Галина Башкирова - Наедине с собой
Но разговоры, свистки, гудки – все это не главное, это только дополнительная информация типа: «Да, ты прав». Главное не это. Главное – дорога. Дорога – собеседник, партнер, с дорогой идет бесконечный, безмолвный диалог, где нет ни одного лишнего слова, ни одного сигнала, на который не надо было бы мгновенно ответить так или иначе. На дороге каждую третью минуту знак о том, каков будет следующий, каждую десятую – знак чрезвычайной важности, от которого зависит жизнь твоя и всех, кого везешь.
«Знаете, когда такой состав, как сейчас, скорый, по 24 человека в вагоне, помножьте на четырнадцать, глупо, конечно, какой тут может быть счет: все одно – жизнь, но все-таки легче на душе. А если пассажирский, да местный, да битком, да на каждой остановке стоим, и все под колеса кидаются, вот тогда – да! Приезжаешь домой, все газеты прочтешь, которые пропустил, когда в рейсе был, все карикатуры в журналах посмотришь, а сна нет».
– Георгий Георгиевич, а не надоело?
– Мне? Нет. Ездить хорошо.
– Что хорошего? И днем, и ночью, и семью не видите, и праздников нет.
– Правильно вы все говорите. Все вам уже рассказали. Вот и Игорь, мой помощник, тоже уходить хочет. Да, Игорь? «Я, – говорит, – молодой, я, -: говорит, – из-за дороги жизни не вижу». Дорога, конечно, отнимает много, что уж тут скрывать. Но, понимаете, это, конечно, не для всякого – она дает тоже.
– Что дает? Перемены. Все меняется. И вокруг все меняется, и у нас все меняется: паровозы, тепловозы, теперь вот электровоз.
* * *
– Лев Сергеевич, Георгий Георгиевич Поваров у вас в списках есть?
– Машинист или диспетчер?
– Машинист, я с ним из Чопа возвращалась.
– Ну и как он, этот Поваров?
– Хорошо!
– Надо будет вызвать, посмотрим еще.
– Нет, лучше не надо. Жалко его.
– А нас вам не жалко?
Конечно, мне их жалко, Льва Сергеевича и его помощников. Длительный психологический эксперимент – это тяжкое дело, тяжкое и для испытуемых, и для экспериментаторов. Это четыре-пять часов напряженной работы. Взмыленный машинист уходит после опыта домой отдыхать. В вагон точно по расписанию приходит следующий.
Все как будто просто. В темном купе стоит аппарат «Бегущая лента». Движется прикрепленная на двух валиках лента, а на ней прямоугольники и квадраты, дорога уходит вверх, лента бежит вниз, а по бокам с двух сторон нечто вроде насыпи. Машинист считает квадраты и нажимает на кнопку при появлении каждого десятого. Этот десятый появляется раз в три минуты, как знак на дороге. А еще в начале «дороги», откуда выныривают квадраты, так похожие на прямоугольники (поди тут не ошибись!), беспорядочно вспыхивают сигналы: зеленые, желтые, а после желтого обязательно через какой-то неопределенный срок – красный. И вот когда будет красный (красный, а не желтый предупреждающий), надо как можно скорей нажать на кнопку правой рукой. Красный мелькает тоже как серьезный знак на дороге раз в десять минут. Вот и все.
Но надо сидеть и считать. И не отвлекаться. И не заснуть. А лента движется так монотонно, и шум, чуть похожий на шум мотора, как шорох листьев, и темнота еще, и мысли всякие, а потом и мыслей нет – сплошное мелькание. Так был сигнал или не был?..
Похожа ли «Бегущая лента» на дорогу? Это не имитация. Это модель. Модель – значит, на ней можно испытывать каждого. Можно сидеть у «Бегущей ленты», считать, старательно нажимать на кнопки. Для этого не нужно быть машинистом. Но чтобы не сбиться ни разу, надо быть машинистом. Даже диспетчеры, железные, натренированные люди, привыкшие к напряженнейшим ситуациям, и те «работают» на ленте хуже машинистов. Значит, установка удачна, раз она выявляет особые, только одной профессии свойственные психические качества.
А в салоне во время опыта идет запись на электроэнцефалографе сразу по трем каналам. Пульс на руке. Кожно-галъванический рефлекс: влажность кожи меняется у всех по-разному, когда человек реагирует на сигнал. И наконец, биопотенциал: напряжение мышцы на правой руке, которая работает, когда палец нажимает на кнопку.
Зачем все это? Зачем эти черточки пульса – шире, уже? «Смотрите, как нервничает, а с виду спокойный.
