Протоиерей Георгий Ореханов - Русская Православная Церковь и Л. Н. Толстой. Конфликт глазами современников
Церковь различала отлучение полное, или великое (excommunicatio major seu anathema), и отлучение малое (excommunicatio minor, dfoptomOq).
Прежде всего несколько слов о понятии «отлучение» (греч. dvdOsma). В церковном праве под анафемой понимается совершенное отлучение христианина от общения с верными чадами Церкви и от церковных Таинств, применяемое в качестве высшей кары за тяжкие преступления, каковым является измена православию, т. е. уклонение в ересь или раскол. Анафема обязательно должна соборно провозглашаться. Фактически анафема есть констатация того факта, что данное лицо лишено благодатной помощи Церкви – как при жизни, так и после смерти (конечно, в случае отсутствия покаяния).
От анафемы следует отличать временное отлучение члена Церкви от церковного общения, служащее наказанием за менее тяжкие грехи (греч. dfoptomOq). Последний вид отлучения имел в церковной практике название врачевательного отлучения, его примером может служить практика публичного покаяния и возвращения виновного в число верных через последовательные ступени (плач, слушание, припадание, купностояние).
К числу особых видов отлучения относится так называемый интердикт, т. е. отлучение, которое распространяется не на отдельное лицо, а на целую местность или круг лиц.
Главное отличие первого вида отлучения от второго заключается в том, что анафема в буквальном смысле слова произносится над нерас-каявшимся грешником и доводится до сведения всей Церкви. Кроме того, снятие анафемы предполагает покаяние перед всей Церковью и согласное принятие этого покаяния церковной полнотой.
Сравнительно рано отлучение за тяжкие грехи стало выходить из церковного употребления и заменяться наложением епитимий. Отлучению в первую очередь подлежали догматические заблуждения и вообще все, что несло в себе угрозу церковному единству.
Следует иметь в виду, что в Церковь всегда с большой осторожностью относилась к вынесению приговора об анафеме (впервые это слово начинает использоваться в постановлениях соборов с IV в.). Главным критерием для этого служила оценка степени опасности того или иного учения для церковного сообщества, а также степень упорства данного лица в проповедуемом учении. Таким образом, Церковь опиралась на слова Самого Христа: «…если и Церкви не послушает, то да будет он тебе как язычник и мытарь» (Мф 18. 17).
Исторически и в Русской Православной Церкви анафема всегда являлась очень осторожным и взвешенным воспитательным актом и применялась только после многих тщетных попыток вразумить данного человека и вызвать у него покаяние. Эта мысль ясно выражена в «Духовном регламенте»: «Ибо не просто за грех подлежит анафеме, но за явное и гордое презрение суда Божия и власти Церковныя с великим соблазном немощных братий, и что тако воню безбожия издает от себя»[1067].
Таким образом, анафема, или отлучение («предание сатане», по выражению ап. Павла, ср. 1 Кор 5. 5), – последняя, крайняя, самая строгая мера, применяемая к вразумлению виновного, когда по отношению к нему использованы все прочие меры исправления: «.анафема не то ли значит, чтобы такой-то был предан диаволу, не имел участия во спасении, был отвержен от Христа?»[1068].
Среди церковно-канонических источников выделяется «Слово…», которое принято приписывать святителю Иоанну Златоусту, однако такая атрибуция является сомнительной. Автор источника, подчеркивая великую ответственность произнесения церковного проклятия, говорит следующее об апостолах и епископах – их преемниках: «И они, строго соблюдая заповедь, отлучали еретика от Церкви, как бы исторгая этим у себя правый глаз, чем доказывается их великое сострадание и соболезнование, как бы при отнятии поврежденного члена <…> Ибо анафема совершенно отлучает от Христа»[1069].
Данный источник принадлежит к тем документам, которые вообще склонны отрицать саму возможность отлучения – как по соображениям христианской любви, так и по более формальному аргументу, характерному для богословия блаж. Августина: благодать крещения неизгладима и неотъемлема и поэтому препятствует абсолютному лишению церковной помощи.
Следует иметь в виду, что церковная анафема провозглашалась далеко не для всякого учения и лица – его носителя, а в первую очередь по отношению к людям, которые упорствовали в своей еретической доктрине, соборно осужденной Церковью, и отвергали саму возможность покаяния для себя перед Церковью, когда осужденное учение носило прямо богоборческий характер, отрицало само понятие «благодать», т. е. имело черты такого антицерковного противоборства, которое не простится ни в сем веке, ни в будущем (Мф 12. 32): «Когда Церковью предается анафеме какое-либо учение – это значит, что учение содержит в себе хулу на Святого Духа и для спасения должно быть отвергнуто и устранено, как яд устраняется от пищи. Когда предается анафеме человек – это значит, что человек тот усвоил себе богохульное учение безвозвратно, лишает им спасения себя и тех ближних, которым сообщает свой образ мыслей»[1070].
