Александр Житинский - Глагол «инженер»
Александр Житинский - Глагол «инженер» краткое содержание
Александр Житинский
Глагол «инженер»
Без пяти минут
В один прекрасный день я осознал, что заканчиваю институт.
Это было в начале сентября, когда нас собрали на кафедре, в лаборатории измерительной техники, и объявили, что начинается преддипломная практика.
Все обставили очень торжественно. Принесли откуда-то доску и водрузили ее на звуковой генератор. Профессору сделали возвышение. Преподаватели стояли неровным строем, заложив руки за спину. Они испытующе смотрели на нас. А мы победоносно смотрели на них, потому что знали, что теперь поделать с нами ничего невозможно. Они просто обязаны нас выпустить с дипломами.
Профессор вскарабкался на возвышение и сказал:
— Немного вас осталось, друзья мои…
— Вашими заботами, Юрий Тимофеевич, — пробормотал Сметанин, который сидел рядом со мной. Сметанина пытались выгнать дважды, но он каким-то чудом удержался. Вместе с ним удержались еще семнадцать человек из первоначальных двадцати пяти. Институт у нас, надо сказать, крепкий.
— Но ничего. Мал золотник, да дорог, — продолжал профессор. — Я поздравляю вас с началом шестого, последнего, дипломного курса. Вы уже без пяти минут инженеры…
Я посмотрел на часы. Было десять минут первого. Следовательно, в двенадцать пятнадцать мы должны были превратиться в инженеров. Я стал ждать.
Профессор проговорил еще минут пять, и я почувствовал, что действительно что-то во мне произошло. Мне показалось, что нас собираются вывести за ворота и бросить на произвол судьбы. И книжечка диплома являлась маленьким фиговым листком, чтобы им мы могли прикрыть свою наготу.
Прошу понять меня правильно. Не фиго2вым, а фи2говым. Это дерево такое в Греции.
Мне стало страшно. До сих пор нас вели из класса в класс, с курса на курс, и создалось впечатление, что вся жизнь разграфлена на классы до самой пенсии, и остается только в нужный момент сдать экзамен, посидеть пару ночей — и привет! Ты уже на следующей ступеньке.
Профессор в течение двадцати минут разрушил это представление.
Он сказал, что кончилось наше безмятежное счастье. Теперь оно будет трудным, мятежным и беспокойным. Если вообще будет, в чем профессор был как-то не очень уверен.
Кончилось тем, что он предложил нам выбрать темы дипломных работ, а заодно и руководителей. Каждый доцент, аспирант или ассистент выходил к доске, писал свою фамилию, а рядом тему. Если он находил нужным, он пояснял, что это за тема.
Первым вышел к доске Михаил Михайлович, доцент, который нам читал квантовую электронику. Он, как всегда, был в кожаном пиджаке и с усиками, которые он отпустил летом. Ходили слухи, что он невероятно талантлив, поэтому позволяет себе такие молодежные штучки. Он написал на доске десять слов, из которых понятными мне были только три: «измерение», «параметров» и «концентрация».
— Ну, это просто… — сказал он и написал еще одно название: «Теплообмен в слоистых структурах».
— А вот здесь нужна голова, — сказал он.
Голова в нашей группе была одна. Она принадлежала Славке Крылову, и все об этом прекрасно знали. Поэтому мы повернули головы, которые на самом деле таковыми не являлись, к голове Славки.
— Спасай, — прошептал Сметанин. — Мих-Миху нужна голова.
Славка почесал эту голову и безнадежно махнул рукой. Мы облегченно вздохнули.
Было только маленькое опасение, что кому-нибудь потребуется еще одна голова, которой группа не располагала. Нет, конечно, все чего-то там соображали, но настоящая светлая голова была только у Крылова. И он один это отрицал, проявляя повышенную скромность.
Постепенно доска заполнилась названиями и фамилиями. Началось что-то вроде небольшого торга. Девочки уже менялись темами и руководителями. Охотнее всего они пошли бы к Мих-Миху в силу его элегантности, но Мих-Мих презирал умственные способности женщин, о чем неоднократно заявлял на лекциях.
Я всматривался в лица руководителей, пытаясь найти то единственное, которое не подведет. Все лица были достаточно симпатичны. Все темы были достаточно непонятны. Я решил пустить дело на самотек.
И вдруг профессор Юрий Тимофеевич, который все еще дремал на своем возвышении, проснулся, поискал кого-то глазами и остановил взгляд на мне.
— Верлухин! Подойдите-ка сюда… Я чуть было не забыл.
