Игумен N - От чего нас хотят «спасти» НЛО, экстрасенсы, оккультисты, маги
Беснование со сцены изливалось на толпу, которая с ревом восторга воспринимала эти адские вирши. Атмосфера в зале как бы сгустилась, наэлектризовалась злобной энергией. Находящимся здесь православным людям стало трудно молиться, они не могли даже прочесть до конца молитву Животворящему Кресту — что-то их все время сбивало…
Как это ни печально, но среди творческой молодежи становится все больше явно одержимых людей, исповедующих “эстетику” распада, смерти, половых извращений и прочих мерзостей. “Череп луны”, “гнойный распад”, “лунный труп” — это не просто поэтические образы, — это сатанинское кредо в творчестве.
Снова оскалился череп луны,
Гнойный распад замерцал на паркете.
Снятся, наверно, вам странные сны
В ночь полнолуния, лунные дети.
. . . . . . .
Видно, так надо. Обречены
Вы на пленение лунного света.
Что ж, поклоняйтесь, дети луны,
Лунному трупу распятого Сета.
* * *
Я родился под северным Солнцем
На земле, где героев сверхраса.
Вы богов узнаете питомца
И жреца одноглазого Аса?
Создаются поэтические объединения с характерными названиями вроде “Необитаемое время”. Иллюстрации к их изданиям тоже характерны, например, четырехглазый профиль женщины, изо рта у которой торчит обоюдоострый меч со свастикой… Бред? Да. Но не простой, а демонический, воплотившийся в “виртуальную поэзию” ада.
Участились случаи одержимости женщин “бальзаковского” возраста неким духом, который вводит их в поэтический экстаз, погружая в стихию меняющихся и скользящих образов и мыслей. В их буйном потоке одержимые дикими поэтическими фантазиями несчастные дамы воображают себя то нимфами, то ведьмами, то валькириями, а иные — вампиршами. С такими “поэтами” о чем-либо говорить совершенно невозможно, убедить их ни в чем нельзя. И все-таки однажды мне удалось уговорить одну из этих женщин сходить в храм, исповедаться и причаститься. Дама после этого буквально возненавидела меня:
— К какому Богу вы меня послали?! Он меня творчески кастрировал после причастия!
Еще более опасен творческий бред на псевдоправославные темы, в котором одержимые поэты, совсем еще далекие от христианской жизни по заповедям, запросто беседуют с “ангелами”, а то и с “Матерью Божией”, которые им якобы являются и наяву, и в видениях. Находясь в состоянии глубочайшего прельщения злыми духами, такие, с позволения сказать, православные люди, совершают духовную подмену, выдавая ложные, демонические явления за благодатные Божественные откровения, которых они недостойны”.
Среди поэтов не так много людей, которые, подобно Нине Карташевой, могли бы правильно понять суть творческого процесса, протекающего в сознании человека, не защищенного благодатью Святого Духа, а потому открытого влиянию СПМ. Именно поэтому мы с удовольствием представляем вниманию читателей пока еще не опубликованное стихотворение московского барда Владимира Бережкова. В нем поэтический образ поэта-контактера ассоциируется с образом языческого шамана, который, войдя в транс (состояние контакта), с упоением колотит в свой бубен.
ВдохновениеГерой — в театре вскрывает вены,
Стилист — искусно плетет роман…
Чей голос слышится нам со сцены
И кто диктует в тетрадь обман?
Он — умирает с кровавой пеной,
Она — внимает четвертым снам…
Но очень редко ангел Белый,
А не лукавый — слетает к нам.
Я вижу тьму в промежутках букв,
Я слышу ритм — удары хвоста!
Счастливый автор колотит в бубен,
Перо цепляет узор листа…
О, вдох—новенье души и тела!
Мы знаем сами, чей выдох там:
Ведь очень редко ангел Белый,
А не лукавый — слетает к нам.
“Кто-то в тебя вселяется…”
Следует отметить, что существа параллельного мира для своей работы чаще подбирают тех людей, которые обладают такими же творческими способностями, что и СПМ. Это, с одной стороны, облегчает для СПМ (в акте со-творчества) работу над произведением, позволяя добиться более высоких результатов, а с другой — не дает так явно обнаруживать себя, как в случае с детьми.
