Леонид Крупчанов - Теория литературы
Гоголь подчеркивает пустоту и ничтожность чиновников и помещиков их затейливыми фамилиями, предметами туалета.
Картины природы, как правило, соответствуют настроению героя или самого автора. Либо это «чушь и дичь по обеим сторонам дороги», либо «небо, далекое, высокое, там, в недоступной глубине своей, звучно и ясно раскинувшееся!». Иногда пейзаж контрастирует с жизнью персонажа: так, описание буйно разросшегося сада Плюшкина противопоставлено угасающей, убогой жизни хозяина.
По своему содержанию, а не по внешней канве сюжета «Мертвые души» – произведение новаторское, не сопоставимое ни с чем, что было в предшествовавшей русской литературе. Гоголь ставит в нем проблемы прошлого, настоящего и будущего России и русского народа, старается предугадать пути его дальнейшего развития.
Судьба России и русского народа – в центре содержания поэмы, ее главная тема. Только «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева было посвящено этой теме так же непосредственно и прямо, как поэма Гоголя. Жанровая форма существовавшего в то время сентиментально-романтического романа, в котором центральной являлась любовная интрига, не могла удовлетворить Гоголя. Жанр путешествия Гоголь использует, максимально раздвигая рамки художественного изображения, придавая «Мертвым душам» характер художественно-реалистического исследования русской действительности. Под пером Гоголя рождалось произведение, универсально-энциклопедическое по охвату различных сторон жизни: в нем ставились вопросы морально-этические, нравственно-бытовые, социально-философские, экономические.
При этих условиях и жанр путешествия не мог вполне удовлетворить Гоголя: он не вмещал всех его замыслов и целей. Так родилась поэма, тяготеющая к эпопее по широте изображения действительности. Гоголю в первом томе удалось воплотить в художественно цельной форме картины реальной жизни и свои думы о ней.
Не ревизские мертвые души крестьян, за которыми охотится Чичиков, представляют опасность для России и русского народа: его жестоко угнетают и истребляют помещики-крепостники, чиновники, предприниматели, духовно мертвые и все же продолжающие свое привычное дело – опустошение и уничтожение русской земли.
Композиция первого тома поэмы представляет собой замкнутое целое. В нем 11 глав.
Гоголь не случайно соглашается с мнением С.Т. Аксакова, утверждая, что «нет человека, который понял бы с первого раза “Мертвые души”», а тем более ознакомившись с книгой лишь частично.
Пять отступлений Гоголя от основного повествования уравновешивают изображение пяти наиболее колоритных фигур помещиков.
Таким образом, первый композиционный круг поэмы, состоящий из главы-экспозиции и пяти последующих глав, гармонично соединяет в себе «пафос субъективности» Гоголя и объективно-эпическое повествование.
Типы-характеры помещиков соединяются не только образом Чичикова и его предприятием, но также общностью их нравственных обликов и социально-экономического положения: все они – порождение одной и той же, крепостнической феодальной, системы государственного устройства. Но пока читатель может воспринимать их как отдельные типы, ибо каждый из них оригинален.
Второй композиционный круг поэмы начинается седьмой главой, в которой Чичиков – уже владелец 400 мертвых душ крепостных – оформляет свои приобретения в гражданской палате.
Гоголь объясняет свое желание взять в качестве главного героя «подлеца» тем, что образ «добродетельного человека» «праздно вращается на устах», что писатели, обратившие «в лошадь» «добродетельного человека», не оставили на нем и тени добродетели.
Показав духовное оскудение дворянства и чиновничества во всех сферах российской жизни, Гоголь в сжатой форме изображает этот процесс в среде «предпринимателей» – сословия, представленного Чичиковым.
Чичиков – единственный персонаж, характер которого развернут во времени на всех возрастных и нравственных этапах развития.
Образ Руси-тройки, завершающий поэму, вместе с тем – свидетельство глубоких надежд на появление в будущем настоящих «добродетельных» людей в России.
Творческая концепция первого тома «Мертвых душ» выглядит объективно завершенной. С точки зрения самого Гоголя, эта завершенность относительная, так как у него имелся план еще двух томов книги.
Развитие творческой концепции книги в дальнейшем должно было привести Гоголя к осуществлению этих замыслов. Однако последующая работа над поэмой, продолжительная, мучительная и трудная, не удовлетворила исключительно требовательного к себе писателя. В 1845 г. он сжигает первый вариант второго тома «Мертвых душ», а в конце жизни, в 1852 г., – второй вариант.
