Карбарн Киницик - Стивен Эриксон Кузница Тьмы
Нынче отпрыски падают на пол, словно недозрелые плоды. Илгаст не был рад тому, во что превратились Тисте. Выигранный мир запятнан нечестием, добродетель вянет на глазах.
Мысли перешли на Урусандера. Владыка показал себя отличным вождем солдат, но окончание войны его подкосило. Он тоже сошел с пути, заблудившись в загадочных излишествах, что более к лицу морщинистым святошам с кляксами на ладонях.
Урусандер станет королем беспристрастным, а нежелание дарить милости - неослабная вера в правосудие - вскоре оттолкнет сторонников. Такие, как Хунн Раал, не найдут улучшений. Никаких богатств, никаких новых земель и чинов. Весы придворных интриг не перекосятся в пользу выскочек. Скоро ли они начнут плести заговоры против любимого владыки? Илгаст слишком хорошо понимал этих дураков. Предел их грез - повысить собственное положение.
Сильнее всего тревожит, что возвышение Урусандера может привести к кровопролитию. Даже великое удовлетворение от неудач Драконуса и его деревенских прихвостней не способно утишить в Илгасте страх. Дом-клинки большинства Великих Домов станут сопротивляться возвышению лорда Урусандера и его клики. И причина не сведется к удержанию власти. Он знает свой народ. Политические махинации солдат вроде Хунна Раала оскорбляют их до глубин души: все слишком ясно видят за этими усилиями наглые амбиции. Знать будет поражена, оскорблена, потом придет в ярость. Приличия - вещь хрупкая. Недолгое время понадобится, чтобы ее сломать. В море крови тонут все.
Но он скачет в компании этих солдат, хотя почти болен от вида спесиво-плутоватого Хунна Раала и его скучных кузин, от лихорадочного самолюбия Оссерка - тот все еще обманывает себя, делая вид, будто руководит отрядом. А позади Илгаста - Кагемендра Тулас, до сих пор глядящий на прошлую войну и, похоже, будет так до смертного дня, да Шаренас Анкаду - согласимся, она наименее отвратительна в трио капитанов Легиона, объявивших себя сестрами по духу... но он и ее присутствием недоволен. Он-то считал, что она умнее, слишком сообразительна, чтобы попасть в компанию глупцов и плестись за ними, ожидая, пока ее отбросят словно грязь.
Но отчего он сам в такой ужасной компании?
Он понимал, что Хунн Раал считает его присутствие своего рода личной победой. Нет сомнений, капитан рассчитывает на союз с целью склонить Калата Хастейна и Хранителей на свою сторону. Ну, честно говоря, в прошлом Илгаст самоизолировался, чрезмерно радуясь отставке. Однако кажущийся равнодушным мир не застыл на месте. Пусть никто не искал его совета, ныне он оказался в прочной позиции, встав между двумя лагерями. В жилах кровь Великого Дома, в прошлом командир когорты в Легионе Урусандера - он стоит над расселиной. Ни одна из сторон не может притянуть его сильнее, потому он стоит прочно. Положение, иногда склоняющее к самонадеянности праведника.
Совсем не сразу осознал он свое одиночество и многие опасности такого положения. Он отметает призывы, особенно со стороны Легиона, однако события ускоряют бег, и он уже не страшится призывов. Он страшится отталкивания.
Много есть ему подобных. Для него нет более точной меры глупости, нежели представление о мире как о всего лишь двух силах, стоящих лицом к лицу с оскаленными зубами, размахивая оружием и бросая оскорбления ненавистному врагу. Дела совсем не так просты. Илгасту не нравилось аморальное положение Консорта - если Мать Тьма его любит, черт дери, могла бы выйти замуж. В набирающем силу культе Матери есть явственная примесь сексуального напряжения. Он тоже не лишен аппетитов, но он чувствует бурлящий под экстравагантными обличьями тайный поток гедонизма, гниль в самом ядре.
Если религиозный экстаз не обрести без палки в дырке, сделайте храмом любой публичный дом и довольно. Если благо спасения - всего лишь бездумные содрогания, кто сумеет вернуть чистоту? Однако Мать Тьма, похоже, влечет к горечи самоотрицания. Любая вера, побуждающая разум отречься от величайших даров - от мысли, от скептицизма - ради пустой простоты и ореола бездумия... что ж, он к этому не прикоснется. Не ослепит себя, не заткнет уши, не закроет рот и не лишится рук. Он не зверь, чтобы впрячься в ярмо ради чужих представлений об истине. Он найдет свою правду или умрет на пути.
Консорту пора уходить. Матери Тьме нужен достойный брак или безбрачие. Разврату двора пора положить конец. Но эти соображения не затянут его в тень Урусандера, как не удалось заманить его назад, в ряды родственной знати. Всё это мнения, не укрепления.
