Георгий Бабат - Магнетрон
— Что касается ваших тиратронов, — продолжал Муравейский, — то, может быть, Дымов тут и ни при чем. Возможно, сетки у тиратронов действительно графитовые. Но графит графиту рознь. Там была одна подозрительная партия с повышенной зольностью. Это могло вызвать ухудшение вакуума. Узнайте у Болтова, какой именно графит ставили в эти лампы.
Веснин внимательно слушал Муравейского. Теперь Муравейский говорил действительно дело. За это можно простить и задыхающихся сельдерихинских рыб.
А тетя Поля все катала своего внука, забавляя его песенкой:
— Огуречик, огуречик, не ходи на тот конечик…
— Эх, с этими тиратронами забудешь все на свете! — вдруг воскликнул Михаил Григорьевич. — Я должен немедленно испариться. Во-первых, рабочий день, вообще говоря, окончен. Но самое главное, я обещал обязательно быть в одном месте…
— А там мышка живет, тебе хвостик отгрызет… — пела тетя Поля.
— Вот именно так! — хлопнул в ладоши Муравейский, подойдя к коляске. — Непременно отгрызет. А я все-таки пойду.
Он пощелкал пальцами перед носом малыша, заставил его улыбнуться и убежал.
Справка о первенстве
Полная экспертиза изобретения может длиться год и больше. Но первое предварительное заключение о том, какой ход дан авторской заявке, Комподиз присылал авторам обычно в короткий срок.
Ответ на заявку пришел быстрее, чем Веснин ожидал, — неделю спустя после похода в дом № 44 по Невскому проспекту. На заявке подпись Муравейского, в явном противоречии с алфавитом, стояла впереди подписи Веснина, и ответ пришел на имя Муравейского. Письмо прибыло на завод в конверте с внушительным штампом Бюро новизны и вызвало всеобщий интерес в лаборатории.
Бюро новизны извещало граждан Муравейского и Веснина, что поступившая от них заявка на «Электронный прибор для генерирования коротких радиоволн» зарегистрирована за № 113072, о чем и выдается им «Справка о первенстве», что эта справка не предрешает вопроса о выдаче авторского свидетельства, что Комитет по делам изобретательства оставляет за собой право требовать при надобности от авторов дополнительные материалы.
— Не понимаю, — возмутился Муравейский, — почему эксперты никогда не соглашаются с тем наименованием, которое дают своему детищу сами изобретатели!
— В данном случае, Миша, мне кажется, название, которое вы предложили: «Сверхмощный, сверхвысокочастотный генератор», было уж слишком…
Веснин хотел сказать «кричащим», но Муравейский не дал ему договорить:
— Слишком эмоциональным? Допустим. Но их название ведь ничего не говорит.
— Так ведь и мы с вами пока что ничего не сделали.
— Вольдемар, вы в своем репертуаре неповторимы. Вам бы с таким характером Гамлета играть, а не электровакуумные приборы строить.
Слухи о новом магнетронном генераторе дошли, наконец, и до начальника заводских лабораторий Аркадия Васильевича Дымова. Он вызвал к себе Веснина и, по своему обыкновению перебрасывая папиросу из одного угла рта в другой, сказал:
— Владимир Сергеевич, почему Жуков знает, чем вы занимаетесь, а я, ваш непосредственный начальник, не смог дать директору объяснения по поводу вашей работы? Я не возражаю, работа интересная, но обычно принято сначала обращаться к младшему начальству.
В то время как Веснин молча выслушивал добродушные поучения Дымова, его соавтор блистал своим красноречием перед двумя практикантками:
— Я был груб с вами, но это было в ту минуту, когда я вел творческий спор с Весниным. Если бы вы все же выразили желание вернуться к нам в бригаду, я бы это только приветствовал. Прочитайте биографию Ван-Гога. Поспорив с Гогеном, он выхватил нож и хотел было тут же зарезать своего оппонента. Но вовремя опомнился и, для того чтобы обрести моральное равновесие, отхватил себе этим ножом ухо. Вы обе москвички и можете в Московском музее западной живописи видеть автопортрет Ван-Гога с отрезанным ухом.
— Да, я читала об этом, — сказала Наташа, — но в вашу бригаду мы не пойдем.
Вернувшись от Дымова, Веснин сел за свой рабочий стол и еще раз внимательно прочитал справку о первенстве. Там было сказано, что заявка Муравейского и Веснина отнесена к классу «21», группе «Г», подгруппе «12». Это звучало таинственно. После работы Веснин отправился в библиотеку Комитета по изобретательству, чтобы ознакомиться с принципами классификации изобретений.
