Эдит Штайн - Наука Креста. Исследование о святом Хуане де ла Крусе
Обнажение, необходимое для этого преображающего единения, действует в разуме через веру, в памяти через надежду, в воле через любовь. О вере уже было сказано, что она дает разуму надежное, но темное понимание. Она показывает Бога как недоступный свет, как Непостижимо-Бесконечного, перед Кем оказываются несостоятельными все естественные силы, и именно поэтому вера возвращает разум к его абсолютному Ничто: он осознает собственное бессилие и величие Божье. Так и надежда опустошает память, потому что занимает ее тем, чем та еще не владеет. «Надежда же, когда видит, не есть надежда: ибо если кто видит, то чего ему и надеяться?» (Рим 8, 24). Она учит нас ожидать всего от Бога и ничего не ожидать от самих себя или других творений; ожидать от Него блаженства без конца и потому отказаться в этой жизни от всех наслаждений и всякого обладания. И наконец, любовь освобождает волю от всех вещей, поскольку превыше всего для нее становится любовь к Богу. Но это возможно лишь тогда, когда прекращается тоска по всему тварному. Этот путь полного обнажения уже ранее был назван узким путем, который находят немногие (ср. Мф 7, 14). Путь, ведущий на высокую гору совершенства, на которую могут подняться лишь те, кого не тянет вниз никакой груз. Перед вхождением в сухость Ночи духа Господь приглашает учеников: «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня… тот сбережет ее» (Мк 8, 34). То, что здесь требуется, – не просто некоторое отстранение и совершенствование в том или ином отношении, не просто небольшое усиление молитвы и необременительное умерщвление, позволяющее наслаждаться утешением и духовными переживаниями. Те, кто хочет удовольствоваться этим, пугаются, «как самой смерти», «когда им встречается то чистое совершенство, что состоит в утрате всякой сладости в Боге, в сухости, отвращении и тяготах. Это и есть чистый духовный крест, обнажение нищеты в Духе Христа». «Иное же есть только поиски себя в Боге… что полностью противоречит любви. Ведь ищущий себя в Боге ищет даров и отдохновения. Искать же Бога в Нем Самом – значит не только отказаться от всего ради любви к Богу, но и избрать ради Христа то, что наиболее неприятно как в мирских вещах, так и в Божьих, – это и есть любовь к Богу». Ненавидеть свою душу – и тем самым сохранять ее – означает ради Христа отказаться от всего, «чего может желать и что ему нравится, избирая то, что более подобает Кресту…». Испить с Господом Его чашу (ср. Мф 20, 22) означает умереть по естеству – чувственному и духовному. Только так можно продвигаться по узкому пути. «На нем есть только отречение… и Крест, который есть посох, величайшим образом облегчающий и ускоряющий путь. И потому говорит Господь в Евангелии от Матфея: “Иго Мое благо, и бремя Мое легко” (Мф 11, 30)». Бремя здесь означает Крест, ибо если человек воистину решается взять этот Крест на себя, то есть «избрать и с радостью принять труднейшие из вещей ради Бога, во всех них он обретет великое утешение и сладость и сможет идти этим путем, от всего обнажась и ничего не желая. Однако если он претендует иметь что-то, будь то от Бога или от человека, – не будет уже обнаженным и отвергнувшим все, и не поместится на этой узкой тропе, и не сможет идти по ней вверх». Духовные души должны понимать, что «путь к Богу состоит не в усердных размышлениях, не в способе или образе действий, не в склонностях… а в одной только необходимой вещи —… в истинном умении отвергнуть все в плане внутреннем и внешнем, быть готовым к страданиям ради Христа и самоуничтожению во всем, ибо тот… кто упражняется в этом, через это обретет и все остальное и больше. Тому же, кто лишен этого упражнения… все иные добродетели будут бесполезной суетой, не помогающей следовать по этому пути, хотя бы он достиг столь же высоких размышлений и общения с Богом, как ангелы».
Христос – наш путь. И самое главное, что необходимо понять, – это то, как мы должны преобразиться по образу Божьему. «Во-первых, Христос воистину умер: в духовном плане в течение всей Своей жизни Он умирал для всего чувственного, в телесном плане – в Своей смерти. Ибо Он сказал, что “в жизни не имел, где приклонить главу” (ср. Мф 8, 20). В смерти имел и того меньше. Во-вторых, в минуту смерти Он воистину был так же уничижен в душе без какой-либо поддержки и утешения. Отец оставил Его во внутренней сухости, так что Он вынужден был возопить: “Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?” (Мф 27, 46). Это была наибольшая беззащитность в Его жизни, и в ней Он совершил Свое наибольшее дело, большее, чем все чудеса… Он примирил и сочетал род человеческий по благодати с Богом. И это было в минуту наибольшего уничижения, когда Господь наш был наиболее унижен во всем… в презрении людей, ибо видевшие, как Он умирал, насмехались над Ним; по естеству, так как оно было уничтожено смер-тию; в помощи и духовном утешении от Отца, Который оставил Его в это время совершенно беззащитным, чтобы Он сполна заплатил долг и сочетал людей с Богом, будучи униженным и как бы превращенным в ничто. Поэтому только воистину духовная душа может понять тайну Христа как врата и путь к единению с Богом и уразуметь, что чем больше она уничтожается ради Бога в этих двух областях, чувственной и духовной, тем больше соединяется с Богом и тем лучшее дело совершает. И когда она придет к превращению в Ничто, то есть к пределу смирения, произойдет единение души с Богом, и это есть наилучшее и наивысшее состояние, которого возможно достичь в сей жизни. Оно состоит не в отдохновении, утехах и ощущениях духовных, но только лишь в Крестной смерти чувства и духа, то есть во внешней и внутренней части».
