Людмила Зубова - Языки современной поэзии
…он [язык. — Л.З.] обладает большей потенцией синтеза, в нем можно строить не только лингвистические подобия — рефлексы нашего мира, но и фантомы, означающие то, чего нет, не бывает и даже, может быть, и быть не может в наших местах. И в этом смысле язык — вселенная безграничных возможностей, мир, в котором действительно возможен Всемогущий Творец.
(Левин, Строчков, 2001: 170)Следующее стихотворение — один из многочисленных примеров пародийной реакции Левина на те новые слова, которые появляются в языке, и на новые ситуации, отраженные этими словами:
В ЗЕРКАЛЕ ПРЕССЫ*
В огромном супермаркере Борису Нелокаичу
показывали вайзоры, кондомеры, гарпункели,
потрясные блин-глюкены, отличные фуфлоеры,
а также джинсы с тоником, хай-фай и почечуй.
Показывали блееры, вылазеры и плюеры,
сосисэджи, сарделинги, потаты и моркоуфели,
пластмассерные блюдинги, рисованные гномиксы,
хухоумы, мумаузы, пятьсот сортов яиц.
Борису Нелокаичу показывали мойкеры,
ухватистые шайкеры, захватистые дюдеры,
компотеры, плей-бодеры, люлякеры-кебаберы,
горячие собакеры, холодный банкен-бир.
Показывали разные девайсы и бутлегеры,
кинсайзы, голопоптеры, невспейпоры и прочее.
И Boris Нелокаеvitch поклялся, что на родине
такой же цукермаркерет народу возведёт!
В примечании пародируется название итальянской газеты «Corriere della sera»[499].
Искажения лексики, имитирующие ее простонародный облик (слова блееры и вылазеры, очень похожие своей псевдоэтимологией на слова типа спинжак или мелкоскоп), псевдоанглицизмы (голопоптеры, фуфлоеры), абсурдные сочетания (джинсы с тоником), пародийные кальки (горячие собакеры), фонетическое насилие над русскими словами (моркоуфели) и прочие словесные забавы с варваризмами[500] могут восприниматься в таком смысле: всё, что перечисляется, это чужое, диковинное, предмет зависти и объект насмешки по психологическому механизму «виноград зелен». Простонароден и воспринимающий субъект, хотя и занимает высокое положение во власти. Стихотворение было написано в 1989 году, задолго до вступления Ельцина в должность президента (1991).
По мере того, как наблюдающий персонаж — Б. Н. Ельцин — вбирает в себя эти ошеломляющие впечатления, меняется его имя. Имя сначала дается с фонетической метатезой Борису Нелокаичу, — во-первых, намекающей на его русское пристрастие к спиртному, от которого приходится воздерживаться при исполнении служебных обязанностей; во-вторых, на то, что даже и ему эти гастрономические роскошества и разнообразные предметы неведомы. Затем, в написании Boris Нелокаеvitch, транслитерация варварски смешивается с русской графикой: имя, таким образом, приобретает недовоплощенную «американскость» и становится в один ряд с варваризованными названиями продуктов и предметов. А реальный супермаркет (у Левина — супермаркер: то ли персонаж не может выговорить иностранное слово, то ли это нечто ‘в высшей степени маркированное’) превращается в конце текста в цукермаркерет — обозначение сладкой мечты.
В своих виртуозных лингво-поэтических экспериментах Левин часто проникает в глубокие пласты языка архаического Например, во фрагменте из стихотворения «Катание на лыжах» глагол бодает приобретает забытое значение ‘прокалывает, пронзает, которое задержалось только в медицинском термине прободение:
Бодает накренённый снег
упорный лыжный человек,
влезает на тугой бугор,
вдыхает через нос простор
и выдыхает через нос
свистящий дым, как тепловоз:
ему тепло, ему везёт:
он скоро на бугор вползёт.
Этот лыжник назван упорным не только потому, что он старательный: он упирается палками в снег, и мы видим, что упирается он как бык (потому что бодает). Так древние значения слова вместе с современными создают образ убедительно объемный и многомерный.
