Альфред Барков - Метла Маргариты. Ключи к роману Булгакова
Такой же вывод следует из анализа текста Евангелия от Иоанна, где, наряду с упоминанием о городе Назарете, о Христе говорится как о Назорее; из сопоставления текстов соответствующих стихов видно, что имя «Га-Ноцри» происходит от слова «назорей», а не «Назарет» (и тем более не «Назарея», что является произвольным искажением)[429].
О том, что словом «назорей» называли живших в пустынных местах иудеев-сектантов, не стригших волосы, не употреблявших вина и питавшихся акридами, написано немало. И, поскольку в булгаковедении принято ссылаться на труды Ф. Фаррара, можно привести примеры и оттуда: «Талмудисты называют Иисуса постоянно Га-Нозери; <…> палестинские христиане в это самое время известны были под названием Нузара (в единственном числе Нузрани)». А вот место, где Фаррар говорит не о Христе, а об Иоанне Крестителе: «С ранних лет в молодом назорее оказалось стремление к одинокой жизни»[430]. И найденные в 1952 году в Израиле знаменитые рукописи Кумранских пещер содержат относящееся к I веку до н. э. упоминания о секте назореев.
В отношении варианта написания имени «Га-Нозери» наш отечественный ученый, доктор философских наук А. М. Каримский в своем комментарии к книге Д. Ф. Штрауса «Жизнь Иисуса» несколько уточнил данные Фаррара и поставил в этом вопросе последнюю точку. При этом завершение этого места настолько интересно для данного случая, что просто невозможно не процитировать его:
«Назореи (от древнеевр. „назар“ – отказываться, воздерживаться) – в Древней Иудее аскеты-проповедники, дававшие обет воздержания от вина и стрижки волос. Впоследствии назорейство сблизилось с движением ессеев и, возможно, оказало некоторое влияние на христианский аскетизм. В ранней христианской литературе термин „назорей“ без достаточного основания стал рассматриваться как обозначение жителя Назарета, назарянина. Уже в евангелиях и „Деяниях апостолов“ он прилагается к Иисусу Христу*. В этом смысл надписи на таблице, которую, согласно Иоанну (19:19), Понтий Пилат повелел прикрепить на распятии: „Иисус Назорей, Царь Иудейский“. У синоптиков слово „Назорей“ опущено, поэтому в художественных образах распятия обнаруживается расхождение: фигурирует либо, в соответствии с Лукой (23:38), трехъязычная – на греческом, латинском и еврейском – надпись „Сей есть Царь Иудейский“, либо латинская аббревиатура „INRI“, означающая Jesus Nazareus Rex Judaeorum и исходящая из свидетельства Иоанна.
*Здесь следует принять во внимание одну фонетическую неточность. Слово „назореи“ правильнее произносить „ноцрим“ (так в Талмуде именуется Христос и его последователи). Расхождение связано с тем, что еврейская буква „цаде“ не имела греческого аналога и передавалась через „с“ или „з“ (см.: Робертсон А. Происхождение христианства. М., 1959, с. 110). Кстати, М. А. Булгаков был более точен, дав в романе „Мастер и Маргарита“ Иисусу Назарянину имя Иешуа Га-Ноцри»[431].
Теперь – о других моментах, на разбор которых также тратится много времени.
Имя разбойника Вар-Равван Булгаков пишет с буквой «н» в конце слова, в то время как в каноническом переводе Евангелий оно пишется иначе – «Варавва» (Мф. 27:20; Лк. 23:18, Ин. 18:40, Деян. 3:14). Сверка с первоисточниками – греческими списками, с которых осуществлялся перевод Нового Завета на русский язык, показала, что там это имя заканчивается на «ню». То есть в этой детали Булгаков даже ближе к евангельской традиции, чем Русская православная церковь. Имена двух казненных вместе с Иисусом разбойников – Дисмас и Гестас – взяты из апокрифического Евангелия от Никодима.
Относительно происхождения Иисуса: «Иешуа <…> он самого низкого происхождения: сын блудницы и сирийца <…> На вопрос Понтия Пилата „Кто твои родители?“ он отвечает: „Мой отец был сириец“» (С. А. Ермолинский)[432]. Правильно, Христос по происхождению, как и Его отец, был сирийцем. Просто как-то забылось, что Палестина в евангельские времена входила в состав Римской империи как провинция Сирии, которая, в свою очередь, являлась колонией Греции. Да что там в евангельские – через двенадцать веков Нестор-летописец все еще упоминает (дважды) в «Повести временных лет» о всей Палестине как о Сирии, а о населявших ее народах – собирательно как о «сирах», то есть сирийцах. Административным центром провинции, где находилась резиденция римского легата, которому подчинялся и Понтий Пилат, являлась Кесария Филиппова – это на самом севере Палестины, примерно на одинаковом расстоянии от Дамаска и от Тира (к юго-западу от Дамаска и точно на восток от Тира). О матери: «По утверждению Талмуда, [Иисус] был сыном <…> некоей еврейки-полупроститутки, которую звали Мария» (Донини)[433].
