Пьер Паскаль - Протопоп Аввакум и начало Раскола
Перед этой могилой почитаемого наставника оба противника примирились. 4 января 1657 г. Неронов предстал перед Никоном: не переставая его упрекать за его новшества и его жестокости, не соответствующие апостольским заповедям, не принимая произнесенной анафемы, он все же признался в своем желании быть в единении с Церковью и с восточными патриархами. Никон принял это подчинение таким, каким оно было[1054]. Со своей стороны, он признал, что хороши все Служебники – как старые, так и новые[1055]. Вскоре он разрешил каждому, по желанию, сугубить или трегубить аллилуию[1056]. Итак, нет больше предтечи антихриста, как нет и анафемы! Оба устали от борьбы: один, очень потрясенный, несмотря ни на что, общим отношением к нему всей русской и восточной иерархии, другой, счастливый, что обезоружил указанной ценой своего самого страшного врага, причем происходило это как раз в тот момент, когда он чувствовал, что царь, умудренный годами и походной жизнью, с каждым днем ускользал из-под его влияния[1057]. Еще долго Неронов будет верен старому благочестию, но отныне не будет за него заступаться[1058]. Никон, со своей стороны, выкажет значительно меньше рвения к реформе, чем раньше.
Но делу был дан ход: отныне оно не зависело больше от Никона и тем более от Неронова; если бы даже они этого сильно желали, они не могли обезоружить своих сторонников. С 24 мая 1656 года исправленный Треб ник уже находился в печати. В нем было больше новшеств, чем в Служебнике: что касается крещения, в этом таинстве было уничтожено несколько молитв, а хождение вокруг купели должно было происходить с запада на восток, а не посолонь[1059]; в таинстве брака и освящения храма опять вводилась ересь, именно употребление нечистого вещества – мыла; в исповеди опускалось подробное перечисление грехов; в молитве над бесом тоже было добавление, именно «заклинания мученика Трифона», что было обрядом скорее языческим, чем христианским[1060]. В Номоканон тоже были внесены многочисленные исправления. Кроме этих изменений, ощутимых всеми, более ученые могли отметить здесь, как и в других книгах, много отдельных измененных мест, много неудачных формулировок. Так, была одна фраза, составленная таким образом, что священник крестя, казалось, взывал к злому духу[1061]. Трудно было удержаться, чтобы громко не возопить.
Требник появился только 10 декабря 1658 г.[1062] и был распространен в течение 1659–1660 гг. Появление в этот момент нового Служебника было достаточным, чтобы создать очаг организованного сопротивления новой церкви, где сосредоточивались как теоретическая критическая мысль, так и практическая оппозиционная деятельность.
Этот очаг, которого не коснулось отступничество Неронова, были Соловки. Там хорошо знали происхождение этих реформ. Знали Арсения Грека, которого Никон поставил во главе Печатного двора. Было известно, что он признался своему духовнику и наставнику Мартирию, что он трижды отрекался от Христа. Поэтому при первых вестях о реформе сразу же возникло большое волнение: «Горе! горе! Вера на Руси пала, как и в других странах. И убита она двумя врагами Христовыми – Никоном и Арсением». Так думали и говорили наиболее горячие ревнители. Особенно сильно изливал свою скорбь Мартирий, предупреждая свою паству и монахов против ренегата и еретика[1063].
Едва только появилась на Соловецких островах Скрижаль, как Герасим Фирсов принялся за опровержение положений относительно крестного знамения. Этот монах-писатель после своего пребывания в Москве был в курсе первых же споров, вызванных знаменитой «Памятью» 1653 года. Тщеславный, страдающий к тому же высокопарным и тяжелым слогом, он, тем не менее, написал работу, где удачно объединились с указанием источников многие аргументы в пользу двуперстия: чудо Мелетия, свидетельство Феодорита, Петра Дамаскина, Максима Грека, Стоглав, множество старых и современных книг, как печатных, так и рукописных. Тут был целый арсенал для будущих полемистов[1064].
В этом же самом 1657 году, в конце октября, в Соловки был привезен Служебник[1065]. Архимандрит Илия, келарь Сергий и соборные старцы спрятали 18 полученных экземпляров на складе старого оружия и об этом не говорили никому.
