Ольга Бухина - Гадкий утенок, Гарри Поттер и другие. Путеводитель по детским книгам о сиротах
Подобно Маленькому принцу, Анна свалилась на Финна тоже ниоткуда. В романе английского писателя, скрывающегося под псевдонимом Финн, «Мистер Бог, это Анна» (1974) нет даже попытки хорошего конца во что бы то ни стало. В маленькой Анне, как и во многих ее литературных предшественницах, есть что – то от ангела, залетевшего на нашу грешную землю (в этом смысле она родная сестра Маленькому принцу). Правда, ангела, выросшего на улице и знающего больше дурных слов, чем многие взрослые люди. Ангела, которому не нужны сказки. «Волшебные сказки отвергались. Жизнь была реальной, интересной и полной веселья»[158]. Тем не менее само повествование соединяет волшебное – мистическую интуицию Анны – и реальное в неразрывное единство.
Девочке не суждена была долгая жизнь на этой земле, но ее слова и поступки оставили глубочайший след в жизни и душе героя и рассказчика Финна. На первый взгляд он волшебный помощник Анны; он подбирает ее на улице, кормит ее, обеспечивает дом и приют. Но именно она учит Финна самому глубокому знанию – любви, привносит смысл в его жизнь. Как говорит герой, благодаря Анне «здоровенный кусок меня самого вернулся домой. Я наконец стал таким, какой я есть»[159]. Снова и снова сирота меняет сталкивающихся с ним (с ней) взрослых. Однако теперь ценой своей жизни.
Подходит к концу двадцатый век. Трагическая линия магического реализма продолжается в повести испанского писателя Карлоса Руиса Сафона «Владыка тумана» (1993). Обреченный на гибель со дня своего рождения ребенок разлучен с родителями в надежде, что это поможет ему остаться в живых. Все считают, что мальчик утонул. Сам главный герой, Роланд, полагает, что он сирота, усыновленный смотрителем маяка. Но от жестокого доктора Каина, истинного антагониста волшебной сказки, способного в один момент, по Проппу, нарушить покой счастливого семейства, не ускользнуть, и перемена имени не помогает. Спасая жизнь любимой им девушки, Роланд/Якоб погибает. Второй роман «Трилогии тумана» Карлоса Руиса Сафона, «Дворец полуночи» (1995), продолжает тему борьбы подростков – сирот с таинственным врагом. На этот раз борьбу ведет тайное сообщество, состоящее из шести мальчиков, обитателей сиротского приюта, и одной девочки, сестры главного героя, сироты, воспитанной бабушкой. В романе есть все – сироты – герои, разлученные близнецы и высокого мистического накала борьба абсолютного добра с абсолютным злом. Зло погибает, но торжества добра не происходит.
Раздел II
Родные и близкие
Глава 11
Сиротство по – русски
Меньше будет ей терпеть, легче будет умереть.
В английской истории о сироте все чаще всего оканчивается хорошо, в американской – не просто хорошо, а, не побоюсь этого слова, превосходно. Французы тоже довольно оптимистичны. В испанской и, как мы позже увидим, в польской литературе ничего хорошего ждать не приходится. В русских произведениях реалистического жанра, написанных в конце девятнадцатого века, до счастливого конца тоже весьма далеко. В Российской империи у сироты было немного шансов на успех, и в жизни, и в литературе[160]. Реальность жизни не располагала к оптимистическим концовкам.
В классической литературе девятнадцатого века сироты совсем не редкость: это Соня в «Войне и мире» Толстого, Ася в одноименной повести Тургенева, Неточка Незванова у Достоевского, Настенька из его же «Белых ночей». Образ страдающего ребенка – сироты постепенно проникает и в детскую литературу (вернее, в литературу о детях, которая позднее становится детским чтением). И по – прежнему этот образ остается трагическим, сироту чаще всего подстерегают страдания, избавить от которых может только смерть, как в рассказе Достоевского «Мальчик у Христа на елке» (1876).
Бен Хеллман, автор объемной монографии, посвященной русской литературе «от Ромула до наших дней», а точнее с шестнадцатого века и до начала века двадцать первого, упоминает, вероятно, самую первую историю о сиротах, написанную для детей по – русски, пьесу Андрея Болотова «Несчастные сироты» (1781). Злодей – опекун, которого так и зовут, Злосердов, хочет украсть наследство, принадлежащее двум сиротам. С развитием детской литературы в России количество литературных сирот все возрастает; Владимир Львов, написавший «Красное яичко для детей» (1831), «Серый армяк, или Исполненное обещание» (1836) и другие произведения, оставался весьма популярным до конца девятнадцатого века[161].
