Георгий Бабат - Магнетрон
«Во что бы то ни стало надо переходить на паромасляные насосы, — подумал Артюхов. — Надо будет еще посоветоваться со специалистами, как максимально уменьшить применение ртути в нашем производстве».
И затем он сказал вслух:
— Вы, товарищи из лаборатории, должны побывать в Институте профессиональных заболеваний и проверить себя. Возможно, найдут небольшое ртутное отравление. Это не следует запускать.
Веснину хотелось рассказать Артюхову про свой давнишний разговор со Студенецким о паромасляных насосах, но он ничего не сказал. Счел, что и без того слишком много говорил сегодня.
Михаилу Осиповичу доставляло удовольствие наблюдать игру разнородных чувств на лице Веснина. Эти мгновенно сменяющие друг друга оттенки говорили о душе, еще не научившейся таить в себе ни единого побуждения, о творческой мысли, ждущей признания или опровержения, о свежести чувств, о человеке, еще не сложившемся, растущем…
Но Веснин по лицу Артюхова не мог прочитать ничего, потому что Михаил Осипович был сдержан, почти сух, а молодой инженер не был так опытен, как его собеседник, в угадывании того, что не сказано вслух.
Спокойствие прежде всего
Если попытаться рассказать все, о чем думал Артюхов, сидя около рабочего стола Веснина в лаборатории промышленной электроники, то слов получилось бы много и говорить пришлось бы долго. А между тем Михаил Осипович пробыл в лаборатории всего несколько минут…
Михаил Осипович Артюхов был участником гражданской войны и на завод попал с фронта, после тяжелого ранения. С путевкой от райкома он вошел в кабинет директора завода Константина Ивановича Студенецкого.
«Инвалид?.. Под Перекопом?.. Боевое Красное Знамя?» — Студенецкий собирался куда-то ехать и потому говорил с вошедшим не садясь, на ходу.
Фуражка с бархатным околышем, на которой поблескивали бронзовые молоточки, твердый воротничок, крахмальные манжеты с золотыми запонками — таким увидел впервые Артюхов Студенецкого.
Бегая от стола к телефону (аппарат тогда еще висел на стене и был единственным в кабинете), Студенецкий подписал Артюхову направление на работу в качестве заведующего складом готовой продукции.
Вскоре после поступления на завод Артюхов познакомился с заведующим химической лабораторией профессором Петром Андреевичем Болтовым. Артюхов зашел в лабораторию, чтобы получить заявку на необходимое оборудование.
Петр Андреевич сидел перед ретортой с длинным изогнутым горлом и перегонял в колбу через маленький холодильник жидкость, запах которой не оставлял сомнения в ее химической формуле. Брюки Болтова были обтрепаны внизу, ноги обуты в грубые солдатские бутсы. Сам он до глаз зарос сизой щетиной.
Около колбы на лабораторном столе стояла мензурка. Когда Артюхов вошел, профессор Болтов опрокинул мензурку в рот, закашлялся. Поставив мензурку на стол, он отхлебнул несколько глотков из алюминиевой кружки, провел пальцем по усам и снова долил мензурку из колбы до деления «сто».
«Я зубр, — вызывающе ответил он на приветствие Артюхова. — Да, из племени вымирающих зубров, а пока живу — должен питаться зубровкой».
Болтов с достоинством откинул назад спутанные волосы и поднял мензурку:
«За лучшие времена, когда не останется таких, как я, о ком Данте сказал, что они на бога не восстали и ему не пребывали верны, небо их отринуло и ад не принял серный, не видя чести для себя в таких».
Артюхов к тому времени был уже членом бюро заводской партийной организации. Ему приходилось слышать и не такие высказывания от инженеров — бывших служащих фабриканта Разоренова.
Лучшие представители русской технической интеллигенции пошли в Октябре семнадцатого года вместе с рабочими. Многочисленны и разнообразны примеры их героической, беззаветной работы на благо первого в мире пролетарского государства.
Но много было инженеров, и ученых, которые не по доброй воле стали служить советской власти. Одни не бежали из России потому, что не успели; другие — потому, что жаль было оставить обжитую квартиру, обстановку, библиотеку.
Эти люди были «внутренними эмигрантами». Они чуждались рабочих, боялись их, ненавидели все то новое, что принесла с собой революция. Вынужденные пойти на работу, они избегали производства, стремились отсидеться в управлениях, конторах. Это для них впервые был выброшен лозунг: «Специалисты, на производство!» В эти годы чудовищно распух аппарат, и впоследствии государству пришлось по всей стране специально заниматься сокращением штатов служащих. Были и такие инженеры, которые вместо работы предпочитали заниматься торговлей, спекуляцией.
Но специалистов из пролетарской среды еще не было. Налаживать разрушенное производство, создавать новые отрасли промышленности приходилось с этими так неохотно работающими людьми.
Кое-кто саботировал открыто, как, например, Болтов. Немногие, подобно Константину Ивановичу Студенецкому, объявили себя активными сторонниками советской власти. Но не каждому из таких активистов можно было до конца верить. В те годы возник термин — «попутчики».
Да, это были попутчики, и надо было много работать с ними, вести войну и в области идеологии и в области практической деятельности, для того чтобы они не соскочили с поезда, не бросили мины под колеса.
Пока Болтов, пересев к письменному столу, еще раз перечитывал уже, оказывается, давно им составленную заявку, Артюхов подошел к висевшей на веревках книжной полке. Ему показалось, что полка вот-вот рухнет. Но, тронув веревку, он убедился, что она еще вполне надежна. Артюхов стал читать заглавия на корешках книг: Менделеев Основы химии, Эфраим Полный курс неорганической химии, Ландольт-Бернштейн Таблицы физических и химических констант — два толстых тома. Следом за этими томами стояла тонкая книжица, на корешке которой было вытиснено: «П. А. Болтов». Артюхов взял эту книгу с полки и прочитал заглавие: Тайна техники фигурного катания на коньках. Раскрыв книжку, он увидел фотографию конькобежца с орлиным носом и длинными усами, в жокейской шапочке, в штанах гольф. Поза его с далеко откинутой назад ногой и поднятыми вверх руками напоминала позу Одетты в момент первой встречи с принцем в балете «Лебединое озеро». Грациозная непринужденность стройного конькобежца, его необычный наряд — все это было так далеко от внешности и позы профессора Болтова, склонившегося над своей заявкой, что Артюхов не сразу узнал его на этой фотографии. С интересом перелистав страницы спортивной книжечки, Артюхов увидал еще несколько фотографий длинноусого господина с пробором от лба до затылка, одетого в белоснежные брюки, обутого в щегольские белые полуботинки на пуговках. Господин этот был запечатлен то с теннисной ракеткой, то у румпеля яхты, то с рапирой в правой руке.
«Да, — сказал Болтов, вручая Артюхову заявку, — и я когда-то был „в стране отцов не из последних удальцов“.»
Артюхов закрыл книгу, снова водрузил ее на прежнее место, рядом с Таблицами физико-химических констант, и сел против Болтова.
«Я занимался легкой атлетикой, греблей, футболом, лаун-теннисом, фехтованием и борьбой, — продолжал Петр Андреевич, — я участвовал в морских парусных гонках в бурную погоду, много ездил на велосипеде, стрелял из пистолета и револьвера… — Он снова опустился на стул перед столом, на котором стояла колба с изогнутым горлом и мензуркой. — Разнообразные спортивные занятия, в особенности теннисом и стрельбой, помогли мне выработать в себе хладнокровие. И моим правилом в жизни стало: Спокойствие прежде всего…»
Болтов снова наполнил мензурку, поднял ее, посмотрел на свет, понюхал и, взглянув на Артюхова, отставил в сторону.
«Я был свидетелем тому, — усмехнулся Болтов, — как на этом единственном в России электровакуумном заводе стали штамповать винтовочные патроны, я видел, как высококвалифицированные рабочие и некоторые инженеры занялись здесь, на заводе, производством кремневых зажигалок. Но я говорил себе: „Спокойствие дороже всего“… И вот теперь, наблюдая, как один „красный директор“ сменяет другого, я повторяю себе правило, испытанное мною во всех спортивных соревнованиях: „Спокойствие, спокойствие — спокойствие прежде всего“…"
Много сил, времени, внимания, много труда в те годы уделяла партийная организация завода тому, что тогда называлось „политико-воспитательной работой со специалистами старой школы“. Когда Артюхова просили поделиться опытом подобной работы, он отвечал:
„Товарищи, основное — это уважение к человеку“.
Быть может, если бы не такт Артюхова, не его терпимость к особенностям характера других людей, судьба профессора Болтова была бы иной. Возможно, Петр Андреевич Болтов не был бы оставлен руководителем химической лаборатории крупнейшего в Советском Союзе завода электровакуумной промышленности.