Ну вот, выровнялся, адаптировался». Зачем плавные, мягкие, вздымающиеся вдруг волны, изобличающие беспокойство кожи, и готические зубцы биопотенциалов?
Это плата организма за один-единственный сигнал. От него ничего не зависит: ни жизнь, ни работа, но человек платит. Так он устроен. Платит без конца.
Каждый платит по-разному. У одного после желтого сигнала в ожидании красного начинается «энцефалографическая» буря, другой только слегка волнуется. И при этом оба сигнал не пропускают. Вот почему испытуемый может ни разу не сбиться и тем не менее вызвать самые серьезные опасения у психологов: если он платит так дорого только за ожидание или, как говорят психологи, за готовность в условиях опыта, то что же с ним случится в дороге?
***
«Бегущей ленте» много-много лет. На заре века придумал ее известный немецкий психолог Гуго Мюнстер- берг. Одним из первых заинтересовался он вопросами психологии труда: на ленте исследовали вагоновожатых. Без энцефалографов, разумеется, и без новейших методов математической обработки результатов; смотрели на глазок: у кого получается, у кого нет.
Непонятно было, в каком направлении вести эксперимент, но ясно было одно: на дорогах гибнут люди из-за ошибок машинистов. Почему они ошибаются? Какими особыми психическими свойствами должен обладать человек, чтобы ошибаться меньше, чем ошибаются в среднем обыкновенные люди? Очевидно, выражаясь профессиональным языком, повышенной скоростью реакции, способностью выдерживать длительные монотонные воздействия, готовностью в любой момент к экстренному действию, умением быстро сопоставить десятки разнородных сведений…
Книги Гуго Мюнстерберга стоят у меня на полке… Пожелтевшая плохая бумага, издания 20-х годов. Его труды недаром так оперативно переводились в молодой Советской республике. В 20-е годы советские психологи вели широкие исследования в области психологии труда. Изучались психологические особенности профессий, составлялись «профессиограммы», «розы профессий» – перечень качеств, необходимых для той или иной деятельности.
Это были поразительные годы, вошедшие в историю не только отечественной, но и мировой психологической науки, годы, полные высокого бескорыстия, романтической увлеченности, отчаянной, почти болезненной жажды стать необходимыми, полезными, стремления приспособить высокую науку к нуждам разоренной, нищей, отсталой страны, дерзнувшей строить новое общество. В стране, которая только-только становилась на ноги, психологи пытались помочь производству.
Несколько лет назад вышли два тома статей по психологии труда – сборники работ, затерянных в старых журналах, в личных архивах, в трудах конференций. Это два небольших томика, где психологическая характеристика профессии шофера соседствует с анализом работы сталевара, и тут же статья, как рационально работать землекопам.
* * *
Сорок лет прошло с той поры. Научные выводы в этих старых отчетах кажутся сегодня наивными и беспомощными. Но на всем печать времени. И поход психологов в профессии (чтобы дать рекомендации, ученые считали необходимым испытать все на себе), и грандиозность замыслов: попытки конструировать новые профессии, широкие связи со смежными, как бы мы теперь сказали, науками – медициной, биологией, и пристальный интерес к личности, к возможностям ее самовыражения в главном – в труде.
Разные периоды прошла с тех пор производственная психология. Одно время казалось, что психолог на производстве не так уж нужен. Каждый день возвещал о новых победах техники. Советы психологов, как поворачивать лопату, когда копаешь землю, могли вызвать только улыбку: появились мощные экскаваторы. «Розы профессий» увяли, исчезли сами профессии, в изучение которых вложили столько сил, надежд и замыслов первые поколения советских психологов.
Но, странное дело, надежность техники возрастала, производство автоматизировалось, а человек… Человек становился грозной проблемой. «Человеческий фактор» заявил о себе совсем по-новому. Не о повышении производительности труда только, как в 30-е годы, шла речь – о зависимости наиавтоматизированнейшей техники от человека.
Те же проблемы пришли на транспорт. Резко возросла безопасность движения. Резко повысились скорости. Но то, что волновало первых психологов еще в начале века, то, над чем бились советские психотехники… Видоизменившись, проблемы эти приобрели еще большую остроту.
Кажется, предусмотрено почти все; почти все мыслимое и немыслимое сделано, чтобы движение стало безопасным. В современном локомотиве около восьми тысяч деталей. Перед рейсом его осматривают, обстукивают, готовят не меньше десяти человек, целые цехи заняты профилактикой. Сложность техники такова, что почти все машинисты-скоростники – инженеры, иначе ездить нельзя. Все предусмотрено. Нельзя предусмотреть только одного – самого человека, его реакцию на опасность.
