Карбарн Киницик - Стивен Эриксон Кузница Тьмы
- Может, он защищает нечто незримое.
- И что бы это могло быть?
Она начала думать, выигрывая время на передышку. - Есть много благ, которые нельзя материально измерить.
- Неужели? Назови одно.
- Любовь.
- Браслеты и золотые кольца, броши и диадемы; дорогие подарки, надежный дом и прочная крыша. Дитя.
- У любви можно отнять всё это, и она останется.
- Превосходно. Продолжай.
- Доверие.
- Храни мои ценности, и я заплачу тебе.
- Это мена.
- Ею покупается доверие.
- Описываемые вами материальные сделки должны символизировать блага, о которых говорю я. Они не блага сами по себе и для себя.
- Но, заложница, разве это не определение любых ценностей?
- Не думаю. Например, жадность - не благо.
- Жадность - язык власти, собирание символов.
Она качала головой. - Блага нельзя присвоить, их можно лишь выказать.
- Выказать? Как же они выказываются?
Кория скривилась: - Подарками, о которых выговорите.
От кивнул. - Слушай хорошенько. Ты права, не смешивая символ и его значение; но ты ошибаешься, думая, что так делается редко.
- Тогда я сказала бы, что Защитник защищает различение и, делая так, вынужден встать в стороне, если воры уносят материальные символы благ, чистоту и святость коих он хранит.
От хмыкнул. - Чудная теория. Я буду...
Внезапное молчание заставило ее поднять взгляд. От смотрел себе под ноги. Еще долгий миг - и он вытащил секиру, снова вставая лицом к подъему тропы.
- Учитель?
- Чем же тогда измерить ценности Азатенаев?
- Учитель? Что... - Взгляд ее приковало некое движение, что-то блестящее. Она опустила глаза к тропе. Тонкая извилистая струя спускалась меж ломаных колец и разбитых каменьев. В странном бесцветном свете она казалась чернее чернил.
От пошел вверх, держа секиру наготове.
С трудом распрямившись, избегая ручейка, Кория двинулась за ним.
Через шесть шагов избегать сохнущей жидкости стало невозможно. "Что я вижу, кровь?" Она подумала о богах и богинях, об идее жертвоприношения - столь давно отвергнутой Тисте - и место это вдруг стало холоднее, опаснее.
Не будет вопросов к Оту: неподходящее время. Она оставалась безмолвной, во рту пересохло, сердце стучало в груди.
Подъем заканчивался прямо впереди нагромождением камней - казалось, их вбивали в почву, стараясь тяжестью заставить тропу выровняться. У края что-то лежало - труп, полуголый, с раскинутыми руками и ногами. Похоже, его специально подтащили к уступу. С неровной площадки кровь текла струями, залив немногочисленные рассыпанные драгоценности.
Джагута, женщина.
Она смогла различить вылезающий из груди кончик кинжала; спина выгнулась, намекая, что между лопаток торчит рукоять.
- Кариш.
Слово, вылетевшее из уст стоявшего над телом Ота, было то ли молитвой, то ли жалобой. Тут же он покачнулся, словно готов был упасть - и она подбежала, желая подхватить его вес, хотя, разумеется, ей это не удалось бы. От, качаясь, прошел мимо тела и воздел секиру.
- Кариш!
Кория оказалась у трупа. Она смотрела на него, на первого увиденного мертвеца. Горделивая женщина, черты лица правильные, наверное, даже красивые по меркам Джагутов. Словно хмурится бесформенному небу. Клыки белы, словно козье молоко, рот полуоткрыт, на губах запеклась пена и кровь. Странное выражение глаз - как будто они видят всё, но не видят ничего, на что стоило бы смотреть. Именно их недвижность потрясала Корию. Это смерть. Смерть - недвижность. Недвижность не свойственна живому.
Вершина за наваленными камнями означала конец подъема - пространство шириной в пять или шесть шагов. Престол бога, но стоит на нем лишь От. Джагут изучал почву, будто пытаясь прочесть прошлое.
Недавнее прошлое. Она умерла мгновения назад. Кровь еще не остановилась.
Только теперь она сумела подать голос. - Куда они ушли? Мы никого не встретили. - От не отвечал, и она прошла к краю, посмотрела вниз. Кипящий шторм был там, серебристый и какой-то болезненный. Ее охватили волны тошноты, Кория отступила на шаг, чуть не упав.
Рука Ота подперла спину, надежная как камень. - Не мудро, заложница. Смотреть в Хаос - сдаваться его призывам. Хотя меня очень искушает... Говорят, - продолжал он, с хрустом бросая секиру на гравий, - что Мать Тьма не колебалась. Прыгнула в это дикое королевство. И вернулась, но не прежней женщиной. Теперь она стоит спиной к Хаосу, победительница всего того, чего нет.
Кория удивилась словам, их непонятности, их небрежности в такой момент.
