным правом. Всякое обязательство государства в известной мере затрагивает свободу государства в осуществлении им своих функций. Следовательно, можно было бы рассматривать любой договор как ограничение суверенитета. Так, исходя из этого, Оппенгейм вынужден признать, что «независимость – это вопрос степени, и точно так же вопросом степени является вопрос о том, уничтожается ли независимость государства или нет определенными ограничениями»[75]. Эта теория относительной независимости развивалась значительно раньше Рогеном, утверждавшим, что всякое государство, заключившее международный договор, уже не является независимым в строгом смысле слова.
В настоящее время эта «теория» подхвачена критиками суверенитета из числа «теоретизирующих» политиков вроде Мак-Нейля, который на II Генеральной Ассамблее заявлял, что всякий договор означает отказ государства от известных функций своего суверенитета. Но если принять такую аргументацию, то тем самым утрачивается масштаб для оценки политических последствий того или иного договора. По существу она сводится к оправданию любых нарушений суверенитета вплоть до его упразднения, если они оформлены договором, «добровольно» подписанным обеими сторонами.
С нашей точки зрения существенной является взаимность в ограничении государственных прав в международных договорах. Вместе с тем полновластное и независимое использование основных государственных прав, связанных с функциями государства, является важным критерием для различения между договорами, ограничивающими или нарушающими, или даже упраздняющими суверенитет государства, и договорами, хотя и накладывающими на государство определенные обязательства, от которых оно не может освободиться односторонним актом (что вытекает из самой природы договора), но все же не ограничивающими суверенитета государства. Суверенитет не исключает международных обязательств, но создает презумпцию полноты государственных прав, полновластия и независимости государства (об этом чуть ниже).
При этом самое право заключения договора и принятия на себя международных обязательств является одним из наиболее существенных проявлений суверенитета[76].
Об ограничении суверенитета можно говорить в нескольких смыслах. В одном случае речь идет об изменении в содержании общего понятия суверенитета или в составе вытекающих из него прав в связи с развитием международного права. Такой смысл имеет утвердительный ответ А. Я. Вышинского на вопрос, не является ли Устав ООН ограничением суверенности государств, на заседании Совета Безопасности 13 февраля 1946 г. Разумеется, это не имеет ничего общего с требованиями «ограничения» суверенитета, прикрывающими стремление вовсе разделаться с суверенитетом других государств.
В других случаях, когда говорят об ограничении суверенитета, имеется в виду лишение (хотя бы и на основании договора) какого-либо конкретного государства (например, в результате военного поражения) тех или иных прав, безусловно вытекающих из суверенитета. В таком случае правильнее было бы говорить об ограничении в осуществлении суверенитета. Эти ограничения в осуществлении суверенитета могут пойти настолько далеко, что от суверенитета остается лишь призрак, тень, «jus nudum» (голое право). В этом случае нет «ограничения» суверенитета, ибо самый суверенитет исчезает, хотя бы он и продолжал фигурировать в словоупотреблении официальных актов. В других случаях могут иметь место более или менее серьезные нарушения суверенитета, но если договорные обязательства не задевают самой субстанции суверенитета, если они не затрагивают существенным образом права на осуществление государством в качестве независимой и полновластной организации своих функций, если даже, к примеру, при наличии запрета возводить укрепления в той или иной части территории или содержать флот в том или ином море (статьи Парижского трактата 1856 г. о русском черноморском флоте) полновластие и независимость государства не ставятся под вопрос, то, конечно, суверенитет сохраняется, несмотря на некоторые тягостные для суверенного государства ограничения в его осуществлении. Критерием в данном вопросе служит сама реальность, не укладывающаяся в упрощенные схемы.
3
Одним из свойств суверенитета, отмеченных еще Бодэном и Гоббсом, является неделимость суверенитета. Понятие «частичный суверенитет» рассматривается как внутренне-противоречивое понятие, логический абсурд, ибо суверенитет может быть либо полным, либо его нет. Суверенитет содержит в себе и филологически и логически превосходную степень. Разделение суверенитета, таким образом, противоречит самому его смыслу. Однако в век расщепления ядра атома (т. е. «неделимого») эта аргументация звучит уже не так убедительно, как при Зейделе и Кальгуне.
Авторы теории неделимости суверенитета по существу исходили из того, что суверенитет принадлежит не государству, а какому-либо органу государства. Теория неделимости суверенитета, таким образом, утверждала абсолютную и неограниченную власть какого-либо одного органа в государстве. Такую теорию неделимости суверенитета необходимо отвергнуть как неприменимую в современных условиях.
Каков же смысл принципа неделимости или единства суверенитета при нашем понимании суверенитета?
Можно ли совершенно отбросить понятие единства суверенитета? Такой вывод был бы неправильным.
Принцип единства суверенитета имеет прочное рациональное ядро, которое необходимо сохранить. Единство – необходимое свойство суверенитета. «Две суверенные власти не могут одновременно, бок о бок, функционировать в одном государстве»![77] Этот принцип находит свое применение как при рассмотрении классовой сущности суверенитета, так и при анализе его юридической формы.
Единство суверенитета выражает, прежде всего, свойство политического суверенитета, а именно единство классовой основы суверенитета. В государстве не может быть двух или более господствующих антагонистических классов, ибо в этом случае ни один из классов не властвовал бы, не было бы ни власти, ни государства, а лишь состояние перманентной гражданской войны, в которой, выражаясь известными словами Энгельса, классы с противоречивыми экономическими интересами пожирали бы друг друга в бесплодной борьбе. Единство классовой основы суверенитета находит свое выражение в единстве государственной воли.
Именно марксистско-ленинская наука, вскрывающая классовое содержание суверенитета, в состоянии объяснить то свойство единства суверенитета, о котором говорила и буржуазная наука, но которого она была не в состоянии обосновать.