Он спросил классификатор. Ему выдали толстый том большого формата. В классификаторе напечатаны одни лишь названия классов, групп и подгрупп. Но так как классов около сотни, а групп почти двадцать тысяч, то Веснин потратил весь выходной день, чтобы только перелистать классификатор и составить себе о нем хотя бы общее представление.
Многие названия групп и подгрупп выглядели для Веснина как никогда не слыханные оригинальные предложения. А ведь за каждым таким названием стояли десятки, подчас сотни патентов и авторских свидетельств.
Оказалось, что к 21-му классу относится электротехника, а группа Г — приборы, в которых ток проходит через разреженное пространство.
Веснин попросил выдать ему патенты и авторские свидетельства группы «Г». Сотрудница библиотеки посмотрела на него с удивлением. Он повторил свою просьбу, и тогда она показала ему несколько полок патентохранилища, которые были заняты кассетами с патентами этой группы.
— В каждой кассете лежат десятки патентов, — пояснила она.
— Я бы, собственно говоря, хотел поинтересоваться подгруппой Г-12.
Но и эту подгруппу оказалось невозможным просмотреть за один раз. Много вечеров провел Веснин в библиотеке Комподиза, изучая патенты и авторские свидетельства. Для него открылся новый мир.
Он листал пожелтевшие страницы патентных грамот, выданных еще в царской России. Двуглавый орел — герб империи — гордо расправлял свои крылья на заглавных листах. Потом пошли орлы Временного правительства, также двуглавые, только без корон.
С немецких патентов глядели одноглавые угловатые птицы, похожие больше на сказочных свирепых грифонов, чем на орлов, которых они здесь представляли. Были тут и кайзерпатенты, выданные еще при Вильгельме, и райхс-патенты, выданные после его свержения.
А вот лохматый лев с грустной мордой и поджарый единорог держат щит с девизом: «Honni soit qui mal у pense», попирая задними конечностями ленту с надписью «Dieu et mon droit». Это английский государственный герб. На одном из английских патентов Веснин увидел имя Константина Ивановича Студенецкого.
Любитель геральдики мог бы здесь, в патентохранилище, найти гербы многих стран мира. Тот, кого интересует качество бумаги, имел бы возможность подержать в своих руках редчайшие сорта, полюбоваться причудливыми водяными знаками. Художник, одаренный пылким воображением, угадал бы следы пота, слез, крови на этих страницах, заполненных цифрами, формулами, схемами. Глядя на скупые строки забытых патентов, он прочел бы трагедии, скрытые за ними; он увидел бы, как гибнут надежды, утрачиваются иллюзии, гаснут восторги, вспыхнувшие, подобно фейерверку, лишь на мгновенье. Отвергнутые патенты рассказали бы ему о годах бесплодных исканий, о самоотверженном труде, оказавшемся напрасным.
Горестные неудачи, осмеянные дерзания, неотомщенные обиды — эта участь не только не страшила Веснина, но даже вызывала чувство зависти. Читая патент отставного поручика Павла Николаевича Яблочкова, Веснин вспомнил, что этот великий электрик провел свои последние дни в общем номере захудалой гостиницы в Саратове.
К дивану, на котором он лежал, придвинули стол. Задыхаясь от водянки, умирающий Яблочков продолжал делать опыты. «И здесь тяжело, и там не лучше», — были его последние слова. Этот конец, эта жизнь, протекшая в нужде, лишениях, казалась Веснину прекрасной, достойной подражания, удивительной. Мысль о том, что и его заявка будет со временем лежать в одной из кассет патентохранилища, приводила в трепет Веснина, так отважно ступившего на стезю изобретательства. Вечер за вечером просиживал он в патентохранилище. Он брал патенты и тех стран, языка которых не знал, надеясь угадать смысл по чертежам и схемам. Он очень обрадовался, разобравшись в двух японских патентах: профессора Иузиро Кузунозе на двухразрезной магнетрон и Окабе на катод для магнетрона.
Так щедро растрачивал молодой инженер невозвратимое достояние юности — время.
Наконец Веснин дошел до патентов, выданных Советским государством. Здесь он увидел и наивные предложения начинающих изобретателей, любителей, были здесь и предложения студентов, и ученых с мировыми именами, и никому не ведомых провинциальных профессоров.
Среди гор бумаги, как драгоценные камни среди пустой породы, сверкали изобретения, которые меняли лицо техники, были поворотными пунктами в истории ее развития.