Он знает Калата Хастейна. Муж сей абсолютно предан... своему Дому. Хунн Раал провалится и, провалившись, внесет в список личных врагов имя Хастейна.
Илгаст Ренд намеревался потолковать со старым другом. Глубокой ночью, при подъеме Стражи, когда глупцы давно будут пьяны, отупело валяясь на полу главного зала. Они обсудят новые смертельно опасные течения и, возможно, перед рассветом найдут способ пройти по бурным водам.
На это он уповает.
Однажды кто-то перережет горло Хунну Раалу, и тосковать Илгаст не станет. Оставим Урусандеру интеллектуальную мастурбацию - он безвреден и вполне заслужил годы покоя, сколь бы сомнительными ни были его удовольствия. Мать Тьма рано или поздно утомится Драконусом. Или зайдет так далеко в волшебство Бескрайней Ночи - так это называет ее культ? - что телесные влечения останутся позади. Разве не говорят, что ныне она укутана ледяной темнотой и день и ночь?
Когда Консорт погрузится в темноту, что он там найдет?
Илгаст помнил времена, когда Мать Тьму знали по настоящему имени; когда она была просто женщиной - прекрасной, живой, обладающей невообразимыми силами и неожиданными слабостями - то есть женщиной как все прочие. А потом она нашла Врата. Тьма многолика, но прежде всего себялюбива.
Быстро сгущались сумерки, а впереди Илгаст Ренд видел полуночно-темную линию трав Манящей Судьбы; вон там стоят, словно присев на краю, каменные ворота - начало Северной дороги. По той дороге они вскоре прибудут к лагерю, в котором Калат расположил свой штаб.
Хранители были странным народом, сборищем чудаков. Это и делало их столь ценными. В достойном обществе должно быть место для странных, место, свободное от предубеждений и издевательств. В правильном обществе таких не бросают в переулках, в тенях под мостами, канавах и на свалках. Их не выгоняют в пустоши, не перерезают им горло.
У чудаков есть место в мире, их нужно уважать - ибо в один прекрасный день они понадобятся.
Факелы светились на воротах. Стража стояла на постах.
Хунн Раал впереди повернулся, оглядываясь, но было слишком темно, чтобы понять, на кого устремился его взор. Он снова посмотрел вперед и что-то буркнул; услышав, Оссерк поглядел через плечо. И, повернувшись к спутнику, засмеялся.
Над головами показались звезды, бурлящий водоворот размерами во все небо.
ПЯТЬ
Барефово Одиночество оказалось обширной равниной, пересеченной древними обрывами, повсюду отесанные водой известняковые валуны; гребни эти тянулись лига за лигой, довольно невысокие - доказательство, объяснял наставник Сагандер несколько месяцев назад, существования внутреннего моря. Морю понадобились тысячи лет, чтобы умереть. Отпуская разум свободно блуждать, Аратан мог вообразить, что они скачут сквозь тончайшую воду, воду прошлого, воду тусклой памяти, и морское дно под копытами коней - эти полосы сметенного ветрами песка и кочки желтой травы - глубоко погрузилось под поверхность иного мира.
Позволив разуму блуждать свободно, он почти ощущал, как взлетает, избавляясь от грубого, жесткого седла; он мог скакать на мыслях, уходящих ввысь от измученного усталого тела. Мысли одинокие, мысли необузданные способны найди для странствий тысячи миров. И никто из скачущих рядом с ним по равнине не узнает; тело не выдаст ничего. Есть много видов свободы, и самая драгоценная среди них - свобода тайная.
Сагандер не оценил бы такого времяпрепровождения. Ибо если есть много видов свободы, то есть и много тюрем. Осознав эту истину в первый раз, Аратан даже испытал потрясение. Каменные стены повсюду, им не нужно принимать облик высокой серой башни - они могут таиться за веками или сдавливать горло, не выпуская наружу слова. Могут внезапно возникать в голове между мыслями, удушая разум. Могут мешать появлению иных мыслей - чуждых мыслей, пугающих мыслей, дерзких мыслей. В любом случае есть одно общее у зловредных стен: они враждебны свободе.
Аратан видел серые стены всю жизнь.
А теперь он скачет под открытым небом, небом слишком широким и слишком пустым. В черепе тупая ломота; задница болит; между ног сплошные потертости. Шлем, который приходится носить, неловко и неприятно давит на шею. Доспехи, что считаются легкими - вшитые в кожу бронзовые полосы - оттянули плечи. Пластины на предплечьях, усыпанные клепками рукавицы стали тяжелыми и горячими. Даже простой меч у бедра тянет вбок.
