Галина Башкирова - Наедине с собой
Но, странное дело, надежность техники возрастала, производство автоматизировалось, а человек… Человек становился грозной проблемой. «Человеческий фактор» заявил о себе совсем по-новому. Не о повышении производительности труда только, как в 30-е годы, шла речь – о зависимости наиавтоматизированнейшей техники от человека.
Те же проблемы пришли на транспорт. Резко возросла безопасность движения. Резко повысились скорости. Но то, что волновало первых психологов еще в начале века, то, над чем бились советские психотехники… Видоизменившись, проблемы эти приобрели еще большую остроту.
Кажется, предусмотрено почти все; почти все мыслимое и немыслимое сделано, чтобы движение стало безопасным. В современном локомотиве около восьми тысяч деталей. Перед рейсом его осматривают, обстукивают, готовят не меньше десяти человек, целые цехи заняты профилактикой. Сложность техники такова, что почти все машинисты-скоростники – инженеры, иначе ездить нельзя. Все предусмотрено. Нельзя предусмотреть только одного – самого человека, его реакцию на опасность.
***
– Лев Сергеевич, правда, зачем вы все ездите и ездите? Ведь и в Москве люди есть. И просто люди, и машинисты.
Лев Сергеевич нервничает. Он всегда медленно остывает после экспериментов. Ходит мрачный по салону, думает. Самое время задавать вопросы.
И заведующий лабораторией Лев Сергеевич Нерсесян начинает без тени раздражения объяснять:
– Вы же знаете: мы ездим, чтобы в итоге дать рекомендации. Да, стандартные, это очень важно. В современной психологии нет стандартов. Один беспорядок. Разнобой. Значит, мы должны обследовать как можно больше машинистов по всей стране. В разных условиях, на разных дорогах.
Да, рекомендации по профотбору. Кому идти в машинисты, а кому цветочки в оранжереях поливать. А что, поливать цветы – это плохо? Я вообще говорю. Никого не обижаю.
Теперь об испытуемых. Зачем нам «просто люди»? Нам нужны профессионалы. Чтобы найти критерий. Чтобы было с чем сравнивать. Мы собираем все данные, обрабатываем, подставляем в общую формулу, получается нечто. Зачем нам это нечто, если нет способа проверить? Но он у нас есть. «Метод независимых характеристик». Он составляется с учетом авторитетности суждений. Допустим, в группе испытуемых тридцать машинистов. Каждый оценивает каждого. Даем им по одному баллу. Потом четыре инструктора – это начальство, которое их проверяет, – тоже по баллу. Начальник депо – два балла. Нарядчик – полбалла. Выводим среднюю оценку. Ранжируем группу: хорошие – плохие. Ранжируем наши данные. Сравниваем. Совпадает. Значит, эксперимент на правильном пути.
Теперь дальше. Почему плохо, когда испытуемые – просто люди? Представьте, приходит к вам то Петя, то Вася, все разные, с улицы. Попробуй найди что-нибудь. А у нас машинисты. Заняты одним делом. Мы знаем, что ищем.
А какие у нас испытуемые! – Тут Лев Сергеевич заметно оживляется: это его любимая тема. – Золото! Изумительные! Один в один! Так у психологов не бывает.
– Что не бывает?
– Чтобы испытуемых за руки с улицы не тащить: пожалуйста, христа ради, для науки… А чтоб они сами приходили, да еще летом, в душный вагон, да еще в свой выходной день. Чувство ответственности у этой профессии развито. Понимаете?
Говорят: личность. Ищут .все личность: «Ах, личность! Где она? Какая она?» Охи, вздохи… Мы личность опециально не ищем. Но нам от нее никуда не деться. Она в основе всего. Мы не теоретики. Мы практики. У всех исследований прямой выход. Нашли, проверили, передали производству. Потом задача вернулась на доработку. Мы экспериментаторы.
Теперь отбор. Это тонкое дело. Вы подумайте. Человек может тридцать лет ездить – и вдруг наезд, авария. «Почему, откуда ? Он такой опытный машинист».
Можно было предсказать эту аварию тридцать лет назад, когда он шел в машинисты? Мы считаем – можно. Но мы не знаем, когда она случится. Пусть накоплен опыт, пусть есть автоматический навык, все есть… Но вот стресс, и все летит вдребезги, летит хорошо натренированный навык и с ним сотни жизней…
Был здесь недавно такой случай. Это же Карпаты. Упало на рельсы дерево с гор, бревно. Один выключает мотор и сыплет песок, другой может выпрыгнуть из кабины, убежать в конец локомотива – черт знает что натворит! – и состав под откос.
Почему? На этот вопрос наука пока не отвечает, но вероятности предсказывать мы уже можем. Мы только не беремся сказать когда.
– Что когда?
– Когда человек сорвется. Может и не сорваться, миновать в жизни «свое бревно». Был у нас на одной дороге машинист, ас, скоростник. Кончил один институт, учился в другом. Молодой, красивый, ездить любил. На ленте на монотонность работал превосходно. А на эмоциональную устойчивость – никуда!
…Испытание на эмоциональную устойчивость или теет «отыскивание чисел с переключением» проводится в моем купе. Это таблицы. На них черные и красные цифры вперемежку, в случайных сочетаниях, от 1 до 25. Надо называть цифры – черные в прямом, красные в обратном порядке. Попеременно. А тут еще в середине опыта незаметно включают магнитофон. Магнитофонный голос пересчитывает те же цифры: медленно, нудно, навязывая свою скорость, отвлекая.
Два человека проводят этот эксперимент: один ведет протокол, другой измеряет время реакции, отмечает ошибки. Простой опыт, но он помогает многое разглядеть в человеке.
– Так вот. Машинист этот на таблицах сбивался, нервничал. Что, думаю, такое? По оценке депо он один из лучших. Нашел предлог, прихожу к нему перед рейсом. Батюшки! Крик, шум из-за пустяка. Все ясно: долго не проездит. А дорогу любит.
– Лев Сергеевич, а может, он сам в себе чувствовал эту неустойчивость, потому и любил дорогу, дорогой ее в себе истреблял?
– Все может быть, но зачем за счет других? Списывать его надо было, а жалко! Пожалели. Через полгода – наезд. Пришлось снимать. Понимаете, это момент, это стресс!
Нам нужен коммутатор
Я не случайно начала с железнодорожных стрессов. Прежде чем повести разговор об особенностях человеческой психики, о тех проблемах, что возникают у нас при общении с другими людьми, о попытках понять себя, свое «я», следует, наверное, попробовать представить себе ситуацию, в которую поставлен человек развитием научно-технического прогресса.
Вещи, которые нас окружают. Наша работа. Наш дом. Наш транспорт. Словом, все, что дарит нам научно-техническая революция и что требует взамен.
Мы начали с железной дороги. Давайте посмотрим на нее немного другими глазами. Не глазами психолога, для него вот уже несколько десятилетий подряд кабина машиниста – удачный естественный эксперимент. Не глазами железнодорожного диспетчера, задыхающегося от разнообразия сведений и вынужденного принимать решения в «условиях острого дефицита времени», как сказал бы тот же психолог. Глазами пассажира. Обыкновенного человека второй половины XX века. Что же мы увидим? Сложный и опасный, привлекательный, как всякое замкнутое сообщество со своими корпоративными законами, мир этот для нас, пассажиров, уже уходит в прошлое. Не буквально, конечно, чисто психологически.
Тут, пожалуй, стоит вспомнить русскую литературу. В ней много ситуаций, связанных с железной дорогой. «Анна Каренина», «дьявол-паровоз» в очерках Глеба Успенского, чеховские мужики. Железная дорога – невероятное событие, пышущее жаром, силой и медной мощью. Всесокрушающее.
Как никто другой, любил в начале века описывать железную дорогу Иван Бунин. Вокзалы, сумрак станционного зала, заснеженные платформы. Поэзия умирающего дворянства, поэзия последних в роду сталкивалась в ею рассказах с поэзией новых скоростей, нового обихода жизни. Железная дорога – символ наступления иных, индустриальных времен; и под стук колес договаривали, горько сожалея о минувшем, люди, которым вскоре предстояло сойти со сцены.
Потом был Андрей Платонов, поэт железной дороги, писатель из семьи наследственных машинистов. Дорога для него – прекрасный и яростный мир, по своей наполненности и динамизму родственный тому, что происходит в послереволюционной России.
А что такое железная дорога для нас? Для передвижения есть теперь сверхзвуковой самолет. В командировке, в спешке, мы предпочитаем лететь, а не ехать. Без самолета уже не обойтись, настолько прочно включен он в систему массовых коммуникаций. Самолет – необходимость. А поезд? Для городского жителя поезд давно уже не кусок грохочущей цивилизации. Наоборот, мы сбегаем от цивилизации в вагон поезда. Мы ведь не знаем, что происходит в кабине машиниста, мы руководствуемся собственными психологическими ощущениями, и они безобманны: железная дорога – это отдых, пауза, шанс на передышку.
Что такое полет на сверхзвуковом самолете, совсем недолгий, часа три-четыре? Это расстояние в полконтинента, перелет из Азии в Европу. Иногда прилетаешь почти в тот же час, когда вылетел; время таинственно трансформируется. В полете земли не видно: исчезает ощущение пространства, движения. Исчезает возможность приспособиться к новой среде, к разнице в климате, к разнице во времени.
