Владимир Алпатов - История лингвистических учений. Учебное пособие
Развитие такого рода процессов А. Мартине показывает на примере фонологии. Каждая фонема реализуется в виде множества звуков, обладающих теми или иными дифференциальными признаками. Под давлением либо одного, либо другого из указанных выше факторов это множество звуков меняется, что может затронуть и дифференциальные признаки. При этом возможны «изменения, не затрагивающие системы», «изменения в отношениях между единицами», не меняющие количество фонем, но изменяющие систему в целом, и изменения, увеличивающие или уменьшающие число фонем. Изменения первого типа (например, приобретение всем рядом мягких согласных шипящей артикуляции при отсутствии каких-либо иных изменений) «в действительности встречаются крайне редко. Более того, в тех случаях, когда нам кажется, что мы обнаружили подобное изменение, более тщательный структурный анализ чаще всего показывает, что на самом деле причины рассматриваемого изменения кроются в системе». Обычно же изменения в артикуляции звуков приводят к той или иной перестройке системы. В книге подробно описываются процессы перестройки систем, появления новых фонем и исчезновения былых фонемных различий. Показано, как те или иные изменения могут быть обусловлены системным фактором. Например, нередко, если в системе образуется «пустое место», оно через какое-то время заполняется. При этом может происходить «цепочечный сдвиг», когда место исчезнувшей фонемы заполняется новой фонемой, образовавшейся из другого источника; новое «пустое место» в свою очередь заполняется чем-то третьим и т. д. Отметим, что многие из этих процессов до А. Мартине изучал Е. Д. Поливанов, см. его теорию конвергенций и дивергенций, выделение «цепочечного сдвига» на материале японских диалектов и др. Теоретические положения А. Мартине анализируются на материале разных языков Европы во второй, не переведенной на русский язык части книги.
Общетеоретические взгляды А. Мартине нашли полное отражение в книге «Основы общей лингвистики». Общий подход этого ученого до некоторой степени напоминает подход, свойственный в другую историческую эпоху А. Мейе: мы имеем не столько изложение каких-либо новых взглядов, сколько некоторое подведение итогов, выделение более или менее последовательной концепции, объединяющей идеи различного происхождения, очищенные от крайностей. При этом однако А. Мартине явно по-разному относится к разным направлениям структурализма. Всегда он решительно не принимал глоссематику, видя в ней лишь «умозрительные построения», которые «отличаются наибольшей независимостью по отношению к своему объекту»; не раз в своих публикациях он настаивал на том, что «теория Ельмслева — это башня из слоновой кости, ответом на которую может быть лишь построение новых башен из слоновой кости» (полемическая статья А. Мартине против Л. Ельмслева, написанная с большим блеском, опубликована в первом выпуске «Нового в лингвистике»). Далек А. Мартине и от дескриптивизма, особенно в его крайнем варианте. Он никогда не принимал ни общей для глоссематики и дескриптивизма тенденции к «изоляционизму» лингвистики, ни характерного для дескриптивизма отказа от рассмотрения значения. Французский лингвист (как и его старший коллега Э. Бенвенист) отвергал наиболее крайние проявления структурализма, в наибольшей степени рвавшие с традицией.
В концепции А. Мартине можно видеть те или иные черты, сближающие его, как и Э. Бенвениста, с рядом других направлений лингвистики первой половины XX в. Безусловно, многое у него идет непосредственно от Ф. де Соссюра, начиная с разграничения языка и речи. В отличие от Р. Якобсона он сохраняет даже принцип линейности означающего (выделяя, впрочем, нелинейные элементы языка: ударение, интонацию). В то же время его понимание языка и речи заметно отличается от соссюровского: «Речь представляет собой лишь конкретизацию языковой организации»; такая точка зрения близка той, которую высказывал один из пражцев Й. Коржинек. В связи с этим, критикуя идею, согласно которой язык и речь «обладают независимыми организациями», А. Мартине отрицает возможность создания особой лингвистики речи. Полностью сохраняется у него идущее от Ф. де Соссюра понимание языка как коллективного явления.
