В. Пономаренко - Психология духовности профессионала
Соблюдая этические ограничения, сделаю лишь тончайший срез со скрытых духовных переживаний людей опасной профессии.
Когда юноша решает стать летчиком, т. е. сделать небо своим домом, его уже подстерегает психологическая опасность – не просто не пройти медкомиссию или профессиональный отбор, но и стать «отбракованным». Мечтать, иметь духовное начало, сделать нравственный выбор и оказаться во всем этом несостоятельным – это большая опасность для духа личности. Преодоление ее и есть первый шаг в приобщении к смыслу духа, в данном случае одухотворенности мотива летать как целеполагающей идеи. Такое отношение к летной профессии порождает в последующем более высокую духовную космогоническую потенцию – любовь к Небу.
«Любой полет был для меня вдохновением. Душа пела, сам пел, но постоянно знал, что смертен, но верил в свою причастность к бесконечной вселенной» (Водостаев).
«Полеты давали ощущение Вечности и Бесконечности. Приобщение к вечности бытия и пространству ощущается подспудно. От этого захватывает дух» (В. С. Смирнов).
«Духовность в полете проявлялась как ощущение приобщения к пространству, свободе, познанию нового, я бы сказал, что для моей души даже где-то к вечности» (Н. Григорьев).
Когда юноша начинает летать, он подвергается моральной опасности – осознанию ошибки своего выбора. Идет трудная, болезненная духовная работа над собой, рождая новое состояние: отношение к Себе самому. Это отношение и есть дух, ибо в нем заключена ответственность, переживаемая как боль душевная, как сомнение в своем предназначении в мире [167]. Человек, преодолевая очередной барьер опасности, приобретает способность слышать, видеть, чувствовать себя частицей микрокосмоса. Он еще чуть-чуть продвигается к осознанию Духа как источника воли, веры и способа очищения [24].
Когда летчик становится профессионалом, горнило опасности остается как слагаемое профессии, но одновременно из физического трансформируется в духовное преодоление. В зависимости от…себя. В полете он постоянно согласует свою деятельность с моральным законом: сохранить свою жизнь, следуя букве и духу летных законов. А так как сам дух законов освящает право выбора, право нравственной альтернативы в принятии решения при физической угрозе жизни, то здесь, в Небе, идет работа души как связи человека с единым общим, как духовный процесс поднятия единичного над общим, принимаемый летным сообществом. Это очень глубоко запрятанная от окружающих нравственная сила летчика. Хочу сказать об этом лишь с одной целью – духовно реабилитировать многих из тех, кто посмертно был накрыт саваном вины. А ведь на самом деле жизнь у летчика, особенно испытателя, отбирают далеко не всегда аварийные обстоятельства. Опыт психологического изучения мотивов и поступков непокидания самолета в аварийной ситуации наводит на мысль, что именно чувство ответственности и органически присущее летчику творчество заставляло человека идти до конца в борьбе за жизнь только вместе с самолетом. Особенно это характерно для ситуации, которая представлена в сознании как порождение собственной вины. И тогда с позиции земной логики начинаются неразумные действия, когда аварийная ситуация в пространственно-временном континууме доводится в результате борьбы мотивов до степени катастрофичности. Это действительно редкие случаи в авиации, но они проясняют психологию поступка. Дело в том, что борьбу с аварийной ситуацией летчик переживает как нравственную проблему. В этом случае совесть оценивает прекращение борьбы как предательство по отношению к великой цели – Полету и его средству – Самолету. Понимаю, что многим будет непонятен этот трепетный отрывок мысли, но авиаторы и профессионалы опасной профессии меня поймут.
И, наконец, опасность барражирует над летчиком, когда он вынужден расстаться с Небом. Это самая мучительная опасность, разъедающая душу. Это особенно характерно для случая, когда наступает психическое состояние излета [265].
Человек чувствует, что ему полет не в радость, он духовно насилует себя, теряет ответственность перед собой, семьей, товарищами: идет в полет как на подневольную работу. В этом состоянии его преследует страх, неуверенность, снятие с себя ответственности за исход полета [36]. Идет распад целостности времени, прошлое верховодит над будущим: человек возвращается назад к оценке правильности своего выбора. Это духовная опасность, ибо она есть трансформация высшего в низшее. Реальность жизни заполняется чувством стыда от схода с дистанции, которое рождает психологическую установку на беспощадность оценки своей личности. И в этом духовная жизнь летчика подтверждает догадку мыслителя о том, что мы правильно видим себя только в минуты стыда [192]. Это и есть утрата своей сути [10, 11].
