Георгий Бабат - Магнетрон
„Товарищи, основное — это уважение к человеку“.
Быть может, если бы не такт Артюхова, не его терпимость к особенностям характера других людей, судьба профессора Болтова была бы иной. Возможно, Петр Андреевич Болтов не был бы оставлен руководителем химической лаборатории крупнейшего в Советском Союзе завода электровакуумной промышленности.
В начале первой пятилетки руководимая Петром Андреевичем химическая лаборатория стала одной из лучших заводских лабораторий Ленинграда.
Впоследствии, когда Болтов издал свою известную книгу Курс технологии электровакуумных материалов, он подарил Артюхову» экземпляр с надписью: «В память о нашей первой встрече, о зубрах и траве зубровке».
В ответ он получил том Ленина Материализм и эмпириокритицизм с надписью, сделанной Артюховым: «Спокойствие прежде всего».
Сидя в лаборатории и слушая речи Веснина о всевидящем луче, Артюхов вспоминал и профессора Болтова, таким, каким увидел его в первый раз, и форменную фуражку Студенецкого, и «богатырку» — буденновский шлем Дубова. Дубов был первый, присланный на завод парттысячник (так назывались в то время рядовые партийцы, выдвинутые на руководящую должность в счет специально проводившегося набора). На заводе Дубов работал недолго. Он стремительно пошел на повышение. За ним прочно установилась репутация — растущий товарищ. Недавно он был назначен начальником Треста заводов слабого тока. Не все парттысячники и профтысячники оказались такими дельными, как Дубов. Артюхов помнил многих из этих товарищей, получивших некоторую подготовку на специальных курсах, семинарах, иногда и в вузах. У большинства из них был солидный партийный, профсоюзный и часто даже военный стаж. Но не каждый, кого готовили к руководящей деятельности, выдерживал испытание на практической работе. Случалось, эти преданные советской власти люди, имея лучшие намерения, совершали тяжкие ошибки. И хотя здесь, на Ленинградском электровакуумном заводе, этих выдвиженцев, как их тогда называли, терпеливо учили, опекали и очень щадили, многие из них прошли через горькие испытания. Теперь на заводе появились новые люди — те, кто, подобно Веснину, учились и в средней и в высшей школе уже при советской власти. Артюхов с любопытством присматривался к новым кадрам технической интеллигенции — к молодым советским инженерам.
Глядя на них, наблюдая за их успехами и промахами, Артюхов испытывал чувство, близкое к тому, которое он ощущал в юности при виде молоденьких, выбежавших на опушку елочек, с шелковистыми и нежными, словно первый пух, иголками.
«Когда лес ведет наступление, — думал Артюхов, слушая Веснина, — вперед выходят молодые деревца. А если лес отступает, то на границе его стоят старые деревья. Смелее надо выдвигать молодых».
— Вот что, Владимир Сергеевич, — сказал наконец Артюхов, тяжело поднимаясь с кресла. — Мы соберем небольшое… так сказать, чисто семейное совещание. Пригласим и кое-кого из специалистов, не работающих у нас. А вы подготовьтесь, основательно подготовьтесь. Будет неудобно, если откроете давно открытый пятый континент.
Артюхов вышел из лабораторного зала. Костя сложил инструменты, прибрал свое рабочее место и тоже ушел. Молодой инженер остался один.
«Мужайтесь, Вольдемар, смелость города берет», — усмехнулся Веснин, представив себе, как эти слова произнес бы Муравейский, если бы он сейчас находился здесь.
Жарко
Серые сумерки заполнили углы зала, сделав их неопределенными, расплывчатыми. Но вечер не принес прохлады. Раскаленные за день стены, стекла, крыши теперь отдавали весь свой жар неподвижному воздуху. Запахи душистой фиалки, пеларгонии, летнего левкоя, почти неощутимые днем, лезли сейчас в ноздри назойливо, одурманивающе.
Из окна в темном саду видны были только белые звезды раскрывшихся цветов душистого табака.
Мысль о предстоящем совещании не радовала, а даже несколько пугала Веснина. Все, что он успел рассчитать, спроектировать, сконструировать, казалось теперь плоско, давно известно, неоригинально, неостроумно.
Сумерки в это время года стоят в Ленинграде долго.
— Черт возьми, какая духота! — пробормотал Веснин, снимая галстук.
За галстуком последовала и рубаха. Вскоре он остался а одних трусах, босой. Ощутив прохладу кафельного пола, Володя бодро зашагал по лаборатории от кабинета Муравейского к выходной двери, от двери к кабинету.
