Оскар Курганов - Сердца и камни
— Что ж, начнем все сначала.
Все сначала?
Лехт нашел в лабораториях Таллина самые различные виды мельниц. Тихоходные и быстроходные. Ударные и вращающиеся. Вальцевые и цилиндрические. Действующие ударом и истиранием, раскалыванием и срезом. Была составлена своеобразная графическая карта, в которой указывалось, где находится та или иная мельница, когда к ней доставить мешок с песком, результаты испытаний. Если все начинать сначала, то действовать надо с точностью, осмотрительностью, последовательностью и неутомимостью, которые необходимы при научном опыте. С мешком за плечами, будто странник из далеких времен, Лехт выходил из ворот завода и отправлялся в ту или иную лабораторию, молол там песок, привозил его формовщикам, с нетерпением ждал твердения опытных кирпичей в автоклаве, потом изучал, испытывал их. Так день за днем, неделю за неделей. Но ни одна мельница не приносила ему успеха. Вернее, пески, пропущенные через все эти различные мельницы, увеличивали прочность кирпича на те же сорок процентов. Иногда на процент больше или на процент меньше.
Снова тупик, и снова отчаяние.
И в порыве отчаяния Лехт привез мешок с песком в лабораторию, где был установлен маленький дисмембратор. Это, в сущности, тоже мельница, но действует она ударами, которые наносит металлическими пластинами, укрепленными на вращающемся колесе. Обычно такая мельница применяется для измельчения угля или соли, но не песка. И Лехт не надеялся на какой-то успех и в этом, последнем опыте.
— Вряд ли эта штука может мельчить песок, — сказал он лаборантам.
Действительно, когда сравнили песок, пропущенный через колесо дисмембратора с песком, только что добытым в карьере, то не обнаружили никакой разницы. Не хотели даже тратить время и формовать очередную опытную партию кирпичей. Но Лехт настоял: опыт, даже самый неудачный, должен быть доведен до конца. И как после первого опыта в шаровой мельнице, Лехт не торопился на завод, оттягивал встречу с картой испытаний и анализов или «минуту разочарований».
И вот он пришел в лабораторию завода, взглянул на карту и замер, словно его поразил ток или внезапный удар.
— Вы не ошиблись? Все верно? Если это шутка, то очень жестокая, — сказал Лехт.
— Это сущая правда, — ответила Мари.
Прочность кирпича впервые увеличилась больше, чем при всех предыдущих опытах. Что же стало с песчинками? Ведь они как будто совсем не изменились?
Лехт повторил опыт — тот же результат. «Фантастика», — подумал он.
Потом он увеличил количество пластинок и скорость колеса, пропустил через дисмембратор новую партию песка — прочность камня еще больше увеличилась. Наконец-то он переступил через полувековой барьер — сорок процентов. Но почему? На какую тайную силу он набрел? Какую неведомую завесу природы приоткрыл?
Потянулись дни и недели, непрестанно велись опыты и наблюдения. Лехт не уходил из лаборатории ни днем, ни ночью. Он шел по пятам какой-то тайны, а она все ускользала от него.
Все дело, может быть, в ударе? Песчинку надо не молоть, а разбивать?
С того вечера, когда Лехт проводил семинар, его уже встречали на заводе не равнодушными взглядами или ироническими улыбками, а с живым, искренним интересом. Любая просьба, или поручение, или опыт выполнялись быстро и точно. Тянулись горестные месяцы неудач, но Лехта подбадривали на заводе — разве технические тайны открываются так быстро?
И вот теперь он мог уже кое-что сообщить своим давним слушателям семинара. Пусть и они порадуются его маленькому успеху или первой серьезной догадке.
— Может быть, песок надо не молоть, а разбивать? — сказал им Лехт.
— Разбивать песок? — удивился механик. — Каким образом? Чем? Эта мысль недалеко ушла от идеи сахара и соды.
— Вы думаете, что это так трудно? — спросил у него Лехт.
— Я думаю, что это невозможно. Ведь речь идет не об одной песчинке, а о миллиардах и миллиардах.
— Надо попытаться, — настаивал Лехт.
— Видите ли, Иоханнес Александрович, вы, кажется, не технолог, а строитель. Представьте себе, что сказали бы технологи, если бы мы им предложили не молоть, а разбивать песчинку.
— Интересно, что бы они сказали? — спросил Лехт.
— Они бы отправили нас с вами в лечебницу. Кажется, так когда-то поступали с изобретателями, которые всех донимали своими абсурдными идеями.
— Я бы хотел избежать этой участи, — с улыбкой сказал Лехт и поблагодарил их за ту помощь, которую они ему оказали.
— Мы только слушали вас, — пожал плечами мастер.