с. О том, что все сотворенное не может служить средством единения. Недостаточность естественного и сверхъестественного знанияВ этом чувствуется пульс нашего святого отца. Он говорит о величайшей истине, которую познал и провозглашение которой является его задачей: наша цель – единение с Богом, наш путь – распятый Христос, единение с Ним в распятии. Единственно подходящий для этого путь – вера. Это и должно быть теперь доказано с помощью примеров того, что никакая иная, реальная или воображаемая, вещь для этого не подходит. Каждое средство должно соответствовать своей цели. Средством к единению с Богом может быть только то, что «объединяет с Ним и имеет с Ним максимальное сходство». Этого нельзя сказать ни об одном сотворенном существе. Конечно, все так или иначе находятся в определенных отношениях с Богом и несут на себе определенный отпечаток Бога. «Но между Богом и творением нет никакого соответствия и нет сущностного сходства, а скорее – беспредельное различие меж тварным и Божественным бытием. Посему разум не может познать Бога посредством творений, земных или небесных, с коими у него нет ни соответствия, ни сходства…». Даже ангелы и святые так далеки от Божественной сущности, что с одной только их помощью разум не может постичь Бога в совершенстве. Это прежде всего относится к тому, что «воображение может вообразить, а разум воспринять и уразуметь в этой жизни». Естественный мир он постигает с помощью форм и образов, воспринимаемых чувствами. Но они не ведут дальше, к Богу. Так же и то, что доступно разуму из сверхъестественного мира, не может помочь в более полном понимании Бога. Таким образом, разум сам по себе не может составить подобающего представления о Боге, память также не может нарисовать с помощью фантазии необходимые формы и образы, которые могли бы передать представление о Боге, а воля не может вкусить блаженства и сладости, подобные тем, что есть Бог. Поэтому, чтобы прийти к Богу, «надлежит идти, скорее не понимая, нежели желая понять… скорее ослепляясь и погружаясь во тьму… нежели отверзая очи». Потому Ареопагит называет созерцание мистической теологией, то есть таинственным знанием Бога и «лучом тьмы»[15].
Тьма, ведущая к Богу, как нам уже известно, есть вера. Это единственное средство, ведущее к единению, потому что оно открывает нам Бога таким, каков Он есть: бесконечным, Триединым. Вера сходна с Богом тем, что оба они ослепляют разум и кажутся ему тьмой. «А потому душа тем прочнее объединяется с Богом, чем более наполняется верой». Ее тьму Священное Писание представляет в образе облака, за которым скрывался Бог в ветхозаветных откровениях: от Моисея на горе Синай, в храме Соломона. В этой тьме сокрыт свет истины. Он просияет во всей своей неприкровенной ясности в тот момент, когда вместе с жизнью закончится вера. Пока же мы не можем обойтись без нее. То, что она нам дает – созерцание, есть темное и общее понимание. Вера противоположна не только естественной способности познавать, но и различным способам, которыми разуму могут быть переданы отдельные, доступные ясному пониманию сверхъестественные знания: видения, откровения, слышания и духовные ощущения. Телесным глазам могут являться образы из другого мира – ангелы или святые – или же необычный свет. Можно слышать необычные слова, вдыхать нежные ароматы, ощущать сладостный вкус или же ощущать блаженство. От всего этого необходимо отказаться, не исследуя, хорошо это или плохо. Вполне возможно, что эти вещи исходят от Бога, но невозможно удостовериться в этом. Богу скорее свойственно открывать Себя духу, нежели чувствам, и таким образом душа ощущает большую уверенность и достигает больших успехов, в то время как с чувственными состояниями связана немалая опасность. Чувства пытаются судить о духовных вещах, в то время как они понимают в этом не более, чем вьючное животное – в делах разума. К тому же в этой сфере сатана легко может применить свое искусство, поскольку он имеет влияние на все телесное. Даже если эти образы исходят от Бога, они тем менее полезны для духа, чем более кажутся реальными, они меньше возбуждают дух молитвы и создают видимость, что имеют большее значение и могут служить душе лучшим проводником, чем вера. Они соблазняют душу иметь о себе самой слишком высокое мнение. Недаром сатана с таким удовольствием использует их, чтобы вредить душам. По этой причине лучше всего постоянно отказываться от подобных образов. Если они исходят от Бога, душе не будет от этого вреда, поскольку любое послание, исходящее от Бога, «в тот самый миг, когда является или ощущается, производит свое духовное действие, не давая душе времени размышлять, хотеть сего или нет». В отличие от бесовских видений, которые «могут только заронить в волю первые побуждения, но не касаются ее больше, если она не хочет», Божественные видения «проникают глубоко в душу, подвигают волю к любви и производят свое действие, которому душа не может противиться, даже если хочет». Но, несмотря на это целительное влияние, душа не должна стремиться к подобным видениям, поскольку они:
