Валерий Чудинов - Письменная культура Руси
Анализ можно продолжать и далее, однако, к иным выводам он не приведет. И уже сказанного достаточно, чтобы понять, что почти все знаки Скрипника и часть знаков Миролюбова были не типичными, а нестандартными. Иными словами, они начертали не столько транскрипцию, сколько «азбуку графических трудностей», которую последующие исследователи, однако, приняли за подлинный вид велесовицы.
Сделав отбор наиболее выразительных знаков графики велесовицы по первым четырем строкам этого памятника, я получил такой репертуар, рис. 71. Легко видеть, что и по числу графем велесовица является промежуточным образованием между силлабарием и алфавитом. То, что этого не заметили другие эпиграфисты, я объясняю так: первые исследователи памятника, включая Асова и Пешича, не предусматривали такого самостоятельного этапа анализа текста, каким является транслитерация, а сразу же приступали к переводу. Точнее, у А.И. Асова некоторые фрагменты транслитерации даны в скобках в самой транскрипции и, кроме того, в транскрипции произведена разбивка на слова. А между тем, бросается в глаза «экономия на гласных», то есть приближение орфографии памятника к идеалам консонантной письменности, что заставляет выделять этап транслитерации в самостоятельный. Так, уже первые слова, ВЛЕСКНИГУ можно понять как ВЕЛЕСА КНИГУ, понимая, что буква В передает слог ВЕ, а буква С — слог СА. Во всяком случае, А.В. Арциховский, выполняя аналогичную работу в отношении новгородских берестяных грамот, помимо их прориси, давал вначале их транскрипцию, а затем транслитерацию с разбивкой на слова, после чего следовал комментарий к словам.
То же самое следовало бы сделать и в научном издании «Велесовой книги», тогда к ее тексту было бы меньше замечаний. Наконец, я проанализировал многие часто встречающиеся консонантные написания «Велесовой книги» и понял, что еще в XVI веке консонантная запись считалась нормальной. Консонантные знаки Б, М, Л, С, Ц, В тут читаются как БО, МИ, ЛО, СЬ, ЦА, ВЬ. Наверняка, таких примеров консонантных записей — великое множество, я же взял их только для иллюстрации. Пока я лишь обратил внимание на исторический факт — период бытования на Руси консонантных надписей при переходе от слогового к буквенному письму. Как видим, текст «Книги Велеса» весьма прочно вписывается в эту традицию.
Из всего рассмотренного можно сделать важный вывод: орфография «Велесовой книги» так приближена к особенностям слогового письма, что ее можно рассматривать как ппереходную между слоговой и буквенной.
Иными словами, велесовица вообще не вполне азбука, а силлабо-фонетическая система, то есть ее отличие от кириллицы в первую очередь не графическое, а типологическое. Таким образом, эту азбуку можно считать наиболее ранней кириллицей, а пропорцию между буквами и слоговыми знаками можно видеть на рис. 72.
Отметим, что в таблицу вошли в качестве слоговых те значения, которые были связаны с трансформацией внешней формы буквы. Например, в слове ДБЛЕ знак ДО передан равнобедренным треугольницком (правда, со штрихом слева), то есть стандартным способом, и этот знак не вошел в таблицу, ибо совпадал с основным начертанием буквы Д; зато вошел знак из слова ДЩЕРЕ в виде прямоугольного треугольника. Поскольку на Руси до кириллицы существовала слоговая письменность, было бы интересно сопоставить слоговые знаки велесовицы с ее значениями. Это несложно сделать, рис. 73. Разумеется, из силлабария представлены только те значения, которые выявлены в велесовице. Легко видеть как наличие определенного сходства, так и существование различий. Так, звук А (а также остальные гласные звуки и полугласный ЙЭ передавался в силлабарии чаще наклонной, но иногда и вертикальной чертой. Элементы этого мы видим в велесовице, где буква А имеет вертикальную мачту, а слог ЙА содержит Й в виде вертикального элемента слева (один из вариантов буквы А, как показано на верхней строке рис. 73 внизу, тоже содержит косую черту, обозначая А). Редуцированная графема Б велесовицы содержит слоговой знак БО в необычном положении, в горизонтальном, и вертикальную мачту с чтением А/О, что наталкивает читателя на чтение Б+О, БО. Редуцированная графема ВО велесовицы содержит два равнозначных слоговых знака ВО, О и V, что тоже имеет чтение ВО. Знаки ГЕ, ДО, КЪ, ЛА, МО, НЪ, ПО, РО, СЕ, ШИ велесовицы несколько отличаются от соответствующих знаков слогового письма, но имеют и черты сходства, знаки ЖИ, ЗИ и ТИ являются целиком заимствованными из слогового письма.
Йотованные гласные для слоговой письменности нетипичны, но могут быть изображены так, как показано на рис. 73. Наибольшие отличия в графеме ЩИ.
Из сказанного следует вывод, что велесовица не просто обладает слоговыми знаками (здесь их помещено 23, но их может обнаружиться и больше), но эти знаки весьма близки к знакам славянской слоговой письменности.