Ближе к концу девятнадцатого века сирот в книгах становится еще больше. В повести «Дети подземелья» (1885)[162] Владимира Короленко даже сам рассказчик – сирота, оставшийся без матери; отец его так занят своим горем, что не обращает на мальчика никакого внимания. Живущие в страшной бедности Вася с Марусей тоже дети без матери. «Эта история странной дружбы обеспеченного мальчика, обойденного любовью отца, с бедными и обездоленными детьми развивает тему сострадания, но объектом этих чувств служит как богатый, но лишенный внимания и заботы мальчик, так и его новые друзья»[163]. Маленькая Маруся умирает, но смерть девочки производит столь сильное впечатление на окружающих, что и они становятся лучше и чище, примиряются друг с другом. Итак, в русском варианте преображение окружающего мира тоже возможно, но, в отличие от случая, например, Поллианны, для него совершенно необходима жертвенная смерть героя/героини.
«Гуттаперчевый мальчик» (1883) Дмитрия Григоровича тоже оканчивается смертью Пети, маленького гимнаста, обреченного на гибель с рождения. Но как бы ни была тяжела и безысходна жизнь сироты, в любой детской книжке, в которой встречается осиротевший ребенок, находится и тот (та), кто хочет ему помочь. Всегда ли это удается – другой вопрос. Иногда остается только сочувственно рыдать; восьмилетняя Верочка, например, ничего, конечно, не может сделать для маленького циркача. Зло уже совершилось, его не предотвратить, не обернуть вспять. Но в людях глубоко заложено желание помочь беспомощному существу, и в детской литературе, к счастью, желание помочь «засчитывается» наравне с самой помощью. Другой ребенок – гимнаст, герой «Белого пуделя» (1903) Александра Куприна, немного счастливее. Хоть и ему живется трудно, все же что – то удается – хотя бы освободить собаку, отнятую по капризу богатого мальчика. Страдает и маленький герой рассказа Леонида Андреева «Петька на даче» (1899), невероятно страшна история сироты Вари в рассказе Антона Чехова «Спать хочется» (1888).
В русской дореволюционной литературе образ мальчика – сироты появляется все же не слишком часто, преобладают образы девочек, которых так много в овеянных сентиментальной грустью повестях Лидии Чарской. Чаще всего эти сиротки – воспитанницы казенных заведений, иногда они вынуждены жить в семьях богатых и недобрых родственников. Леночка в «Записках маленькой гимназистки» (1908) самоотверженно пытается завоевать любовь своей суровой родни. Малышка Катя в «Записках сиротки» (1907) попадает в цирк к недобрым людям. Ей, однако, удается избежать судьбы гуттаперчевого мальчика; Катю и ее сотоварища по несчастью Яшу берет к себе волшебный помощник – добрый дядюшка, а злой хозяин цирка не только наказан, но и прощен благородными детьми.
Целая плеяда девочек – сироток изображена в повести «Приютки» (1907). Дуня, Дорушка, Соня, Наташа – какое разнообразие темпераментов и характеров; кому – то, как Наташе, удается с помощью богатой дамы выбраться из серой приютской жизни, а остальных ждет нелегкая судьба молодых работниц или учительниц в таких же приютах. Трудно не вспомнить англичанку Джейн Эйр, но она – то не сдается, борется за свое счастье и в конце концов выходит замуж за любимого. Другая напрашивающаяся параллель – американка Поллианна, но, несмотря на немалое сходство, в сиротках Чарской, в отличие от американской девочки, совершенно нет предприимчивости, только тихая покорность судьбе и добровольное принятие страдания. Что прекрасно иллюстрирует разницу между отношением к жизни в обществе, опирающемся на ценности «протестантской этики», и в обществе, где принятие страдания как должного воспето таким мастером литературы, как Федор Михайлович Достоевский.
Нелегка жизнь этих сироток – их часто поджидает полная перемена судьбы. Нина, героиня книги «Княжна Джаваха» (1903), потеряла мать; теперь она к тому же вынуждена расстаться и с обожаемым отцом, и с обожаемой свободой. И она, и другие не только лишаются родителей, но и, как отмечает Марина Абашева, им часто приходится покидать «горячо, страстно, исступленно любимую родину». В учебном заведении, куда она попадает, героиня Чарской всегда «одна, “новенькая”, отличная от других, чужая», иначе выглядящая. Но и тут не обходится без помощницы: «в новом мире девочку всегда встречает мудрая наставница (чаще всего “maman”), директриса института, необыкновенной красоты и мудрости. Она гладит новенькую по голове, вводит в класс»[164]. Бен Хеллман отмечает: «Книги Чарской, в которых используются повторяющиеся формулы, – прекрасный пример массовой литературы. Это развлекательное чтение, способное унести от каждодневных проблем в страну грез. При этом их нравственные нормы очень высоки, и вера в добро никогда не подводит. Все конфликты разрешаются, одиночество сменяется чувством принадлежности к группе, вера в будущее возрождается»[165].