— Это, если хотите знать, главное.
— Что именно?
— Мне нужно было, чтобы меня слушали. Я сам себе не верил. А что касается разбивания песчинки, то я все-таки буду продолжать опыты, — с упрямой настойчивостью сказал Лехт.
— Только не очень шумите об этом, — посоветовал мастер. — Люди в самом деле могут подумать что-нибудь этакое. — Он многозначительно повертел пальцем перед головой.
Он шел по душистому и влажному лугу, среди высокой травы и ярких цветов, шел долго и беззаботно. Но неожиданно перед ним возникало бурное море, и он не замечал ни бури, ни волн и постепенно погружался в воду. Волны подхватывали его, а он вступал с ними в неравную борьбу. И в этот момент просыпался и уже не мог уснуть.
Сон этот Лехт видел и в детстве, и в студенческие годы, и во время войны. Он повторялся с вариациями или какими-нибудь новыми деталями. Казалось, что Лехт смотрит один и тот же фильм или читает одну и ту же сказку. Константин уверял, что в детстве действительно был такой эпизод — они шли по лугу и попали к скалистому берегу моря. Лехт же ничего этого не помнил. А сон все чаще и чаще повторялся. И тот же Константин уверял брата, что это к неудачам.
Лехт всегда посмеивался над отгадчиками снов, но Константин настаивал на своем: будет неудача.
А весна тысяча девятьсот сорок восьмого года оказалась для Лехта необычайно удачливой. Он испытал еще одну мельницу, действовавшую «на удар» — дезинтегратор. Дезинтегратор использовался для угля и соли, а Лехт приспособил его для песка. Пришлось изменить всю конструкцию, переоборудовать колесо, на котором были укреплены «пальцы», хотя бы приблизительно рассчитать необходимую скорость вращения. Он помнил предупреждение механика и «не очень шумел» о разработанной им конструкции дезинтегратора. Еще меньше Лехт «шумел» о том, что он собирается на этом аппаратике разбивать песчинки. Но тот самый механик, который скептически отнесся к идее «разбивания песчинок», приходил к Лехту в лабораторию и просиживал с ним над чертежами до позднего вечера. Лехт вычерчивал детали дезинтегратора, вел все расчеты, а механик проверял их. Иногда он поправлял Лехта и при этом с удивлением спрашивал:
— Наши технологи приходили к вам?
— Да, приходили.
— Ну, и как они отнеслись к вашей затее?
— Трудно сказать. Во всяком случае, никакого восторга я не заметил, — сказал Лехт.
— Это уже хорошо. Я думаю, что вам пора создать маленькое «акционерное общество».
— И вы вступите в него? — радостно спросил Лехт.
— Нет, я слишком занят. Но я знаю механика, который, пожалуй, будет вам полезен. Только не сразу оглушайте его, постепенно подготовьте его к вашей идее.
Глава четырнадцатая
Так случилось, что в самые трудные периоды на пути Лехта появлялись нужные помощники. Константин по этому поводу сказал, что есть какой-то «ангел-хранитель», наблюдающий за изобретателями и в нужную минуту посылающий им спасительную помощь.
Лехт не был склонен поддерживать эту версию брата. К тому же все дальнейшие события, связанные с его изобретением, свидетельствовали как раз об обратном: «ангел-хранитель» в тяжелые минуты просто бросал его на произвол судьбы. Но в те дни тысяча девятьсот сорок восьмого года, о которых я рассказываю, кто-то прислал Лехту самого нужного человека — механика Виктора Рута.
Он пришел на завод по своим делам. Лехт узнал, что он тоже родился на острове Сааремаа, что его деревня находится в двенадцати километрах от того самого хутора, где родился и вырос Лехт, что все его детские годы прошли на море и он, так же как и Лехт, мечтал о шхунах, парусниках, каравеллах и кругосветных путешествиях. Лехт и Рут вспоминали о каменистой и чахлой земле Сааремаа, земле, которая дает обильные плоды не потому, что идут или не идут дожди, а только потому, что она орошается потом жителей острова.
Рут, человек немногословный, только успевал вставлять словечки «да, да» или «конечно, помню», когда Лехт возвращался к своему детству и веселой жизни на берегу моря.
И, уже без всякой видимой связи с воспоминаниями о детстве, Лехт спросил у Рута:
— Скажите, пожалуйста, вы не знаете, чем можно разбивать песок?
Наступило долгое неловкое молчание. Лехт полагал, что его собеседник сейчас поднимется, подозрительно посмотрит на того, кто предложил ему этот вопрос, и, вежливо попрощавшись, уйдет. Но Рут не уходил. Он только сидел и молчал. Это уже подбодрило Лехта.