Большинство иеромонахов и иеродиаконов нисколько не интересовались этим и не стремились ознакомиться с новыми книгами. «Нам и так трудно читать старые Служебники, с которыми мы сроднились, – говорили они, – ведь не под конец же нашей жизни нам садиться изучать новые книги? Нет, мы никогда к ним не приспособимся. Скорее мы откажемся от священства». Рядовые монахи добавляли: «К тому же, если священники будут совершать богослужение по-новому, нам не надо их причастия. Как угодно нашему отцу-архимандриту! Откажемся все, как один!» Однако несколько монахов запротестовали и потребовали, чтобы им хотя бы показали эти таинственные книги. Герман и Евфимий разыскали одну книгу, по которой и совершили богослужение. За свое дерзновение они были биты кнутом. Илия счел необходимым на шестой неделе Великого поста 1658 г. составить постановление, в силу которого все священноиноки отказывались от новых книг: тут же он собрал со ответствующие подписи. Когда летом пришли паломники, он им посоветовал избегать церквей и священников, совершающих богослужение по-новому. Наконец, 8 июня, на общем монастырском соборе он воскликнул: «Глядите, братие, наступили последние времена: восстали лжеучители, которые совращают нас с пути преданий Святых Отцов и хотят заставить нас совершать литургию с латинским крестом и по новому Служебнику. Молитесь, чтобы Бог даровал нам умереть в православной вере, как и нашим отцам». Все ответили: «Нет, не желаем мы их латинских обеден, их еретической литургии. Не будем причащаться этими просфорами. Все мы с тобой!» Под бумагой, составленной после этого обсуждения, находится 51 подпись: 11 иеромонахов, в том числе и шесть прежних послушников, наверное, запуганных, 4 иеродиаконов, 4 монастырских скитоначальников и 32 монахов. Это была официальная декларация о неповиновении господствующей церкви[1066].
Когда это заявление пришло в Новгород и Москву, в сопровождении доноса Виталия и его товарищей, оно не вызвало там никакой реакции. Никона там уже не было, и налицо были другие заботы. 10 июля 1658 г., после совершения торжественной обедни в Успенском соборе Никон, ко всеобщему изумлению, обратился к народу со следующей речью: «Отныне я вам больше не патриарх, и если я когда-нибудь задумаю снова им стать, да буду я предан анафеме! Некогда вы меня именовали иконоборцем, потому что я приказывал изымать и замарывать множество икон, – и вы хотели меня за это убить. Но уничтожал я иконы латинские, написанные по образцам, привезенным немцем из его страны (…) Затем вы меня именовали еретиком: “он, мол, составил новые книги”, – так говорили вы. Я предлагал вам учение и свидетельство вселенских патриархов, а вы захотели побить меня камнями (…) Вместо того, чтобы быть побитым камнями и слыть еретиком, отныне я уже более вам не патриарх!» И сказав это, несмотря на протесты, он снял с себя патриаршее облачение, а также белый клобук и отложил посох митрополита Петра.
Перед этим имел место ряд характерных явлений: перебранка между патриаршим посланным и окольничим Богданом Хитрово, состоявшаяся при всем народе, затем многозначительное отсутствие царя на службе в Казанском соборе, и, наконец, накануне отречения от патриаршества Никон услышал высказанное ему князем Ромодановским обвинение: «Ты именуешь себя великим государем, тогда как у нас только один великий государь – царь»[1067].
То были явные признаки изменения расположения царя к Никону: ведь этот титул «великого государя», который носил еще Филарет, царь Алексей сам даровал Никону, и последний носил его на протяжении многих лет! Для Никона перестать разделять с царем власть над государством – означало полное падение. Лучше уж оставить патриаршество! Может быть, царь, столь еще юный, только становившийся самостоятельным, сам придет умолять своего духовного наставника остаться! В горячей вспышке, имевшей место 10 июля, это чувство обиды, видимо, не было чуждо Никону. Но и чувства, выраженные в речи, обращенной к верующим, были не менее искренние: в них чувствовалась усталость от борьбы, предпринятой против целого народа; мысль, что в конце концов не стоило смущать церковь из-за лишнего «аллилуия», или уничтожения некоторых молитв, или даже троеперстного крестного знамения, заимствованного у греков.
IV
После ухода Никона – хаос. Нерешительность царя. Характеристика старой веры
