Леонид Гурченко - Вынуть дьявола из мелочей

Недвижно-движимые
Солнечные часы,
Расправив полётные
Стальные хвосты
Ракеты-стрелы
Монументальной красоты,
Измеряют не то что «ходиков» усы,
А солнечное пространство Земли —
От сотворения Мира время.
Пророков мера —
5508 лет[24] до воплощения Сына, —
Пророки смогли!

Над уровнем дна
Воздушного океана
Водолазная бочка
Висит день-ото-дня,
И выдаёт на экраны
Смерть – оперативная точка.

Останкинская башня —
Скопление выбросов
Востроголовых наших
Чертей – «морского» вылюдья,
Что гадов выводят, не страждут, —
Воздайте за тайную выгоду!

По жизни – меж ВэДээНХа
И монументом о космосе —
Ватага оккупантов,
Грызуще-громких музыкантов.
Подальше от греха —
Конь белый просится.

Задёрганный городом конь
Стоит стоймя под седлом.
Грозит ему дым-огонь
Вразнос гремящих напролом —
Он дёргает голову вниз
И в бок. Конь бы их загрыз.

По-над речкой Песчанкой
Береговые речевые
Мелколистые кусты
И многодумные деревья
От беглого ветра
Нечайно
Мотнули ветвями
Шевельнувшейся листвы.

Сыпучим потоком осени
Спустились с них косо,
Как саранча,
Горячие вести:
На рубежах, невзначай
Бои,
Ибо
Не война, а убийства, —
Падают листья.

Там зацепилась
Зверломная хитрость
За свой же чёртов гвоздь —
Глупость и рознь.
Враги из худших – поди ж ты! —
Клятые трижды —
Свои.

Сердца бессловесные
Не дадут, естественно,
Язычникам по зубам,
Что навязали нам
Во время όно[25]*

Стиль не наш и размер —
Избыток измен.
Зато Новорόссия строит
Жилище Бога —
Башню «Наш русский мир»,
В котором
Наш длительный опыт любви —
Украина без украинцев в крови.

Не в ширь волнующий,
А в глубь толчок,
И каждый из нас – замедленный
«Юго-восток».

Пришла в залом река – забросан поворот
Обломками гнилых деревьев, распирает
Пространство – к кубу куб – оранжевый порог
Пластмассовых изделий – ужас! Свой теракт здесь.

Вода без неприязни шаг за шагом – вверх,
Она удовлетворена той силой тайны,
Что сохраняет о живых и мёртвых – всех,
И достигает цели. Лишь вода и ангел —

Архистратиг – хранят те самые слова,
Которыми создал Господь и твердь и землю,
Холодная вода блестит, лицом светла.
В разливе быстрица весной, а что же – целью?

На забережье – хлесть, – напрасно, и забыть.
Ни лучшей доли, ни корысти не достигнув,
Едва течёт в кустах сникая без борьбы,
Ни сил, ни гнева и не страсти – лицо пустыни…

В лесу неповоротливые облака,
Что горло зыбуна – болотного колодца,
Насыщенные влагой света-сумрака,
Проглатывают раз за разом вспышки солнца.

По-над речкой видел чудо —
Стопудовая ветла
Баобабом в пять обхватов
Из глухомани к нам пришла.

Немота витой коры
И мучительные сучья,
Снег да ветер – взрыв, —
Предмет, несоразмерный чувствам.

Стоит, чтоб замечали,
Объект, он был вначале.

Когда царём на Руси был
Иван Васильевич Грозный,
Он царёву грозу усилил,
А было, кстати, уже поздно.

Не вывел измену
В каменной Москве.
Весёлое войско, к поясу эмблему:
«Верность царю, изменникам чаять смерть!» —

Собачья голова и метла то есть.

Вороной масти лошади шли,
Всадники в чёрных кафтанах,
И отороченный чёрным мехом шлык,
Быть в царском обиходе – радость такая!

Изменникам выть!

Чёрные вороны времён,
Отрицание, всё нипочём,
Возрождение корпораций,
Соимённых сословий, и жест адораций:

Гойда! – слава имеющим право!

Грозен был царь наш воин,
Первый царь – Иван Зноен,
Из Москвы – в Слободу, и был таков,
Бушующий игумен волков.

Разгорелось царское сердце
Пуще полымя и огня,
Задрожало я́рло[26] от измен в центре,
Сверхчеловечекий жар как унять?

