Юрий Самсонов - Глагол времен
Юрий Самсонов - Глагол времен краткое содержание
Юрий Самсонов
Глагол времен
(научно-фантастическая гипотеза)
ВОЛШЕБНАЯ ЛАМПА
Из Эдема выходила река для орошения рая я потом разделялась на четыре реки. Имя одной Фисон; она обтекает всю землю Хавила, ту, где золото; и золото той реки хорошее; там бдолах и камень оникс. Имя второй реки Тихон; она обтекает всю землю Куш. Имя третьей реки Хиддекель; она протекает пред Ассириею. Четвертая река Евфрат.
Книга Бытия
— О сынок, вот он твой светильник, но только разве ты продашь его таким грязным? Если я тебе его ототру и начищу…
— О владыка лампы! Если тебе угодно, чтобы я разрушил город или построил дворец…
Тысяча и одна
Мировая пресса обошла молчанием факт его прибытия в Багдад, население встретило прохладно: ни почетного караула, ни халифа с визирями, ни рабов с паланкином — только ишачок, запряженный в арбу, ждал гостя. В допотопном скрежещущем экипаже (проектным образцом коему, вероятно, служил скелет кита), восседая на зыблющейся пирамиде из собственных чемоданов, Вильгельм Кениг проследовал в караван-сарай, где клопы, скорпионы и иная экзотическая живность уже затачивала жала в предвкушении голубой крови. Ибо "кениг" означает "король".
А велико ли удовольствие эдак именоваться, тем пуще во времена, когда солоно достается и природным-то венценосцам! Да вдобавок Вильгельмом! Твой свергнутый с престола тезка — император германский и король прусский, "кайзер унд кениг", нюхает себе в Утрехте самолично выращенные тюльпаны, ты же в Хильдесхайме отдуваешься за двоих, это тебя то и дело хлопают по плечу; "Виват, Вилли! Как погодка в Голландии? Ваше величество к нам нелегально? Ха-ха, давайте устроим процесс хоть над ним!" Обрадуешься и скорпиону за то, что он не шутит по-немецки.
Однако повторю мудрые чьи-то слова: для того, кто умеет видеть, совпадения носят светящиеся одежды.
Вильгельм Кениг не вовсе безвестен. Например, в книге Л. Повеля и Ж. Бержье "Утро магов" сказано, что это был немецкий инженер, приехавший в Багдад для строительства канализационной сети. Другие говорят другое, но давайте покамест держаться этой забавной версии, которая, возможно, правдивее прочих.
Кениг, как и все, изучал Багдад в детстве по сказкам Шахеризады; готовясь к поездке, проштудировал много томов, выяснил, что со дней Гаруна город успел хватить лиха: до него доскакали монголы, его дважды штурмовал и разрушал Тамерлан, следом явились турки, за турками персы, затем снова турки- и почти на три века былая столица сделалась захудалым провинциальным поселением на окраине Оттоманской империи.
Он знал, что не смог бы встретить в Багдаде халифа ни при каких обстоятельствах: халифами числились турецкие султаны, но их империя рухнула, грозный Абдул-Гамид окончил дни свои в стамбульской каталажке, а спустя два года после этого, т. е. в позапрошлом 1924 году, турки вообще упразднили халифат, оставив место монархам, сералям и визирям только на оперной сцене.
Багдад опять был столицей, желал выглядеть по столичному, вот Кениг и приехал, чтобы познакомить туземцев с унитазом и другими достижениями цивилизованной Европы.
От славного прошлого город сохранил, можно считать, одно название. Не мудрено — после стольких бедствий! Однако, вглядываясь во тьму веков трезвым взором специалиста, Кениг, наверное, усмехался детской своей доверчивости: ведь этот древний, этот сказочный, этот блистательный Багдад на деле-то не мог быть ничем иным, как антисанитарным скопищем людей, верблюдов, насекомых. Азия! Дикость!
Но Багдад есть Багдад, и в свободное время солидный иностранец рыскал по глинобитным улочкам, делал стойку перед развалинами, копался в кучах медной рухляди на базарах, и руки у него вздрагивали, и сердце стучало: Багдад есть Багдад.
Конечно, не исключено, что этот сантехник так трудился лишь затем, чтобы выслать немецкой невесте добросовестный отчет о заграничных впечатлениях, а в чудеса ни в какие не верил, поскольку ему разъяснили, что их не бывает.
Да и вряд ли он пробормотал "сезам, откройся!", очутившись перед дверью, за которой обнаружил волшебный клад. Дверь была самая обыкновенная, хотя и вела в музей, за кладом не надо было спускаться в заколдованную пещеру: клад стоял на музейной полке, никем не потревоженный, хотя сотни посетителей ежедневно проходили мимо, но если кто его замечал, те даже фыркали сердито: нет порядка в музее! Теснота, а выставляют что под руку попало, чему место от силы в запаснике, т. с. в чулане: не амфора, не ваза, не горшок, не кувшин, что-то вроде школьного пенала для карандашей, только пенальчик глиняный, пузатенький, высотой сантиметров в тридцать, изрядно подзапылившийся, поскольку им и служители пренебрегают, несмотря на табличку "Предмет культа"! Но какого ж, извините, культа, почему не указано? Предметы культа имеют обыкновенно вид достойный, они сработаны и отделаны тщательно, в сравнении с ними этот сосудик, изготовленный явно для бытового употребления, можно счесть производственным браком, что и впрямь диво в стране гончаров!..
О глина Месопотамии!
Кениг мог судить о мощи ее пластов по стенкам своих траншей и колодцев, обнажающих следы библейского потопа. Это из здешней глины вылепил бог Адама п поселил его с Евой в раю — тут, неподалеку… Спустя несколько десятков лет местные жители покажут Туру Хейердалу участок земли, обнесенный слабенькой загородкой, чтобы скот не пролез в бывший рай. Аборигены, думаю, заблуждаются — и, думаю, не без выгоды, но и не вполне без оснований…
Багдад возник на Хиддекеле — нынешнем Тигре. Одним из его соседей на реке-сестре Евфрате был Вавилон со знаменитой башней- тоже, кстати, глиняной: "И сказали друг другу — наделаем кирпичей и обожжем огнем. И стали у них кирпичи вместо камней, а земляная смола вместо извести. И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес…"
И даже здешние книги были глиняными: найдены целые библиотеки клинописных табличек.
При эдаких-то навыках, при эдакой универсальности применения гончарное ремесло не могло знать упадка. Значит, сосудец, который Кениг увидал на музейной полке, должен быть очень уж древним — восходить ко дням юности даже и самого-то гончарного круга, чтобы оправдалась одновременно грубость его формы и культовая ценность. Либо его нашли при раскопках какого-то храма, где он когда-то очутился случайно? В здешней почве- Кениг успел убедиться — за тысячелетия чуть ли не спрессовались предметы разнообразнейших культов, поди разберись!.. Словом, трудновато догадаться, почему сей скромный экспонат получил столь решительное — и столь неопределенное обозначение: предмет культа.
