Ольга Бухина - Гадкий утенок, Гарри Поттер и другие. Путеводитель по детским книгам о сиротах
Глава 10
Жестокий двадцатый век
…Приближался не календарный – настоящий двадцатый век.
Многие произведения, упомянутые в двух предыдущих главах, были написаны, строго говоря, в двадцатом веке. Однако мне показалось правильным объединить их с книгами века девятнадцатого, поскольку они продолжают ту же литературную традицию. В первой трети двадцатого века в англоязычной (английской и американской) детской литературе идут как бы два параллельных процесса. Ряд книг, написанных между мировыми войнами, следует тенденциям, сходным с веком девятнадцатым. Но скоро появятся и другие книги, взрывающие и меняющие традицию, и в них сирота предстанет совсем по – иному, гораздо более драматично и несентиментально. По выражению Михаила Свердлова, «детская литература двадцатого века началась со слов Питера Пэна: “Смерть – это будет самое чудесное приключение”»[142]. Слова эти были написаны на заре века, в 1904 году.
Связь с традицией девятнадцатого века еще отчетливо видна в книгах английской писательницы Ноэль Стритфилд, где действует множество маленьких сироток. Самая знаменитая, «Балетные туфельки» (1936)[143], повествует о трех девочках, собранных под одной крышей чудаком, коллекционирующим ископаемые окаменелости. «Волшебный» помощник в этом случае просто привозит сирот в свой дом и тут же исчезает, оставляя их самостоятельно бороться за место под солнцем. Впрочем, другие взрослые, каждый в свой черед, приходят девочкам на помощь. Три названые сестры дают друг другу клятву прославить то имя, которое они, чужие по крови, носят. Конечно, не обходится без проблем, поскольку все, даже самые мелкие, дурные особенности характера должны быть искоренены, без этого достижение успеха невозможно. Девочкам приходится серьезно трудиться, они всего добиваются сами, и названый дедушка появляется в последнюю минуту, чтобы помочь с совсем уже неразрешимыми задачами.
Сорок лет спустя Стритфилд издает еще одну, весьма сходную по сюжету книгу «Балетные туфельки для Анны» (1976)[144]. В ней два брата и сестра остаются сиротами после землетрясения, унесшего жизнь всех остальных членов семьи. Там тоже возникает и тут же исчезает помощник – профессор, а дети остаются на попечении довольно – таки противного дядюшки. Теперь двум братьям приходится бороться за то, чтобы сестра могла продолжать уроки балета. Дети, несмотря на все препятствия, умудряются достичь полного успеха; помощник – профессор, как и в первой книге, конечно же, появляется в самом конце только для того, чтобы все окончательно расставить по своим местам. И снова добрые взрослые готовы оказать посильную помощь, но главное делается самими детьми, которые к тому же преображают окружающих их взрослых.
Знакомая картина? Да, но немаловажное отличие в том, что в обеих книгах действует сразу группа сирот (связанных или не связанных кровным родством). Это «действия скопом»[145], коллективистский подход – дети сами помогают друг другу. Сирота не одинок, у него есть родные (или названые) братья и сестры, а не только друзья и помощники. Но это, увы, уже последние попытки внести в безумие двадцатого века «rhyme and reason»[146]. Дальше детской литературе приходится сражаться с ужасом двух мировых войн, и на какое – то время она, особенно в ее английском варианте, отходит от классического реалистического романа и выбирает путь, сходный с великой латиноамериканской литературой магического реализма. Это открывает перед ней совершенно новые горизонты, потому что «читатели произведений в жанре магического реализма должны смотреть глубже реалистических деталей и принимать дуальную онтологическую структуру текста, в котором естественное и сверхъестественное, объяснимое и чудесное сосуществуют рядом друг с другом в калейдоскопической реальности, чьи, очевидно, случайные повороты сознательно оставляются на усмотрение аудитории»[147].
Одной из первых, если не первой детской книгой с героем – сиротой, которая использует существенные элементы магического реализма, стал роман Элизабет Гоудж «Тайна Лунной Долины» (1946)[148]. Может показаться, что книга просто продолжает традицию книг Фрэнсис Бернетт. Поначалу Мария Мерривезер, как и Мэри Леннокс, тоже не слишком приятная особа. Попав в расположенный в таинственной долине дом дядюшки, девочка постепенно меняется и с каждой главой становится все лучше и лучше. И тут же оказывается, что у нее нет недостатка ни в волшебных, ни в куда более земных помощниках – от удивительной белой лошадки, кота Захарии, зайчихи Тишайки и собаки – льва Рольва до Старого Пастора и мальчика Робина, которому, как Дикену из «Таинственного сада», с радостью подчиняется живая природа.