Факты, говорящие о подобном сотворчестве СПМ и человека можно найти в биографиях многих поэтов. Очень характерны и весьма интересны для нашего исследования высказывания известной русской поэтессы Марины Цветаевой (1892–1941). Их сохранила для нас другая, мало известная поэтесса, почитательница Цветаевой — Ольга Колбасина-Чернова, которая в 1923 г. записала свои откровенные беседы с М. Цветаевой в Праге. Здесь, в эмиграции, две поэтессы “волею судеб” оказались соседями по снимаемой вместе квартире. Их сблизили и общая эмигрантская судьба, и поэзия, и то, что обе имели дочерей с одинаково редким именем Ариадна. Общей была и кухня, где женщины готовили пищу. Там, на кухне, в промежутках между хозяйственными делами, Цветаева делилась с Ольгой своими наблюдениями и мыслями о творчестве.
М. Цветаева: “Состояние творчества есть состояние наваждения <…> Что-то, кто-то в тебя вселяется, твоя рука исполнитель — не тебя, а того, что через тебя хочет быть <…> Наитие стихий — это творчество поэта”.
О. Колбасина-Чернова: “Ее творчество, действительно, как она говорит, “наитие стихии”, под напором которой она творит, выражая волю не свою, а волю стихии, свойственными ей ритмами. Гений по ее определению — высшая степень подверженности наитию, это первое. Управление этим наитием, — второе”.
М. Цветаева: “Художественное творчество в иных случаях — некая атрофия совести. Тот нравственный изъян, без которого ему, искусству, не быть <…> Все мои вещи стихийны, то есть грешны <…> Я повинуюсь неизбежной необходимости. Кто меня звал? Я должна назвать, т. е. создать того, кто меня звал. Как будто бы мои вещи выбирают меня сами, и я часто их писала против воли”.
О. Колбасина-Чернова: “Ее стихией была трагедия героизма, жертвенности, бедности и гордыни, непревзойденной Марининой гордыни: я есмь — и я иду наперекор”.
Не следует, однако, преждевременно радоваться, читая о жертвенности, потому что М. Цветаева жертвенность понимала несколько иначе, чем большинство людей. Не собой она жертвовала ради других, а совсем наоборот, — могла жертвовать всем и всеми ради поэзии, а точнее — ради того честолюбивого самоудовлетворения, которое поэзия ей давала. Гордое сознание себя над толпой, “комплекс гения”, давали ей силы перенести все внешние невзгоды и скорби. Она и Ольгу К.-Ч. учила тому же: “Пока не научитесь все устранять, через все препятствия шагать напролом, хотя бы и во вред другим, пока не научитесь абсолютному эгоизму в отстаивании своего права на писание — большой работы не дадите”.
В приведенных выше высказываниях известной поэтессы, уже сложившейся как личность, отчетливо проявляется способность к критическому восприятию и анализу психических процессов, связанных с творчеством, что отсутствует, как мы уже видели, у детей дошкольного и частично подросткового возраста. М. Цветаева вполне сознательно говорит об автономности некоторых своих произведений, которые она не отождествляет с продукцией своего “Я”: “… я часто их писала против воли”, что ясно указывает на воздействие постороннего сознания (псевдогаллюцинации Кандинского в форме насильственного мышления, т. е. ментизма) на ее собственное сознание. Это явление наплыва потока мыслей она называла “наитием стихий”, но в отличие от детского варианта, Цветаева пыталась в некоторых случаях управлять этим “потоком сознания”, т. е. включалась в творческое сотрудничество с ним.
Как и в первом (детском) варианте, в творчестве Цветаевой мы можем наблюдать слегка прикрытую богоборческую, греховную направленность, которая вообще очень характерна для творчества контактеров. Это понимает и сама поэтесса, которая и по происхождению, и по воспитанию была все-таки православной, хотя так и осталась весьма далекой от Церкви. Ее собственное признание говорит о многом: “Художественное творчество в иных случаях — некая атрофия совести <…> Все мои вещи стихийны, то есть грешны”. Исходное состояние, в которое вылилось сотрудничество с СПМ, привело поэтессу к самоубийству. Так печально и бесславно закончилась земная жизнь этой умной и талантливой женщины.
