Пьер Паскаль - Протопоп Аввакум и начало Раскола
С момента, когда архиепископ удостоверился в виновности Струны, он, по-видимому, еще более приблизил к себе Аввакума. Он сделал его своего рода главным викарием. Он советовался с ним относительно наказаний, требуемых канонами, чтобы применить такое наказание по отношению к непорядочному дьяку; оба совместно решают, как им вести себя после смерти Бекетова.
Аввакум был преисполнен рвения. Едва закончилось дело Струны в Тобольске, как Симеон доверяет вчерашнему ссыльному чрезвычайно тонкое поручение касательно отношений между церковью и государством.
Какие-то государственные крестьяне Киргинской слободы убежали в новую Исетскую крепость, а один из них в Далматов скит. Фефилов, старший приказный слободы, дважды посылал за ними, требуя их выдачи, и все безрезультатно; 14 августа 1654 года он сообщил об этом в Тобольск. Воеводы направили в Исет, местному старшему приказному и Далмату требование выдать беглецов. Это дело находилось в таком положении, когда 11 декабря архиепископу Симеону, проезжавшему недалеко от Исети, Далмат передал через Ефрема, одного из своих монахов, жалобу, в которой Фефилов обвинялся в грубом поведении и преступных речах против церкви и царя. Симеон сейчас же вытребовал Фефилова. Ввиду того, что Фефилов не обратил на этот приказ никакого внимания, Симеон потребовал 4 января 1655 года от воевод, чтобы они вызвали Фефилова в Тобольск. Долго он их увещевал, наконец, Фефилов 14 мая приехал сюда добровольно по своим делам, за получением провианта ржи для своей слободы. Симеон воспользовался этим, чтобы заставить воевод задержать Фефилова, и приказал начать расследование его дела. Они отказались и переложили расследование на архиепископа. Последний согласился на это и назначил на 16 мая комиссию, составленную из своего казначея Филарета, протопопа Вознесенского собора Аввакума Петрова, двух дворян и писца[891].
Итак, Аввакум отправился на Урал, путешествуя в повозке и на лодке, и принял участие в очень ответственном расследовании, ибо нужно было допрашивать людей разного звания и составить множество протоколов, которые затем были посланы в Москву для вынесения решения. Но можно предположить, что в особенности много он говорил с отшельником Далматом, представлявшим собой очень интересную личность.
Отшельник Далмат – то был ранее Дмитрий Мокринский, бывший военный из Тобольска; он сначала стал монахом в Невьянске, на Урале. Потом он удалился на уединенный холм на левом берегу Исети, на расстоянии четырехдневного перехода от всякого другого человеческого жилья; здесь он выдолбил себе в скале убежище. Затем повторилась обычная вещь: присоединились к отшельнику и ученики, и на участке, уступленном татарином Едигеем, ими был построен около 1644 года целый скит, который затем сделался цветущим центром русской колонизации и христианской миссии; скит был владельцем огромного пахотного и рыболовного поместья, нанимал рабочих и возбуждал своими притязаниями и требованиями гнев соседних туземцев: уже в 1651 году скит пострадал от татарского набега. Далмат, обладавший духовной и физической энергией, необходимой для основателя скита, был одновременно и очень уче ным мужем[892]. Если скит впоследствии стал оплотом старой веры, то не будет слишком смелым приписать происхождение этого оплота веры беседам, происходившим в 1655 году между кипучим протопопом и Далматом с сыном последнего Исааком, будущим настоятелем скита[893].
Члены комиссии уже 27 июня вернулись в Тобольск, ибо в этот день Симеон поставил воевод в известность относительно своих заключений: держать Фефилова под арестом до нового приказа[894]. Но в тот же день разразилась новая буря бедствий, то и дело налетавших, правда, с перерывами на Аввакума. Каждый раз, когда ему казалось, что он крепко сидит на месте, какой-то вихрь уносил его к новым неизвестным судьбам: из Москвы, от имени патриарха Никона, был получен приказ, в силу которого протопоп Вознесенского собора со своей женой и детьми должен был быть отправлен под сильной стражей в Якутск, чтобы жить там, с запретом выполнять священнослужение.