Самую большую опасность для человеческих душ представляют те учения, которые рядятся в христианские одежды и претендуют на право апеллировать к авторитету Христа. В этой ситуации прямая обязанность Церкви заключается в том, чтобы прямо и недвусмысленно провозгласить ex cathedra о чуждом ей (Церкви) учении, которое есть обман и искушение для неискушенных.
Анафема, или отлучение, имела крайне тяжелые церковно-канонические последствия для отлученного, который не допускался до участия в христианском богослужении и Таинствах, в первую очередь в Таинстве Евхаристии, и даже не имел общения с членами церковной общины в быту, ибо св. апостол Павел повелевает членам церковной общины не есть и не пить с блудниками, лихоимцами, идолослужителями и т. д. (1 Кор 5. 11). Именно поэтому Церковью рассматривалось как преступление и общение с отлученным.
Кроме того, имя отлученного исключалось из диптихов, а он сам по смерти лишался церковного погребения. Можно предполагать, что составление и церковное совершение чина торжественного анафематствования еретиков стали развиваться после VII Вселенского Собора[1071]. После Крещения Руси в Русскую Церковь пришел и чин Торжества Православия, совершавшийся в первое воскресенье Великого поста. Этот чин постепенно подвергался видоизменениям, поэтому возникла необходимость его редактирования. Первая такая серьезная редакция имела место в 1764 г., а в 1801 и 1869 гг. чин был существенно сокращен – были оставлены только названия ересей, без упоминания о еретиках.
Церковное отлучение в узком смысле слова отличается от епитимьи, т. е. отлучения от причастия на определенный конкретный срок. В последнем случае, как и вообще во время исповеди, покаяние в личных грехах всегда есть примирение и соединение с Церковью, именно поэтому священнослужитель читает соответствующую молитву перед исповедью. Таким образом, отличие здесь, по толкованию одного из самых авторитетных канонистов Православной Церкви, епископа Никодима Милоша, заключается в том, что анафематствование совершается публично, гласно, а не на исповеди; кроме того, как уже подчеркивалось, лишает отлученного права общения с членами Церкви не только в Таинствах, но и в быту.
Однако нужно иметь в виду, что в практике Православной Церкви анафема была не столько наказанием, сколько предупреждением человека, в отличие от практики Церкви Католической, в которой часто слово «анафема» заменялось термином «проклятие»[1072]. Именно поэтому для анафематствованного, отлученного, двери Церкви были закрыты не навсегда – при условии его искреннего покаяния и выполнения необходимых церковных предписаний, в первую очередь и как правило – публичного покаяния. Следует заметить, что анафема может быть снята и после смерти анафематствованного лица, но только при наличии необходимых данных о его покаянии[1073].
С этой точки зрения и следует отметить ряд дополнительных особенностей акта 1901 г.: этот документ удовлетворяет в целом по форме церковным документам такого рода. И это очень важно, так как речь об официальном заявлении высшей церковной власти, которое должно быть легитимным. Кроме того, он не содержит ссылок на церковные каноны, которые иллюстрировали бы факт еретичности взглядов Л. Н. Толстого. Представляется, что это сделано по дипломатическим соображениям – убрать из документа любые ассоциации с формальными прецедентами. Таким образом, этот текст можно квалифицировать как полуюридический.
Таким образом, по форме синодальное распоряжение было чрезвычайно взвешенным и осторожным. В этом смысле был совершенно прав один из самых авторитетных на Западе специалистов по истории русской культуры Л. Мюллер, очень глубоко разобравшийся в проблеме происхождения синодального акта от 20–22 февраля 1901 г.: этот документ совершенно не случайно не содержит формальных признаков церковного циркуляра об опале (die Bannbulle); семь епископов, подписавших его, сделали все возможное, чтобы избежать любого намека на отлучение (die Exkommunikation). Вопреки уверенности современников и мнению многих нынешних исследователей и почитателей таланта писателя, церковные иерархи, подписавшие этот документ, не стремились отвергнуть писателя от Церкви, но с болью констатировали, что он сам себя от нее отверг, причем отверг совершенно сознательно – в полноте своих духовных сил, в полноте сознания, публично провозгласив справедливость того факта, что он не является членом Церкви (в своем «Ответе» Св. Синоду)[1074]. В этом смысле можно согласиться также с диак. А. Кураевым, утверждающим, что синодальный акт 1901 г. об отпадении Л. Н. Толстого от Церкви отличается от громогласных по форме и страшных по содержанию проклятий Католической Церкви[1075].
