Оскар Курганов - Сердца и камни
Лехт не любил рассказывать о своем побеге из фашистского лагеря. Никто на заводе и не знал о нем. Но сам он в этот момент вспомнил и ночь в часовне, и те дни и ночи, которые они с Юрием провели в сарае, за кирпичными штабелями. Он помолчал. Молчали и его слушатели. Лехт заинтриговал их, они ждали чего-то необычайного, а начальник лаборатории почему-то углубился в далекую историю.
Лехт был в нерешительности — надо ли им говорить о побеге из лагеря, не покажется ли он слишком назойливым? Они еще могут подумать, что именно для этого экскурса в прошлое он и собрал их в красном уголке, маленькой комнате в цехе, где стол был накрыт кумачом, а на кумаче лежали комплекты газет. «Нет, не нужно», — решил Лехт и тихо продолжал:
— Так вот — о загадке. Чем объяснить такую разницу в прочности камней — древних и наших? Теперь-то мы уже знаем, что над известковыми растворами в сооружениях тысячелетней давности лихо потрудился великий маг и волшебник — время. Да, да, в песок и известь постепенно попадал углекислый газ, который имеется в воздухе, и превращал их в крепчайший камень. Стало быть, прочность зависит от времени. Если бы мы могли, скажем, в этом году изготовить сто миллионов силикатных кирпичей и положить их на сто лет, то эти кирпичи стали бы самыми прочными искусственными камнями в мире. Но такой возможности у нас нет. Люди привыкли только лес сажать и выращивать для будущих поколений. А «сажать» камни они не хотят и разумно поступают. Не лучше ли научиться делать за одну ночь то, что природа творит за сто лет? У нас с вами нет времени, именно теперь, после войны, нужны миллионы новых квартир. Что нам скажут люди, если мы придем к ним и скажем: подождите лет сто или даже пятьдесят?..
— Можно себе представить, что они нам скажут, — усмехнулся мастер Янсонс.
— Вот именно, — продолжал Лехт, — можно себе представить.
На него уже не смотрели с иронической улыбкой. Они тоже понимали, что если можно будет за одну ночь делать со строительным камнем то, что время делает за столетие, то не только завод, выпускающий силикатный кирпич, но и весь город и все наше государство будут в большом выигрыше. Но как сжать сто лет в одну ночь?
— Два открытия в девятнадцатом веке помогли людям приблизиться к разгадке этой тайны. В начале века был создан порошок, который склеивал, скреплял песок и щебень или гравий, превращал его в прочный монолитный камень. Клей этот был назван цементом (от латинского слова «цементум» — битый камень, щебень).
Но цемент очень дорог. И не всюду он может быть изготовлен. Нужны сложные и дорогие заводы, специальные породы камня, уникальные обжигательные печи. И все это только для того, чтобы создать клей, скрепляющий искусственный строительный камень.
Другое открытие было более простым, но менее удачливым. В конце минувшего века немецкий ученый, профессор Михаэлис, поместил в автоклав смесь песка и извести и через восемь часов обнаружил, что сырая и мягкая смесь эта превратилась в камень. Весь строительный мир был поражен опытом Михаэлиса. Впервые был получен искусственный камень непосредственно из извести и песка, без цемента. И понадобилось для этого не годы, как в старину, а часы.
Но жестокая схватка между этим камнем и цементом, успевшим уже стать фаворитом строительной технологии, вынудила Михаэлиса отступить. Ученый не сумел изготовить в автоклаве более прочных и более крупных искусственных камней, чем тот прямоугольник, который принято называть кирпичом.
Эта неудача еще больше прославила цемент — его победное шествие продолжалось с возрастающей силой. Однако Михаэлис продолжал делать кирпичи из песка и извести с помощью простой и чудесной печи — автоклава. Иначе говоря, возник серьезный конкурент красного кирпича, более дорогого и трудоемкого.
Тогда уже вступили в битву фабриканты красного кирпича. Они обвинили ученого во всех смертных технических грехах.
И все же силикатный кирпич, как его назвали, пробил себе дорогу. Песок и известь можно найти всюду, соорудить автоклав легче, чем сложные печи для обжига красного кирпича, которые дошли до нас из глубины веков. Так, в сущности, возник и завод, на котором мы с вами делаем силикатный кирпич. Вы меня понимаете?
— И с тех пор ничего не изменилось? — спросил старик механик Усс.
— В том-то и дело, что поиски продолжаются в самых различных направлениях. Идет матч исследователей. Он начался, этот матч, в начале двадцатого века и продолжается до сих пор.
