Том Холланд - В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю
К началу великой войны этот кошмар стал реальностью. Мутировавшие традиции и обряды распространились в Аравии чрезвычайно широко. В появившихся гибридных культах мир видел тревожные свидетельства того, что может произойти в результате свободного рынка верований. Как, например, раввины или монахи могли понять общину, которая признавала одного Бога – творца мира, не отрицала его всемогущества, хорошо знала Моисея и Иисуса и при этом возносила молитвы ал-Уззе? Здесь, изливал свой гнев ожесточенный критик, самый грязный и самый отвратительный пример ширка. Но человек, выдвинувший это обвинение, не был ни евреем, ни христианином. Для Мухаммеда мушрик были не отверженными изгоями. Они являлись мужчинами и женщинами, выкованными в том же горниле, что укрепило его дух. Пророк, хотя и презирал поклонников ал-Уззы и других божеств, явившихся из тени идолопоклонства арабов – ал-Лат и Манат, никогда всерьез не обвинял мушрик в поклонении этой троице «женщин»64. Слово «богиня» ни разу не появляется в Коране. Пророк не упоминает и о существовании языческих святилищ. Идолы тоже, вопреки торжественным их уничтожениям, которые пророк якобы устраивал в Мекке, отсутствуют в его откровениях, равно как и в отчетах об археологических раскопках65. Но если многобожец не считал ал-Уззу божеством, то кем тогда? Лишь только пророк упомянул это имя, он сразу дал ответ: «Неверующие в будущую жизнь именуют ангелов женскими именами»66. Удивительное понижение в должности. Ал-Узза теперь считалась не богиней, а просто дочерью Бога, одной из тех многочисленных посланников Всевышнего, взмахи крыл которых нередко слышались над миром.
Мухаммед был не первым, утверждая, что те, кто, как мушрик, заявляют о своем монотеизме, но возносят молитвы ангелам, вряд ли могут считаться монотеистами. Христиане со времен Павла делали именно это67. Обращаться к ангелам по имени и устраивать им поклонение строго запрещено – таково было строгое указание церковного собора, собранного вскоре после смерти Юлиана, то есть во время, когда епископы имели особые причины предостерегать верующих от практик, которые отдают язычеством. Любой, кто будет застигнут занимающимся этой скрытой формой идолопоклонства, да будет проклят68, – сам Мухаммед не мог бы сказать лучше. Как легко было человеческим существам, даже тем, кто искренне считали себя слугами единственного истинного Бога, остаться в рабстве ширка. Снова и снова пророка тревожил и гневил страх перед скрытым язычеством – мнимым монотеизмом. Преступления многобожцев не только отвратительны, но и коварны. Как епископы во времена Юстиниана, объезжая внутренние территории своих диоцезов[3], ужасались неизменным пристрастиям христиан к ритуалам, которые практиковали их некрещеные предки, так и пророк был не менее встревожен тем, что один выдающийся богослов назвал «незначительными нарушениями, касающимися использования сельскохозяйственных животных»69. Пророк утверждал, что не только поклонением ангелам мушрик оскорбляют Всевышнего. Они также делают это, разрезая уши своего скота, освобождая некоторых животных от необходимости тащить плуг или нести груз и отказываясь произносить имя Господа на скотобойне70. За такие гнусные преступления, строго предупреждает пророк, виновный обязательно попадет в ад71.