Тиратроны, стоявшие в установке для испытания на срок службы, днем, при ярком свете солнца, казалось, чуть теплились. Теперь, вечером, они горели ярко, грозно. В верхнем ряду стояли старые лампы, наполненные парами ртути; они светились зеленым и голубым. Ниже — неоновые тиратроны; они горели багровым пламенем. Гелиевые испускали желтый свет, аргоновые — фиолетовый. Прищурив глаза, Веснин следил за лампами на сроке службы. У него развилось то инстинктивное чутье, когда достаточно одного взгляда, чтобы по оттенку свечения определить поведение тиратрона.
«Электрический разряд в разреженных газах — это одно из самых прекрасных зрелищ в мире, — размышлял молодой инженер. — Но вот эта крайняя лампа — этот ртутный тиратрон — скоро совсем выйдет из строя: катод истощился, свечение расползлось по всему баллону. А в этом неоновом тиратроне несомненно есть посторонние газы. Но вот нижний гелиевый тиратрон проработал две тысячи часов, а свечение не изменилось! Это хорошо, очень хорошо, замечательно…»
Веснин сегодня, в такой жаркий день, с самого утра был на ногах, почти не садился. Теперь, оставшись здесь совершенно один, он сначала прислонился к столу, потом сел на него и, сам не заметив, как это случилось, лег во весь свой рост. Долго он так лежал в тихой, безлюдной лаборатории. Закинув руки за голову, он с тоской думал о том, сколько осталось ему еще кропотливых вычислений, сколько еще и мелких и крупных конструктивных трудностей…
Зеленые, голубые, багровые блики горящих тиратронов одели его обнаженный торс в причудливый, пестрый и яркий наряд. Нехотя, все еще лежа, Володя взял со стола блокнот и, не меняя позы, начал зарисовывать контуры нового варианта магнетронного генератора сантиметровых волн.
Топот тяжелых, гулко звенящих по кафелю шагов в первое мгновенье показался Веснину кошмарным сном. Как во сне, он не может, не смеет подняться, переменить позу, взглянуть опасности в глаза. Мгновенье спустя он услышал раскаты громового, незнакомого голоса:
— Это еще что за арлекинада здесь?
Свет включен, и Веснин, лишенный даже ярких призрачных заплат Арлекина, которыми разноцветные отблески тиратронов одевали его во тьме, видит, что к столу приближается высокий, длинноногий человек с торчащими прямыми усами. Черные с проседью кудри откинуты назад, круглые желтые глаза мечут молнии. За ним еще каких-то два неизвестных Веснину пожилых человека.
Веснин вскочил со стола. Он сообразил, что перед ним стоит академик Волков, возглавляющий комиссию, направленную сюда наркомом товарищем Орджоникидзе для обследования работы завода.
Несколько поодаль за академиком Волковым следовали сопровождающие комиссию работники завода: Фогель, Рогов, Кузовков.
Георгий Арсентьевич Волков втайне гордился своим внешним сходством с Петром Первым. Ходил даже слух, что постановщики фильма «Петр Первый» умоляли Георгия Арсентьевича играть главную роль. Но никогда Волков не был так похож на могучего царя, как в ту минуту, когда без тени улыбки пожал руку почти до слез смущенному Веснину и, спокойно взяв его под локоть, предложил продемонстрировать оборудование лаборатории промышленной электроники.
Фогель, как истый царедворец, угодливо захихикал, потирая свои красные уши. Кузовков промычал что-то совершенно непонятное и схватился за свой хохолок.
— Представьте, — сказал Волков, продолжая держать Веснина под руку, — я до сих пор считал совершенно неправдоподобным рассказ о Петре Первом, который, застав при осмотре лагеря одного из своих генералов в нижнем белье, предложил тому сопровождать себя в таком виде.
Веснин знал, что этот анекдотический случай приписывался многим историческим лицам, но отнюдь не Петру. Однако возражать Волкову он не стал.
— Очень, очень виноват, — сказал он, схватил со стула свои доспехи, вошел в кабинет Муравейского и через миг вышел оттуда, вполне готовый отвечать на все вопросы Волкова и сопровождать его, куда тот прикажет.
Начинается страда
Михаил Осипович Артюхов понимал, что Веснин, вероятно, не единственный в Советском Союзе человек, работающий над проблемой видения в темноте и тумане. Подобная техническая идея, принципиально решимая на современном уровне науки, естественно, должна была увлечь многих исследователей. Понятно, что не все достигнутое в данной области публикуется.