Я подошел к профессору, испытывая легкое недоумение. Во-первых, было лестно и тревожно, что профессор помнит мою фамилию. Во-вторых, было непонятно, зачем я ему понадобился. Группа замерла в предвкушении.
— Не хотите ли писать дипломную работу по моей теме? — спросил профессор.
Тишина стала жуткой. Что тут ответить? Вообще, имеется ли в подобной ситуации хоть какой-нибудь выбор? Неужели профессор полагал, что я могу отказаться?
— Хочу, — пролепетал я, испытывая тягостное желание припасть к руке профессора.
— Ну вот и прекрасно, — сказал Юрий Тимофеевич, снова погружаясь в дремоту.
— А… Какая… Тема? — выдавил я совершенно бестактно.
— Что? — встрепенулся профессор. Он недовольно посмотрел на меня, поерзал на возвышении и сказал:
— Тема… Ну тема как тема!.. Не помню, какая тема! — рассердился он. — Приходите завтра, поговорим.
Я мгновенно растворился в группе, съежился, спрятался и затих. Мысли стучали во мне, как колесики в будильнике. Я не знал, как расценивать только что случившееся со мной. Требовалось мыслить твердо и логично. И я стал мыслить.
Почему именно я? Я не отличник, не именной стипендиат, не обладаю оригинальным умом, и получил у профессора на экзамене устойчивую «четверку», заработанную усидчивостью и терпением. Таким образом, творческие причины отпадали.
Мои родители не работают в торговле и сфере обслуживания. Они не занимаются распределением жилплощади, не оформляют туристические путевки за границу и не устанавливают телефоны. Отец у меня военный, а мать домохозяйка. Следовательно, профессора нельзя было обвинить и в корыстных интересах тоже.
Может быть, у него есть дочь, которой пора замуж? Но тогда я тоже не представляю интереса по причине всего вышеизложенного. Кроме того, я женат. Я женился после второго курса, у меня уже дочка. Правда, профессор может всего этого не знать.
Так что же, он меня за красивые глаза выбрал?
— Как пить дать, оставит в аспирантуре… Как пить дать! — убежденно прошептал Сметанин. — Везет же олухам!
— Сам ты олух! — сказал я.
Раздача слонов и материализация духов на этом закончилась. Все разошлись во главе с профессором, который даже на меня не посмотрел.
Группа отчужденно молчала. Я почувствовал, что меня отгородили прочной стенкой. Я был приближен к начальству по непонятным причинам, меня возвысили и навсегда лишили доверия коллектива.
Я побрел домой, чтобы рассказать обо всем жене.
«В пять минут, в пять минут можно сделать очень много…» — пел я про себя старую бодрую песенку из кинофильма «Карнавальная ночь».
Грузинские фамилии
На следующий день я пришел на кафедру и справился, где будет мое рабочее место.
Зоя Давыдовна, секретарь кафедры, повела меня по коридору. Мы прошли мимо всех лабораторий и остановились у двери с номером 347. Дверь была серая, неопрятного вида.
— Юрий Тимофеевич обещал быть к двенадцати, — сказала Зоя Давыдовна и ушла.
Я вошел в комнату. Справа стояли два пустых стола, а слева, перегораживая комнату пополам, громоздилось что-то черное, непонятное, с множеством круглых ручек. Оно было похоже на мебельную стенку производства ГДР, на которую мои родители стояли в очереди. Вся передняя панель стенки была густо усеяна рядами ручек с указателями. Внизу была узкая горизонтальная панель с кучей проводов. Я подошел к стенке и покрутил одну из ручек. Указатель защелкал, перепрыгивая с деления на деление.
— Не трожь! — сказала стенка человеческим голосом.
Я отскочил от стенки к столу и сделал вид, что раскладываю на нем бумаги.
— Выставь потенциометр на прежнее деление, — продолжала стенка ровным голосом.
Теперь я уже знал, что крутил ручку потенциометра. Но какую? Их было штук триста, и я не успел запомнить, какую я трогал. Я снова приблизился к стенке и начал шарить глазами по указателям.
— Ну, чего ты там? — лениво поинтересовалась стенка.
Я схватился за первую попавшуюся ручку и повернул ее против часовой стрелки. Снова раздался треск указателя.
— Ну ты, брат, даешь! — сказал тот же голос, потом за стенкой послышалось шевеление, и из-за нее вышел худой мужчина в черном свитере. Он был мрачен. Подойдя к стенке, он, почти не глядя, нашел сдвинутые мною ручки и восстановил первоначальное положение.
— Чемогуров, — сказал он, протягивая руку. — А это электроинтегратор, — представил он стенку. — Ты его больше не трогай.