Проблема времени заимствования азбуки Кирилла. Когда и где была введена кириллица на Руси? Долгое время полагали, что, после того как святые равноапостольные учителя славянские Кирилл и Мефодий где-то в 60-70-е гг. IX века создали азбуку, позже названную именем Кирилла, она в X–XI вв. различными путями попала на Русь и постепенно вошла в обиход наших предков. Однако в XIX в. сначала чешские ученые, а затем, в ХХ веке и отечественные специалисты стали приходить к выводу, что кириллицу создал вовсе не Кирилл, а кто-то из его учеников, например, Климент Охридский. В таком случае время создания славянской азбуки отодвигалось на более поздние сроки, примерно на полвека, и связывалось уже не со столь значительными личностями, какими были солунские братья. Да и свидетельств о деятельности Климента было меньше, к тому же он шел проторенной дорогой, так что вероятность создания им первой славянской азбуки оказывалась более призрачной. Что же касается Кирилла, то он как будто создал глаголицу.
Хотя эту позицию разделяют не все исследователи, однако, всякий историк письма напоминает, что Русь не могла обойтись без письменности и потому создание алфавита для нее было жизненно необходимо. Я не разделяю этой позиции потому, что вижу тут не одну, а две проблемы: существование письменности вообще и существование конкретно буквенного письма. Первой проблемы для Руси просто не существовало: и в древности, и в средние века, и даже в Новое время на Руси имелось слоговое письмо, так что потребности государства им вполне удовлетворялись. Не было и второй проблемы, ибо после создания глаголицы отпала необходимость в создании еще какой-то азбуки; южные славяне прекрасно обходились глаголицей более полутысячелетия, она дожила до появления книгопечатания, на ней была отпечатана большая литература и даже появилось две разновидности глаголического шрифта, болгарский и хорватский.
Так что неожиданно вырисовывается третья, самая скромная проблема: создания славянской письменности по образу и подобию греческой. Если первая проблема оказывается поистине громадной, от которой зависит само существование славянского государства, то уже вторая сжимается до рамок модернизации шрифта, учета в нем лингвистических и этнических особенностей, короче говоря, больше преследует цели обеспечения этнической самобытности, нежели полноценного существования государства. Что же касается третьей проблемки, то она интересовала прежде всего церковь, и ту ее часть, которая ориентировалась на Византию. Западные славянские страны ввели христианство католическое, ориентировались на Рим, и поэтому вполне естественно, что их письменность построилась на основе латиницы. Столь же естественно желание православных христиан построить письменность как можно более тесно привязанную к греческой. Иными словами, кириллица как определенный вид графики была нужна православному духовенству, а не Русскому государству (у которого она уже была), и тем самым проблема введения кириллицы оказывается вовсе не равновеликой проблеме создания письма на Руси, а чисто конфессиональной, маркируя господствующую разновидность религии.
Из этого следует, что инициатором создания новой письменности должно было выступать не государство и не патриотически-настроенная культурная элита, а духовенство, и истоки русской глаголицы нужно искать в церкви. Там они и были найдены, однако не благодаря целенаправленным поискам именно ранних славянских азбук, а в ходе реставрационных работ в храме святой Софии в Киеве. Весьма живо описывает открытие азбуки на одной из стен собора Инна Яковлевна Бурау: «Тогда, в 70-х, это была настоящая сенсация. А произошло это случайно. Реставраторы осторожно снимали аляповатые росписи 18 столетия, намалеванные поверх старинных фресок. Вдруг на каменной стене появились «паутинки» выбитых букв. Всего одна строка…
Новые граффити? Позвали Сергея Александровича Высоцкого, историка-исследователя древних письмен. Увидев совсем не «святые» рисунки (корову с надписью «муу..»), он усмехнулся. «Вновь дети озорничали». Потом внимательно осмотрелся: «Да ведь это азбука!» В ней оказалось 28 буквенных знаков: от буквы А со знаком Т над ней, до буквы ОМЕГА. А буква Ж помещена над азбукой. Буквы похожи на греческие и лишь четыре славянские: Б, Ж, Щ, Ш» [3, с. 118–119]. Кроме этих строк воспоминаний, в книге Бурау помещена не очень четкая фотография азбуки [3, с. 119], хорошо мне знакомая по книге С.А. Высоцкого [4, с. 268–269], но с одним отличием: над буквами Р и С там были тоже помещены какие-то знаки. Кроме того, у Высоцкого не говорилось о букве Т над буквой А. Все это на первый взгляд не имело существенного значения и воспринималось как детские шалости вроде надписи «муу», а потому и выпало из монографии ученого. Единственное, что он счел возможность прокомментировать, так это наличие знака Ж: «только Ж написано над строкой. Это, несомненно, указывает на то, что автор, выцарапав азбуку, проверил, не пропустил ли он каких либо букв. Заметив отсутствие Ж, он дописал его в соответствующем месте над строкой» [4, с. 18–19]. Тем самым наличие надстрочного Т над А и В над Р осталось без объяснений, а само объяснение наличия Ж стало сомнительным, ибо автор надписи зачем-то поместил еще и Т, и В, которые уже были в тексте. Неужели он был таким рассеянным?