Более того, Иисус у Иоанна – вовсе не сын девственницы, как у Матфея или Луки. Он назван сыном Иосифа из Назарета (1:45), о его матери и братьях Иоанну тоже было известно (2:3, 7:10 и т. д.)
Многочисленные догадки строятся и по поводу такого отрывка из диалога Иешуа с Пилатом: «– Откуда ты родом? – Из города Гамалы». Поскольку само существование Назарета в I веке н. э. вызывает сомнения, Булгаков употребил название расположенного поблизости города, о котором упоминает, в частности, Ф. Фаррар: «Мятеж, под предводительством Иуды из Гамалы (в Галилее) и фарисея Саддока охватил всю страну, подвергши ее истреблению меча и огня»[434]. Далее Фаррар пишет о Христе: «Он говорил наречием родной Ему Гамалы, близкой от Назарета и принимавшейся за Сирийские Афины»[435].
Кесария Стратонова. У Булгакова, по-видимому, поначалу не было точных данных об этом городе (в одной из ранних редакций романа в качестве места резиденции Пилата фигурирует Кесария Филиппова[436]). Этот город, и доныне процветающий на берегу Средиземного моря под названием Цезария (приблизительно в 40 километрах к югу от Хайфы), в I веке до н. э. являлся греческим поселением Башня Стратона; став резиденцией римских прокураторов, был переименован в Кесарию. Произведенными в 50-е годы XX столетия раскопками обнаружены остатки мозаики времен Пилата и надписей, свидетельствующих о пребывании там Пилата в должности прокуратора Иудеи.
Что же касается названия Ершалаим, под которым некоторые исследователи «угадывают» Иерусалим, то здесь угадывать нечего: он как назывался с момента основания, так и сейчас называется Ирушалаим (с вариациями в гласных, которые в иврите и арамейском обозначать не принято); привычное же нам название Иерусалим – версия греческого языка, устранившая «шин». Примечательно, что в начале века среди украиноязычного населения Киева была распространена песенка, в которой название Иерусалима очень сходно с тем, какое использовал Булгаков в своем романе (данные Музея М. А. Булгакова):
Ерушалаим, славный город,
Люди говорили.
По три раза босиком
Мы туда ходили.
Как установлено киевским исследователем М. С. Петровским, все присутствующие в романе исторические реалии евангельского периода были взяты Булгаковым из комментария к вышедшей до революции отдельным изданием знаменитой пьесы «Царь иудейский», написанной членом царской семьи Великим Князем Константином Романовым.
Можно видеть, что приводимые Булгаковым в романе исторические реалии подтверждаются общедоступными источниками; каких-либо собственных новаций он не ввел, хотя как художник имел на это право. Поэтому поиск ключей для разгадки скрытого смысла «ершалаимской» части романа на этом направлении оказывается бесперспективным. Остается предположить, что в качестве ключа к разгадке смысла «ершалаимских» глав и всего романа в целом служат концептуальные различия между содержанием этих глав и трактовкой православием Нового Завета.
Глава XL. «Роман в романе»
Булгаков пытается предложить свою художественно-научную версию жизни Христа.
В. Я. Лакшин[437]Сжечь роман так же невозможно, как отменить уже совершившееся событие, как отменить, скажем, исторического Христа, в ренановском духе осмысленного в «Мастере и Маргарите».
М. А. Золотоносов[438]Слащавый болтун Ренан…
Л. Н. Толстой[439]Среди булгаковедов нет единого мнения относительно идейной нагрузки «евангельских глав», называемых «романом в романе», «евангелием от Воланда», с которыми связано несущее какую-то ключевую смысловую нагрузку понятие о «свете» как антитезе «покою». Над разгадкой смысла этого противопоставления ломает копья уже не первое поколение булгаковедов. На булгаковских Чтениях (май 1991 года, Киев) В. Л. Скуратовский высказал интересную мысль о том, что в романе евангельское письмо сопряжено с фельетоном. С этим трудно не согласиться – с той лишь оговоркой, что это – не просто фельетон; создается впечатление, что Булгаков полемизирует с кем-то, введя в повествование образ Левия Матвея с его «козлиным пергаментом», который и является искаженной интерпретацией Нового Завета. Ведь если в уста самого Иешуа вложены слова «Я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там записано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты бога ради свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал», то наверное же не просто ради красного словца; под этим явно подразумевалось чье-то искаженное толкование Евангелий, ключевое для раскрытия смысла всего этического пласта романа.