Человек в небе – это особенный человек, он по-другому чувствует, переживает, иначе отражает привычный нам физический мир: скорость, высоту, время, пространство, Вселенную. Он целостнее чувствует его строение, воспринимает энергию, ощущает себя как микрокосм. Но поскольку необычный физический мир полета трансформируется в отличные от земных ощущения, то человек страшится этого, стыдится своих необычных чувств, порой подавляет их и «задвигает» в подсознание.
«Грандиозные по объему картины звездного неба, сполохи полярного сияния подчас порождают в душе ощущение причастности к вечности. Но эти ощущения летчики редко облекают в словесную форму. Это остается внутри, в душе» (Ю. П. Шеффер).
Парадокс в том, что приобщение к высшему упрятывается в подсознание и опечатывается подсознательным табу. И вот тогда из глубин подсознательного поднимается одно из древнейших чувств – страх перед тем, что непонятно, что вне сознания. Страх – не трусость, а чувство опасности. По мнению заслуженного летчика-испытателя СССР В. С. Ильюшина, страх – это ангел-хранитель. Безопасность как полет вне опасности – это социальный миф. Без опасности жить и работать в небе нельзя. Опасность в летном труде адресуется прежде всего к духовным качествам человека. Вот уж воистину там, где опасность растет, там и спасение (Гелдерлинг). Опасность и есть духовная высота, достигая которую, летчик приобретает новые качества, определяющие осознание своей силы, одновременно развивая в себе то, чего часто не хватает земным людям, а именно – ответственности и способности оценивать результаты своих действий. Ответственность проявляется в умении распорядиться своей свободой. На свободе многих «бес путал». Свобода, пожалуй, единственная из форм подчинения, которая в конечном счете служит добродетелью для человека, охраняя его от поступков за рамками добра. Ведь высшие порывы к работе в зоне повышенного риска могут проявляться в поведении как в положительной, так и в отрицательной форме. Философия человека в небе состоит в том, чтобы законы, по которым он летает, были освящены пониманием хотя бы того, что совершенствование для летных экипажей есть путь к духовным высотам, а уж потом к профессиональным. Отсюда и некая смена акцентов при определении понятия «совершенствование психической деятельности».
Обычно в это понятие вкладывается тренировка памяти, внимания, воли, воспитание эмоциональной устойчивости, формирование «чувства самолета», поддержание мотива и целеустремленности к летной работе. Но трудно встретить рекомендации по духовной работе над собой, по созданию настроя «на седьмое небо».
Духовная основа самовоспитания есть прежде всего познание своего второго «Я», которое и является Духом, ибо рождает любовь к полету. Второе «Я» – это воля, но в особом качестве, качестве ограничителя собственной свободы, т. е. духовное средство сознательного управления своими чувствами и действиями. Второе» Я» – это осознание своих способностей как путь к добру и как личный знак твоего имени, чем ты должен дорожить не меньше, чем жизнью. Духовная работа над собой, конечно, приведет к способности осознавать такие высшие чувства, как грех и вина. Грех не есть зло. Грех в том, что твой дух дал злу воспользоваться данной тебе свободой, т. е. поступить неразумно. Не бойтесь познать дух в себе, ибо он не есть нечто потустороннее. Это более разумное и доброе «Я». Придет время, и люди будут гордиться тем, что именно летчики первыми поняли, что есть у каждого свой Бог в душе, а это все же святее, чем царь в голове.
Сегодня гуманистическая психология и религиозная философия обвиняют просветителей XVIII–XIX вв. в том, что благодаря их гуманистическим концепциям человека оторвали от Бога, поставили его в центр мироздания и тем самым нарушили гармонию Высшего Начала. Человек отдал свою любовь самому себе, сделав наслаждение высшей целью, заполнив почти всю чувственную сферу сладострастием [79, 95, 129, 148, 159, 181, 194, 244–246, 348, 353, 377].