Вольное обращение с грамматикой у Левина основано на замечательной лингвистической интуиции. Игровая стилистика создает формы, вполне возможные и когда-то бывшие в языковой системе:
В завершающем тазу
у!
утопили мы козу
у!
Но сидели на теле-
ге
хитромудрые страте-
ги
и один из них достал (а хрен ли толку!)
и один из них достал (ну ты уж скажешь!)
и один из них достал
когда четвёртый перестал
С той поры пошла вода
а?
лягушки стали господа
а!
вышел кукиш из карма-
на
вынул ножик из тита-
на
обвалился потолок (скажи на милость!)
обвалился потолок (подумать только!)
обвалился потолок
но никто не уволок
Тут приехали в теле-
ге
хитромудрые страте-
ге
и один из них достал
то чем пятый перестал
И восстала из таза (ей-богу правда!)
и восстала из таза (ну это ж надо!)
и восстала из таза
обновлённая коза
И восстала из таза (ну, это слишком!)
и восстала из таза (да ладно, чёрт с ней!)
и восстала из таза (в натуре!)
обновлённая коза[501].
Интересно, что при первом упоминании стратегов на телеге автор следует современной грамматике, а при втором упоминании, как будто разрезвившись и полностью подчинившись рифменной стихии, он ставит существительное в ту форму, которая была в древнерусском языке: окончание в слове стратеге аналогично окончаниям в словах граждане, крестьяне, бояре, унаследованным современным русским языком от склонения на согласный звук. Эффект узнавания родной грамматики оказывается еще выразительнее оттого, что слово стратеги — относительно новое, заимствованное и стилистически маркированное как научное или официально-деловое.
Большинство проанализированных текстов показывает, что Левин очень любит включать в свои стихи и песни и даже в книги имена собственные. Рассмотрим текст без языковых деформаций, в котором ряды имен движут лирический сюжет.
ПИВНАЯ ПЕСНЯ
Выпьем пива,
выпьем и споём,
как мы красиво
с Машкой пиво пьём.
В потной банке
светлое пивко,
здесь на полянке
нам славно и легко.
Здесь так клёво,
пиво и тепло,
будто сегодня нам
крупно повезло.
Здравствуй, Вова!
Подходи, садись.
Как хорошо, что мы
пивом запаслись!
Выпьем пива,
выпьем и споём,
как мы красиво здесь
это пиво пьём.
Птички свищут,
ангелы поют.
Ох, и отличное
здесь пиво подают!
Здравствуй, Ваня!
Подходи, Борис!
Здесь на поляне
сущий парадиз!
Выпьем пива,
выпьем и споём,
как мы красиво здесь
это пиво пьём.
Здравствуйте, Лёша, Оля, Гена,
Лена[502], Саня, Валентин!
Мы вас хорошим
светлым пивом угостим.
Пиво в банке
сладкое, как мёд.
Тихий ангел нам
басом подпоёт, когда мы
выпьем пива,
выпьем и споём,
как мы красиво здесь
это пиво пьём…[503]
Обратим внимание на то, с каким удовольствием в этой жизнерадостной песне, приветствующей и объединяющей друзей, перечисляются имена. В начале текста слова с Машкой создают очень выразительный мелодический рисунок гласных на фоне отсутствующего ударного звука [а] в предшествующем фрагменте: [а] — самый открытый гласный звук, самый гласный из всех гласных. Конечно, выразительна здесь и «домашняя» уменьшительная форма имени.
Не исключено, что начало «Пивной песни» соотносится с началом знаменитой песни «У самовара я и моя Маша», тогда возможно такое прочтение: с Машей пьют чай, а с Машкой пиво, и этому радуются.
Похоже, что на дальнейшее развертывание текста влияет поэтическая этимология: человек, приглашая друзей, как будто машет им рукой. Этот жест не назван словесно, но он изображается всей образной системой и структурой текста.