Найденная часть черновиков второго тома представляет собой пять глав ранней редакции и пять глав позднейшей редакции.
С учетом дальнейшего развития сюжета поэмы место биографии Чичикова в первом томе, таким образом, оказывается уже не в конце, а в центре произведения. Да и сам Чичиков должен был предстать в следующих частях «Мертвых душ» в ином свете. Об этом Гоголь намекает в последней главе первого тома, говоря о «страстях», не зависящих от воли человека: «И, может быть, в сем же самом Чичикове страсть, его влекущая, уже не от него, и в холодном его существовании заключено то, что потом повергнет в прах и на колени человека перед мудростью небес. И тайна, почему сей образ предстал в ныне являющейся на свет поэме».
Тем не менее в первой главе второго тома Гоголь обещает продолжить художественную традицию первого тома, изображая «бедность нашей жизни».
Казалось, намеченная Гоголем в первом томе творческая концепция будет последовательно развернута и в других томах. И тем не менее уже по некоторым мимолетным чертам первого тома можно было ожидать и иного поворота.
Гоголь не удержался (точнее – не захотел удержаться) в направлении, заданном творческой концепцией первого тома. Он не только обратился к изображению положительных характеров, но и отыскал эти характеры среди развенчанных им в тех же «Мертвых душах» помещиков и предпринимателей – собакевичей, плюшкиных, хлобуевых.
Он изображает «идеального» помещика в лице Константина Федоровича Костанжогло: предприимчивый, прекрасный хозяин, крестьяне которого живут зажиточно, фабрики рентабельны и дают огромные доходы. «Туз-хозяин», как называет его Гоголь. Принцип Костанжогло, в отличие от чичиковского, – делать то, что «законно, а не то, что выгодно». Он, например, утверждает, что его деятельность доставляет ему удовольствие «не потому, что растут деньги», «но потому, что все это – дело рук твоих». Стараясь показать деятельность Костанжогло в лучшем свете, Гоголь готов представить ее как вдохновенное творчество. В результате под пером писателя вырастают совершенно иные по концепции образы-характеры. Таков образ Афанасия Васильевича Муразова, купца, винного откупщика, вышедшего из крестьян, добрейшего и честнейшего (в изображении Гоголя) человека, благодетеля и наставника Чичикова. Дочь генерала Бетрищева Улинька также изображена существом безукоризненной чистоты и огромной доброты. В довершение всего «возрождается» к новой жизни и Чичиков, будучи уличенным в подлоге завещания.
Гоголь буквально тосковал об активном, честном, добром, смелом характере во всех сферах жизни, но не знал, где его найти.
Теория сюжета
Сюжет (от фр. sujet – предмет) – старейшее литературоведческое понятие, восходящее еще к трудам Аристотеля. Определяя основные признаки трагедии, Аристотель в своей «Поэтике» «душой трагедии» называет «фабулу», которую определяет как «подражание действию». Требование, предъявляемое Аристотелем к фабуле: «она должна иметь легко запоминаемую длину», что, собственно, и обеспечивает единство, цельность произведения. Термина «сюжет» у Аристотеля нет, его значение покрывается термином «фабула».
Буало в своей «Поэтике» также выступает против «перечислений» и «длинных отступлений», и вообще «длиннот».
Гегель в своей «Эстетике», характеризуя историзм категории сюжета, возможности его существования в форме «эпохального» сюжета, в то же время для исторического «художественного сюжета» требовал «гармонии», «вплоть до включения деталей», «между субъективной и объективной стороной» («гармонии» авторской «фантазии» с историческими фактами). Предвосхищая А.Н. Веселовского, Гегель писал: «Искусство не может ограничиваться только национальными сюжетами, и чем больше разные народы приходили в соприкосновение друг с другом, тем в большей степени искусство черпало предметы своего изображения из истории всех народов и веков». «Высшее наслаждение», пишет о себе Гегель, он получал, «наслаждаясь» сюжетами «мастеров шекспировской галереи»: Гегеля увлекало здесь «соревнование» сюжетов.
В русской классике укрепился термин «сюжет», о фабуле вспоминали все реже. Русские писатели, литературоведы и критики, от Пушкина до Горького и Шкловского, в различных вариантах и оттенках употребляли термин «сюжет» в том же значении, что и их предшественники: видели в сюжете связь событий.
