Евгений Федосов - Полвека в авиации: записки академика
— Так я давно хочу поставить памятник, но мне не разрешает архитектурный совет…
Быстро туда прошел телефонный звонок и памятник утвердили. По команде «сверху»… Памятник вызвал потом много пересудов по Москве и стал своего рода сенсацией. Сергей тем самым еще раз доказал, что он — достойный сын своего отца. Я бывал у него дома — везде висели фотографии Н. С. Хрущева, которого он высоко чтит и по сей день и от которого никогда не отрекался, в отличие от очень многих людей, при жизни «лизавших ему пятки», а потом бросавших грязь в поверженного правителя.
Видно, столь неблагоприятная обстановка, сложившаяся вокруг семьи Н. С. Хрущева, и заставила сына уехать в США, где он читал лекции об истории ракетной техники в СССР, которую хорошо знал, а потом и остался там жить.
…Но вернемся к В. Н. Челомею. По рассказам людей, которым я доверяю, Владимир Николаевич, видно, все же спекулировал тем, что у него работал сын самого Хрущева, и потому мог позволить себе и жесткое поведение по отношению к конкурентам, и риск сложнейших проектов, не имеющих надежного научно-технического обоснования. Бесспорно, Челомей противостоял и Королеву, и Янгелю, поскольку он «влез» в область развития космических систем, где они были уже признанными корифеями, но боролся с ними на этом фронте достойно. Достаточно назвать «пятисотку» — УР-500 — теперешний «Протон», который на своих «плечах» вывез на орбиту всю нашу космонавтику.
Правда, когда Хрушева сняли со всех постов, Дмитрий Федорович Устинов, который недолюбливал В. Н. Челомея, попытался «загнать» его в рамки только крылатых ракет, оставив пилотируемую космонавтику за С. П. Королевым, а баллистические ракеты — за М. К. Янгелем. Такая тенденция явно прослеживалась в ряде решений правительства. Но Челомей уже находился на завершающей стадии работ по развертыванию своей «сотки», и Л. И. Брежнев сказал, что если он сумеет это сделать, то сохранит свои позиции в тематике, которую ведет. И, я так понимаю, несмотря на резкое противодействие Д. Ф. Устинова, Челомей удержался на ракетно-космическом небосклоне уже за счет своих деловых качеств, свой «маховик» он раскрутил довольно сильно…
Кстати, когда сняли Хрущева, Челомей быстро собрал узкий круг своих соратников, многих из которых я хорошо знал, и, по их словам, рассказал знаменитую притчу о двух лягушках в кувшине с молоком. Одна, попав в кувшин, утонула. А вторая билась-билась, пока не сбила комок масла и тем самым спаслась.
Челомей тогда сказал:
— Наша задача сегодня — биться, как та лягушка в крынке с молоком, и сбить свой «комок масла»…
Что они и сделали… Этот эпизод еще раз характеризует В. Н. Челомея как человека, обладавшего хорошими бойцовскими качествами, умевшего бороться за свое дело, отстаивать свои идеи, хотя и допуская при этом ряд некорректных поступков. Также некорректен бывал он и в отношениях с людьми, в частности с тем же Сергеем Хрущевым, отдалив его сразу от себя, хотя был многим ему обязан.
Тем не менее Владимиру Николаевичу наш институт обязан тем, что мы получили разрешение на строительство нового инженерного корпуса, в котором потом смогли разместить очень нужное нам оборудование и машины.
Позже мне еще не раз пришлось встречаться с В. Н. Челомеем будучи членом Академии наук, поскольку мы находились с ним в одном отделении. Он дважды голосовал за меня — при моем избрании и в члены-корреспонденты, и в академики АН, хотя наши взаимоотношения нельзя было назвать безоблачными. Мне порой приходилось выступать и против него. В частности, он выдвинул идею, которая предвосхитила идею «звездных войн» Рейгана. Челомей предложил создать противоракетную оборону с помощью космического эшелона, состоящего из пилотируемых спутников. Не буду вдаваться в технические детали, но выдвинута эта идея была вскоре после снятия Н. С. Хрущева, когда отношение к Челомею стало резко отрицательным, и потому он передал свои предложения лично Л. И. Брежневу. По указанию Леонида Ильича была сформирована очень узкая группа специалистов, которая должна была дать экспертное заключение по этому проекту. В нее вошли представители руководства Минобороны СССР и ряд ученых — А. П. Александров, президент Академии наук, Е. П. Велихов, вице-президент Академии, Н. С. Строев, В. М. Шабанов, академики В. С. Авдуевский, Г П. Свищев, Р. А. Беляков, я и В. Н. Челомей. Столь ограниченный круг лиц объясняется высокой секретностью этой работы.