— И даже первый тайм еще не закончен?
— Первый тайм завершился ничейным счетом, — ответил Лехт. — Как видите — кирпич все еще дрянной, да и пора отказаться от этого прямоугольника весом в четыре килограмма. И вес его и размер были рассчитаны на главную подъемную силу древних — человеческую руку. Теперь у нас уже есть мощные подъемные краны — они могут поднять готовые стены дома.
— Все это делают из железобетона, — пожал плечами Янсонс.
— С помощью цемента! — крикнул Лехт.
— Конечно, — ответил Янсонс.
— Если мы добьемся всего этого без цемента, — сказал Лехт, — произойдет технический переворот в строительном деле.
— Но неужели до вас никто этим не занимался?
Лехт протянул стопку тетрадей.
— Это все рефераты прочитанных книг, — сказал он. — Байков, Дементьев, Курдюмов и Чаев в России, Мерер и Борман в Германии, Дербих в Англии — все они бились над одной и той же проблемой: как ускорить процесс твердения силикатного кирпича. Правда, фабриканты красного кирпича вели отчаянную борьбу с этими исследователями. Но мы-то теперь находимся вне этой борьбы. Никто нам как будто не мешает? Так?
Все закивали головой: да, никто.
— Американский институт Меллона предложил включить в смесь извести и песка тростниковый сахар, в среднем четыре грамма на каждый кирпич, — продолжал Лехт. — Оказывается, этой маленькой добавки мельчайших зерен тростникового сахара было достаточно, чтобы повысить прочность кирпича на десять процентов. Кто бы мог подумать, что сахар таит в себе такие чудодейственные свойства.
Конечно, десять процентов — это не бог весть что, и он, Лехт, отправился в путь не ради этой мелкой подачки природы. Он надеялся вырвать у нее более сокровенные тайны.
Крупные советские ученые также много лет трудились над изучением бесцементных камней, и Лехт рассказал об исследованиях профессора Некрасова.
— Возникли новые идеи, — сказал Лехт, — добавлять в смесь извести и песка соду, трепел, мельчайший силикатный порошок. В этом был какой-то логический смысл, к тому же он подтверждался серьезными опытами и не менее серьезными результатами. Но это были все те же «крохотные подачки».
Во всяком случае, ни один из найденных рецептов не стал путеводной звездой какого-то нового технологического процесса.
Как видите, многие, очень многие исследователи начинали опыты с мелкими песками, жар-птица удачи как будто была у них в руках, но проходили годы, и она ускользала от них.
Лехт снова помолчал, склонил голову над своими записями и каким-то изменившимся, как показалось слушателям, печальным голосом повторил:
— Ничего я не могу понять, что происходит с этой самой песчинкой, какая тайна в ней скрыта. Что с ней сделать? Добавлять сахар или соду? Это же невозможно. Верно?
— Конечно, это глупо, — ответил мастер.
— Дело не в том, что это глупо, — продолжал Лехт, — это дорого.
— А более дешевого способа нет? — спросил механик.
— Не знаю, — ответил Лехт, — может быть, и есть. В том-то и дело, что я не могу его найти.
Снова наступило неловкое молчание. Вот почему Лехт пригласил их — он ждал помощи. Но чем они могут ему помочь? Мастер с надеждой смотрел на механика, а механик с растерянностью — на Лехта. Почему он молчит?
Лехт же видел недоумение своих слушателей, понимал их разочарование. Конечно, они надеялись все-таки услышать о каком-то открытии, изобретении, техническом новшестве. А он, Лехт, вместо хлеба предложил им камень. Тот самый камень, все свойства которого они знают не хуже этого молодого инженера-строителя, почему-то ставшего начальником лаборатории.
От всего этого Лехт еще больше мрачнел, волновался, то вскакивал, то вновь садился. Ему казалось, что весь мир против него, против его замысла.
Впрочем, о каком замысле могла идти речь? Разве у него были какие-нибудь стройные технические идеи или ясные представления, дававшие ему уверенность, что где-то, может быть, очень далеко, но все же лежит истина, та самая тайна, к которой он стремится уже не первый год?
У каждого изобретателя или исследователя бывают состояния, которые порой граничат с отчаянием. Были они и у Лехта. Он уже готов был все бросить и вернуться в рыболовецкий колхоз. Но лаборантка Мари Рит сказала своим смешливым голосом:
— Что ж, начнем все сначала.