Ничто из этого, следует отметить, не отражено явным образом в его жизнеописаниях. Если желание урегулировать вопросы поведения сельских тружеников плохо соответствовало значительно более драматичным и доставлявшим удовольствие толпе рассказам о деятельности пророка в Мекке, то потому, что это было очевидным. Трудно сказать, что больше озадачивает: полное отсутствие в Коране свидетельств уничтожения идолов Мухаммедом или изображение многобожцев владельцами огромных стад коров, быков и овец? Известно, что Мекка – место сухое и бесплодное, непригодное (и с этим согласятся многие специалисты) для разведения скота. Впрочем, вулканическая пыль, из которой, по большей части, состоит ее почва, непригодна и чтобы выращивать на ней «хлеб, виноград, овощи, маслины, пальмы, сады, обильные деревьями, плоды и злаки» (Коран, 80: 27–31; традиционные рассказы о подъеме Мекки к величию подразумевают, что город, являвшийся центром международной торговли, должен также иметь сельскохозяйственное производство; очевидная невозможность этого навела некоторых историков на мысль, что зерно импортировалось из Сирии и Египта; представляется, что это явный случай горы, идущей к Мухаммеду, если, конечно, гора была). Но Бог, по утверждению пророка, дал все это мушрик. Понятно, что для Всевышнего нет ничего невозможного, но, если бы Мекка действительно украсилась «в садах виноградными лозами, маслинами и гранатами»72, это было бы чудом. Все это если и встречалось в Аравии VI в., то исключительно в оазисах или в Набатее и пустыне Негев, где безводное и безлюдное пространство во время жизни пророка было превращено в цветущий сад. Сельское хозяйство процветало, как никогда ранее, среди песков (хотя виноград и гранаты люди выращивали в оазисах, таких как Ятриб, маслины – нет, в поздней Античности они культивировались только в Средиземноморском регионе). Такое озеленение пустыни достигалось только ценой огромных усилий и изобретательности. Естественно, этим могла гордиться любая община. Возможно, показательным является то, что среди многих упреков, адресованных пророком многобожцам, присутствуют обвинения в неблагодарности и тщеславии: с какой стати поверили в то, что это они, а не Всевышний вернули к жизни мертвую землю? «Размышляли ли вы о сельскохозяйственном производстве вашем? Вы ли выращиваете посеянное или Мы возрастители посеянного?»73
И здесь мы видим еще одну загадку – в дополнение к множеству других. Рассказ из Корана о римском поражении в соседней земле или его отголосок в сирийском повествовании об Александре Великом, восхищение Самудом и множество деталей, открытых пророком относительно того, как его оппоненты зарабатывают себе на жизнь, предполагают совершенно неожиданный вывод: место для откровений Мухаммеда расположено намного севернее Мекки. Идея могла бы показаться притянутой за уши, если бы не замечательный факт. И в политике, и в топографии взгляд Мухаммеда был устремлен вдаль. Поэтому во всем Коране названо только восемь мест. Из них лишь два поддаются идентификации, в соответствии с записями того времени – гора Синай и Ятриб, оазисное поселение, впоследствии получившее название «Медина». Это правда, что третье место – Бадр, где, согласно Корану, состоялось сражение, веком раньше упомянул поэт, который писал об очень хорошем верблюде, но, к сожалению, не указал точных координат – лишь написал, что это находится где-то в середине огромной пустыни74. Еще пять мест, в том числе сама Мекка, судя по деталям, изложенным в священной книге, могут быть где угодно. (Хунайн, который подобно Бадру, в жизнеописаниях пророка указывается как место решающей победы мусульман; Сафа и Марва идентифицируются мусульманской традицией как небольшие холмы в непосредственной близости от Каабы, а Арафат – гора, расположенная в 12 милях от Мекки.) Самое таинственное место из всех, упомянутых в Коране, – Дом – в Бакке. Мусульманские ученые, озадаченные этой ссылкой, предположили, что Бакка – другое название Мекки. Предположение вполне логичное, поскольку Бакка в Коране – место первичной и несравненной святости. (Многие ученые отличают Бакку от Мекки, идентифицируя первую непосредственно с Каабой, а вторую – с окружающей территорией; правда, некоторые ученые доказывают, что все наоборот.) Паломничество к Дому, утверждает пророк, есть долг каждого перед Богом75. Неудивительно, что попытка установить точно местоположение этого сооружения вдохновила комментаторов на самые невероятные догадки. То, что Бакка – это Мекка, а Мекка находилась в Хиджазе – это считалось само собой разумеющимся Ибн Исхаком и его наследниками. Правда, остается один неприятный факт: ни то ни другое ни единым словом не подтверждается в Коране. Более того, тексты, в которых впервые появились эти названия, отделяет от Мухаммеда несколько поколений. И потому представляется, что они отражают аутентичные традиции с той же вероятностью, что нюх палестинских землевладельцев на ранее забытые библейские достопримечательности во время первой волны христианского паломничества на Святую землю.
В общем, пелена остается непроницаемой. Где именно, по мнению Мухаммеда, находилась Бакка, сейчас угадать невозможно. Свидетельства, которые, вероятно, когда-то существовали, теперь безнадежно утрачены. Ключи остались, но все они в высшей степени неопределенны и фрагментарны. Древние греки рассказывали историю о разбойнике по имени Прокруст, который привязывал своих жертв к кровати и тех, кому она была длинна, растягивал, а тем, кому она оказывалась коротка, отрубал ноги. Историкам раннего ислама нередко приходится пользоваться такой же методикой. Рассуждения о том, где изначально могла находиться Бакка, по необходимости должны быть прокрустовыми. Но поскольку это пояснение применяется и к теориям, идентифицирующим ее с современной Меккой, и к тем, которые это отрицают, представляется, что нет необходимости за них извиняться. Некоторые тайны обречены оставаться навеки нераскрытыми.