Министерство обороны отнеслось резко негативно к предложению В. Н. Челомея; мне же предложили оценить его эффективность. Ну, и действительно, по ряду параметров этот космический эшелон мог, при определенных условиях, позволить потенциальному противнику все же нанести ракетно-ядерный удар по СССР. Поэтому мне пришлось дать отрицательное заключение по самой системе и ее эффективности, но я настойчиво поддерживал идею создания самих космических аппаратов, предложенных В. Н. Челомеем для формирования эшелона, потому что у нас практически не было опыта конструирования и производства подобных КА, которые могли бы пригодиться не только при ведении гипотетических «звездных войн».
А в то время уже шло изготовление «Бурана», поэтому я сказал буквально следующее:
— Мы строим «Буран», как по картинке копируя американский «Шаттл», но не имеем серьезного научно-технического задела по созданию подобных пилотируемых систем. Да, были небольшие модели, которые запускались в космос, — «Бор», разработка Березняка — и все. Мы, по сути, не имеем прототипа пилотируемого космического аппарата, способного выйти на орбиту и сойти с нее с последующей управляемой посадкой на аэродроме. А поскольку Владимир Николаевич имеет уже ракетоноситель УР-500 и разработка предложенного им КА не потребует больших затрат, есть смысл взяться за его изготовление. Это позволит освоить новые технологии, продвинет программу «Бурана», мы сможем получить новые материалы теплозащиты и т. д. Возможно, челомеевские КА станут средством спасения космонавтов, находящихся на орбите, поскольку запускать их проще, чем «Союзы»…
Мою позицию поддержали практически все члены комиссии, но Строев и Шабанов были категорически «против», видимо, еще предварительно получив указание «не пускать» В. Н. Челомея в космос. Позже к ним присоединился и кое-кто из тех, кто вначале поддерживал мою точку зрения — возможно на них тоже надавили, сверху. В конце концов по нашу сторону баррикад остались мы с Р. А. Беляковым, отстаивавшие часть системы в виде КА, и В. С. Авдуевский с В. Н. Челомеем, бескомпромиссно боровшиеся за создание космического эшелона в целом.
Поэтому нас вызвал председатель Военно-промышленной комиссии (ВПК) Леонид Васильевич Смирнов и, выслушав мою мотивацию, сказал:
— Я сейчас позвоню Лозино-Лозинскому и Глушко, и, если они подтвердят, что им необходим такой аппарат, то я буду первым человеком, кто будет поддерживать Владимира Николаевича Челомея…
Ну, это заявление было немножко лукавым, потому что позиции, которые занимали Глеб Евгеньевич Лозино-Лозинский, руководитель НПО «Молния» — разработчика планера орбитального корабля «Буран», и Валентин Петрович Глушко, генеральный конструктор НПО «Энергия» — головного разработчика всей МКТС «Энергия — Буран», естественно, были не в пользу идей В. Н. Челомея, но Л. В. Смирнов тут же, при мне, позвонил и одному и другому. Оба заявили, что им все ясно и понятно, что никакие промежуточные разработки им не нужны, опыта у них больше, чем достаточно… Смирнов после этого картинно развел руками:
— Вот видишь, Евгений Александрович, они против, а ты настаиваешь…
В общем «похоронили» этот проект, да может быть, и правильно сделали, хотя он на несколько лет опережал идею СОИ. Но «стратегическая оборонная инициатива» потерпела крах и в США, так что, видимо, в самой идее изначально были заложены определенные пороки.
Челомей ужасно обиделся на всех нас, в том числе, и на меня, а ведь мне-то его гнев был тогда совершенно некстати. Как раз в это время я баллотировался в академики Академии Наук, а от его голоса и позиции многое зависело, поскольку он обладал наибольшим авторитетом среди тех, кто должен был решать мою судьбу. Но мы все-таки потом с ним помирились, и он остался в моей памяти как очень яркая личность и один из немногих ученых-механиков, кто делал совершенно потрясающие эксперименты в области нелинейной механики. Он тонко чувствовал эти параметрические явления при колебаниях. Когда строилась «пятисотка», проявился дефект — возникли продольные вибрации ракеты, которые были вызваны, если не ошибаюсь, кавитационными кавернами, образующимися в турбо-насосных агрегатах, качающих топливо и окислитель. А на ракете стоят огромные баки, от которых идут трубопроводы. В них-то и возникали поперечные колебания столба жидкости, которые при пусках несколько раз разрушали изделие. Никто не мог понять, в чем причина аварий.