- Я счел это неразумным - делать из себя символ. Если ее жадно желают, стоит ли кому удивляться?
- Учитель... кто она была? Джагута? Кто мог такое сотворить?
- Жена моего брата, - ответил От. - Кариш. Величайшая по учености среди Джагутов. Ее сюда заманили и затем убили.
- Азатенай?
- Один или несколько. Да.
- Теперь будет война, учитель? Между Джагутами и Азатенаями?
Тут он повернулся, лишь чтобы отвести взгляд снова. - Война? - От вымолвил слово так, словно никогда прежде не слышал и лишь теперь осознает его значение.
- Учитель. Начиная путешествие, вы сказали - нас приглашают. Чтобы увидеть вот это? Если так, почему?
- Она назвала это Шпилем Андиев - ваша Мать Тьма. Сделала его кулаком Темноты. Заложница, что нас ждет? Вызов. Нужно найти смысл в символах. И тут твой ум превосходит мой. Я всегда верил, что мы тебе нужны. Но, кажется, теперь ты нужна нам. - Лицо его исказилось, словно рассыпаясь. - Кория Делат, ты поможешь нам?
ДЕВЯТЬ
Харал, вожак каравана, которого не следует называть "сир", остановил коня в ожидании. Сразу за его спиной дорога раздваивалась, переходя в мощеные тракты; левый поднимался на сотню или более саженей к прочным стенам Оплота Тулла, крепости, вырубленной в откосном боку скалы. Более дюжины окон, походящих на грубые дыры в камне, виднелись над преградой из валунов. Стену венчали четыре башни, в основании вдвое шире, нежели у верхушек, где стояли заряженные арбалеты. Глазам Орфанталя Оплот Тулла показался крепостью из мифов, он вообразил высокие, окутанные тенями своды коридоров, по которым бредут скорбные господа и мрачные дамы, и детские комнаты, ныне запечатанные - там колыбели, смердящие плесенью и густо покрытые пылью, качаются лишь глубокой ночью от дуновения сквозняков.
Он увидел ржавое оружие на крюках вдоль стен, и провисшие на гвоздях гобелены. Вытканные сцены казались выцветшими от древности, но все являлись изображениями войн, гибнущих героев и убегающих убийц. В каждой комнате гобелены грудились отзвуками битв, стены полнились вышитыми трупами, из них торчали стрелы, раны источали тусклое свечение.
Орфанталь остановился напротив Харала. Грип был рядом.
Казалось, капитан глядит на лошадку Орфанталя с жалостью. - Мы остановимся здесь, - сказал он, помедлив. - Госпожи в резиденции нет, так что нам не нужно делать визит вежливости. И хорошо, ведь эта лошадь не одолела бы такого подъема.
Орфанталь коснулся шеи лошади рукой, словно мог защитить от жестоких слов Харала. Ощущая животное тепло под ладонью, он не мог вообразить, что жизненная сила подведет лошадь. Он увидел в ней верную слугу, он знал, что сильное сердце не может сбиться. Она со славой выдержала путешествие, он верил, что лошадь сможет донести его до самого Харкенаса.
Грип косился, глядя вверх, на далекую крепость. - Ворота открываются, Харал. Пошлина, наверное?
Сморщившийся Харал не ответил. Он спешился и подвел коня к каменному колодцу в стороне от развилки дорог. Дальше простирался ровный грунт с железными кольями для палаток и полудюжиной обложенных камнями ям для костров.
Орфанталь озирался, смотря туда, где мощеная дорога забиралась в холмы. Если тут водятся бандиты, он прячутся в бесплодных оврагах вдоль тракта. Может быть, как раз сейчас чьи-то глаза неутомимо следят за ними. На рассвете случится засада. Покой внезапно разрушен: крики и звон оружия, тела валятся из седел, тяжело шлепаясь в пыль. Сердце его возбужденно забилось - мир так велик! Его могут похитить, требуя выкупа, он может оказаться увезенным в какую-нибудь хижину, где сумеет освободиться из пут и вырыть подземный ход, выскользнуть в путаницу скал и пропастей и жить как дикий зверь.
Годы протекут, и холмы облетит весть о новом вожаке бандитов, умном и богатом, о страннике, похищающем юных дев и делающем из них самых преданных воительниц; то будет верность без упрека, ведь каждая женщина любит вожака, как жена любит мужа.
Он завоюет Оплот Тулла, выметет прочь привидения и разбитые сердца. Сожжет все гобелены. Там будет много детей, армия детей. Всем будет хорошо, столы застонут под весом жареного мяса, но потом один из знатных домов начнет осаду крепости. Они придут тысячами, и когда стены падут, он будет оборонять последний бастион, защищая своих детей - но кто-то открыл ворота, сжимая в ладони золото, и враг уже во дворе. Окруженный со всех сторон, пораженный копьем в спину, он падет на колени и повернется, чтобы увидеть убийцу, предателя, и бросит вызов богам и снова встанет на...