Во многом в книге А. Мартине можно видеть и продолжение традиций социологического подхода к языку, свойственного А. Мейе, Ж. Вандриесу и другим французским ученым первой половины XX в. Довольно скептически относясь к возможности познать свойства языка через изучение механизмов человеческого мозга, он считает более перспективным рассматривать язык «в качестве одного из общественных институтов». Подчеркивается, что именно это обусловливает разнообразие человеческих языков несмотря на универсальность ряда языковых свойств. Он пишет о языке, «идентичном в отношении своих функций, но находящем настолько различные проявления в разных человеческих коллективах, что его функционирование оказывается возможным лишь в пределах данной языковой общности».
Весьма значительное сходство можно видеть между взглядами А. Мартине и пражцев. Как и пражцы, он отмечал звуковой характер языка, отказываясь рассматривать язык как систему чистых отношений. Как и пражцы, он наряду со структурным подходом к языку выделял функциональный. Как и пражцы, он среди функций языка на первое место ставил коммуникативную: «Французский язык прежде всего есть инструмент, посредством которого осуществляется взаимопонимание среди людей, говорящих по-французски». Коммуникативная функция является и главной причиной языковых изменений (об этом А. Мартине писал и в другой своей книге). Также выделяются функция языка как «основания для мысли» и эстетическая функция. Вероятно, от Р. Якобсона идет у А. Мартине сопоставление языка с кодом, а речи с сообщением. Влияние пражцев видно у А. Мартине и в использовании им понятия оппозиции, разработанного Н. Трубецким, и в более конкретном подходе к выделению и классификации языковых единиц.
Как и Э. Бенвенист, А. Мартине затрагивал и проблематику, сближающую его с Э. Сепиром. Он активно спорит с «довольно наивной, но широко распространенной» концепцией, согласно которой любой язык является «номенклатурой», то есть перечнем слов, обозначающих те или иные фрагменты действительности; «по этой концепции различия в языках сводятся к различиям в обозначениях». Однако язык не есть средство обозначения заранее расчлененной действительности, он сам и членит действительность, причем разные языки делают это по-разному: «Фактически каждому языку соответствует своя особая организация данных опыта. Изучить чужой язык — не значит привесить новые ярлычки к знаковым объектам. Овладеть языком — значит научиться по-новому анализировать то, что составляет предмет языковой коммуникации». Таким образом, и А. Мартине рассматривает проблему языковой картины мира. Как и Э. Бенвенист, не отрицая общих свойств языка, он обращает главное внимание на особенности, несовпадающие признаки языков как в означаемом, так и в означающем. Такой акцент на языковых различиях, может быть, главная черта, сближающая А. Мартине с дескриптивистами, от которых он в целом далек.
Говоря об общих свойствах человеческого языка, А. Мартине стремится выделить некоторый единый, наиболее значимый признак, из которого могут быть выведены другие. Таким признаком он считает так называемое двойное членение языка. Сам термин «двойное членение», получивший широкую известность благодаря Р. Якобсону и А. Мартине, восходит к выдающемуся советскому финно-угроведу Д. В. Бубриху, выше упоминавшемуся в связи с языковым строительством; сама же проблематика, связанная с двойным членением, впервые начала исследоваться систематически И. А. Бодуэном де Куртенэ. Речь идет о том, что, во-первых, «любой результат общественного опыта» может быть последовательно расчленен на единицы, обладающие формой и значением, вплоть до морфемы; во-вторых, звуковая форма морфемы может быть далее расчленена на более мелкие незначимые единицы — фонемы. Отметим, впрочем, особую терминологию А. Мартине, получившую затем распространение во французской лингвистике: морфему в обычном смысле он называет «монемой», а термин «морфема» понимает более узко, относя к нему лишь грамматические морфемы, прежде всего аффиксы. Вне двойного членения лежат ударение и интонация.
На основе принципа двойного членения А. Мартине дает определение языка: «Любой язык есть орудие общения, посредством которого человеческий опыт подвергается делению, специфическому для данной общности, на единицы, наделенные смысловым содержанием и звуковым выражением, называемые монемами; это звуковое выражение членится в свою очередь на последовательные различительные единицы — фонемы, определенным числом которых характеризуется каждый язык и природа и взаимоотношения которых варьируются от языка к языку», Сам автор этого определения выделяет три его главных пункта: язык как орудие общения, его звуковой характер и двойное членение. Такое определение, разумеется, специфично для А. Мартине, однако оно в целом выделяет те свойства языка, на признании которых могло бы сойтись большинство направлений европейского структурализма (кроме, безусловно, глоссематики).