Очевидно, это был первый результат доносов Струны, ибо то же самое письмо предлагало воеводам начать подробное расследование относительно аввакумовского посоха с золочеными яблоками, а также относительно «других его проступков»[895]. Оба посоха, присущие по сану его протоиерейскому достоинству, с украшениями, правда, может быть, несколько ему несоответствующими, были у него отобраны; и 29 июня, в Петров день, он был посажен на судно, отплывавшее в Енисейск, первый этап его путешествия.
Против решительного приказа, поступившего из Москвы, нельзя было возражать: и слабый князь Хилков, и энергичный Симеон были бессильны что-либо сделать, чтобы защитить своего любимого протопопа. Только один убогий, по имени Федор, ранее одержимый странным и упорным злым духом, которого Аввакум продержал у себя в течение двух месяцев и вылечил благодаря своим молитвам и уходу и который потом за учиненный им у старшего воеводы скандал был изгнан из города и снова впал в свое состояние, появился в этот печальный момент отъезда, но уже в здравом уме; он низко поклонился своему спасителю, чтобы хотя бы немного порадовать его[896].
III
Московские события: новшества продолжают вводиться; епископ Павел и Неронов; моровая язва 1654–1655 гг.
Время было, действительно, печальное, но в нем были и свои радости.
Из Тобольска Аввакум мог следить за происшествиями, бывшими на Руси. Курьеры были многочисленны[897], и всякого рода путешественники привозили новости не только из Москвы, но также из провинции. Симеон по приезде, конечно, посвятил свое доверенное лицо во все то, что происходило в правительственной среде.
У царя около марта-апреля 1654 года состоялся собор[898]. В нем приняли участие десять митрополитов, архиепископов и епископов, десять архимандритов и игуменов, тринадцать протопопов. Никон сначала приказал прочесть Деяние Константинопольского собора, подчеркивая фразу, которая предписывала иерархам обязанность уничтожать в церкви новшества, «которые были обычной причиной волнений и расколов» и «сохранять без добавлений и сокращений предания апостолов и семи Вселенских соборов. Затем он выявил некоторые якобы имевшиеся расхождения между московскими Служебниками, с одной стороны, и Служебниками древнеславянскими и греческими – с другой стороны: так, например, молитвы перед обедней, которыми священник сам себе отпускает грехи, являются новшеством; в ектениях количество прошений увеличено; точно так же раскрытие Царских врат до выхода с Евангелием, служение обедни в седьмом часу – все это находится в противоречии с прежним русским и греческим церковным уставом; надлежит не класть мощи на престоле, но помещать их только в самом антиминсе, ибо это противоречит древнему Требнику; на Руси миряне, несмотря на то, что они дважды или даже трижды были женаты, читают и поют у церковного аналоя: 15-е правило Лаодикийского собора это запрещает; новые книги разнятся от прежних и греческих относительно коленопреклонения во время Великого поста; служить обедню на шелковом плате, а не на самом антиминсе противно древним Требниками и Служебникам, так же как и греческим. И каждый раз Никон спрашивал: надо ли следовать новому обычаю или славянским и греческим книгам? И собор ответствовал: «Следует исправить по старым и греческим книгам». Итак, было решено пересмотреть Требник, Служебник и Часослов соответственно старым книгам, написанным на пергамене, и греческим книгам[899].
Никон уже в конце декабря упросил царя передать ему в непосредственное управление Печатный двор[900], устроил туда Арсения Грека и 8 января 1654 года приказал печатать Триодь постную, переделанную по одному современному изданию и по третьему киевскому изданию (1648 года), что было сделано, благодаря усердию Евфимия, Епифания Славинецкого и Захария Афанасьева[901]. Он ждал только позволения собора, чтобы напасть на главные церковные книги: 1 апреля он приказал начать печатать исправленный Служебник[902] и 25 апреля совершенно новую книгу «Скрижаль», или «Книгу заповедей». Основой этой книги служила Божественная Литургия Нафанаила, напечатанная в Венеции в 1574 году, один экземпляр каковой книги был прислан Паисием Константинопольским Никону и переведен с греческого Арсением[903]; главная же цель Никона состояла в желании подтвердить греческим авторитетом реформы, которые он начал вводить. Эти три книги появились в свет только в 1656 году, но их направление и их содержание было более или менее известно такому иерарху, каким был Симеон.