Герой – бурной и жгучей силой
Создал божество – Россию.
Назвал Израилем её,
Себя – израильским царём.

Синяя правда севера – тело —
Полномочие и власть,
Чёрная рука – опричнина – дело,
Белая рука – земская, стать.

Соловецкий монах Филипп,
Всея Руси святой митрополит,
Взялся унимать Красного Ивана,
Погружал в слова, как в три ледяных чана.

И на третий ра́з царь не остыл,
Филиппа загнал в Отрочь-монастырь.
«Умер, – сказал Малюта на смерть Героя, —
От неуставного келейного зноя».

В Святцах достались нам записи
Коря́жемского монастыря:
«Обретение святого телеси
Великомученика – иже еси —

Ивана царя»[27].

Иван Красный,
Иван Грозный – куда ни шло,
По сумме своих распрей
Он – сильное чело.

Вторые души двудушных измен
Наращивают новые тела,
Когда встанем в тупик от перемен, —
Работают с бесами – где та метла?!

С двенадцатого года
Нынешней тысячи
Сверхконтинент дал на подъём поворот,
Слушая, слышите,
Теряется звук прошлого года —
Удаляющийся самолёт?

Лета сплетаются в сети,
Что паутина пауком,
В кручину трудов и болезней,
Безнаказанные мы не исчезнем, —
Разрушение и погром.

Летим. В этом году в России
Соединились мёртвые и живые
С «Бессмертным по´лком»,
Приходим в чувство мы с толком!

Простор небес не мерян,
То вместе, то розно,
Мыслят ярко в тесноте,
В звенящей сфере,
Просторные духом звёзды.

Трое нас —
Велико-мало-бело-русы,
Первичный трезубец[28],
Не тот, что у глупых умниц —
Ни бόроды, ни ӳсы.

Хотят на фресках Крита
Разместиться родиной одной
С расходившимися зрителями
На ступенчатых скамьях,
Что из каменных крыл, —
Как братская семья.
Удивительно, что фрески
Почти что телекамеры,
Корень спорта – бой,
Совершенный и зверский
На критских фресках.

Жёлтый цвет – счастливый,
Неудачливый же – синий, —
Ваш флаг.
Околдованные евро-магом
И собственным флагом,
С депрессивными лицами,
Счастливые остались за флагом[29],
Даром панцирные колесницы,
И что, не годится
Такой факт?

Русь – шумящая вода
И камень.
Недолюдие – властолюбие,
А вылюдье – да здравствует смерть! —
Сидят на мзде и глупизне всегда —
Галлюцинирующие брехтозавры,
Прочее – выплюньте.
Пением плоть услаждает смерд.
Ни сегодня и ни завтра
Не услышат вырусь на Крите,
Где могучий бык
Прёт во весь опор —
Ды-ды-ды-дык, —
Что ни говорите,
Но мигоментально атлет —
На рога опор —
Вдоль спины – ого! кувырок.

И ни в Греции, где конные стрельбища —
Ты-дык-ты-дык-ты-дык,
Отто так!
Кабы-дык-кабы-дык-кабы-дык, —
Неудачникам счастливым на зрелище —
Вход закрыт.
Трое нас.
Русь – шумящая вода и камень,
Первичный трезубец – за нами.
Вы не вступите в бой за жизнь,
Потерянную всеми,
Даже за Крит, будь вы на Крите,
Куда вас тянет язык, говорите.
Эпименид[30] же был в теме,
Он вот он, почти у крыльца,
И от своего, критянин, лица,
А не по слухам,
Бросает под нос вам, как не поверить:
«Критяне вечно лжецы, злые звери,
Праздное брюхо!» —

Павел Титу послал,
Апостол ученику на Крит:
«Свидетельство это, сказал,
Справедливо, Тит»[31].

Речка.
Ожил сентябрь.
Купался.
Чёрное море бурьяна,
За ним оплечье —
Кроны хозяев-берёз.
Распахнули наглядно
Кости лучистых стволов
Белее бивней слонов,
Огнекудрому солнцу
Навстречу
Под ветром до слёз.
Голод жжёт нутро всерьёз.

С ума-отечества сошёл,
Достоинство и взор теряя,
И большевик полумонгол,
И демократ, хвост негодяя.

На землю низкую, не домой,
Загнать, пусть там шумит разбой.

И солнце-Слово,
Играя бодро по холмам,
Не даст погибнуть без ума,
Уча нас снова —

Наш золотоволосый Рос,
Спаситель Иисус Христос.