По мнению Теи Розенберг, «в отличие от большинства животных в волшебных сказках, эти звери описаны вполне реалистично – они не разговаривают, не ходят на двух ногах и не носят одежды»[149]. Однако каждый из них наделен какой – то магической чертой: белая лошадка оказывается единорогом, Захария умеет передавать сообщения при помощи начерченных в пепле камина знаков, а Рольв, по – видимому, прожил на свете уже несколько сотен лет. Именно участие чудесных помощников – зверей и придает этой книге фантастичность, во всем другом она достаточно реалистична. Интересно, что степень участия помощников в борьбе со злыми людьми из Темного леса, которую ведет Мария, зависит в первую очередь от ее собственного поведения, от способности преодолеть в себе родовое проклятие Мерривезеров – вспыльчивость и обидчивость. Если Мария обижается и злится, помощи ждать не приходится, но, если она добра и терпелива, помощь тут как тут. В конце концов «добро торжествует над злом, и даже злодеи обычно раскаиваются», а главное, «для Гоудж реальная жизнь полна магии»[150].
Магический реализм «Тайны Лунной Долины» выражается в первую очередь в четко очерченном жизненном пространстве книги. То, что поначалу кажется сказкой, происходит в реальном Лондоне и в реальном Девоншире в совершенно определенный исторический период, даже с указанием конкретного года. Непротиворечивое сочетание вроде бы взаимоисключающих кодов – реального и магического – определяет принадлежность книги к жанру магического реализма[151]. Да, конечно, до Гоудж были и «Питер Пэн» (1904) Джеймса Барри, и «Мэри Поппинс» (1934) Памелы Трэверс, но они, несмотря на то что действие часто происходит в реальном Лондоне, все же не выходят за рамки сказки. Дело в том, что зло в них сказочное, а у Гоудж куда более реальное; однако побеждается оно сказочными силами.
Добавлю, что присутствие магического прекрасно отражается в описаниях еды в книге: повар Мармадьюк Алли кажется почти волшебником, но вместе с тем каждое пирожное и бутерброд настолько реальны, что книгу просто нельзя читать на голодный желудок[152]. Розенберг полагает, что обилие еды в книге – следствие рационирования еды в жизни, во время и сразу после войны[153]. Мне кажется, что в романе существует не только магия природы с подробным описанием каждого дерева и каждого цветочка в саду, но и магия еды, с помощью которой, как и с помощью магии природы, побеждается зло.
Другие английские авторы, пишущие для детей, тоже стали включать в свои произведения элементы магического реализма: это Филиппа Пирс и ее книга «Том и полночный сад», вышедшая в 1958 году (о самой книге немного позже), и, к сожалению, еще не переведенная на русский язык серия романов для детей Люси Бостон. И у Пирс, и у Бостон главный герой не сирота, но вынужден надолго расстаться с родителями. В первой книге Бостон, «Дети усадьбы Зеленый Холм» (1954)[154], мальчику Толли, попавшему в таинственный дом в английской глуши, довелось встретиться с духами трех детей, живших в доме триста лет тому назад. Похоже на сказку? Да, но от сказки эти книги отличает присущая именно магическому реализму затейливая смесь невероятно конкретного описания жизни в английском поместье и полностью вписанных в эту реальность магических элементов.
Я уже говорила о победе над злом в классической детской книжке и даже в послевоенном «магическом» романе для детей. Однако к середине двадцатого века оказалось, что зло совсем не так легко победить. Суровый опыт двадцатого столетия с его кровавыми войнами постепенно изменяет и детские книги. Самый драматичный пример такого изменения, конечно, «Маленький принц» Антуана де Сент – Экзюпери. Это книга написана в 1942 году, во время войны, когда Экзюпери был в Соединенных Штатах[155]. Маленький принц – воплощенный сирота, взявшийся буквально ниоткуда, свалившийся с неба. У него, принца, нет и не может быть родителей. Ему вроде бы очень нужна помощь, он одинок, у него нет никого и ничего, он лишился даже розы, оставшейся на родном астероиде. Но как в таком случае расценивать концовку книги? Маленький принц – «невинное звездное дитя»[156]. Что же это – смерть или воскресение? Кто кому помогает в этой истории? Ну уж не летчик принцу, скорее наоборот. В конце концов летчик находит свой утешительный ответ: «Я знаю, он возвратился на свою планетку, ведь, когда рассвело, я не нашел на песке его тела. Не такое уж оно было тяжелое»[157].
