Этьен Кассе - Туринская плащаница
В этот момент в покои вернулся лекарь с помощником. Тот нес тонкий серебряный поднос с двумя стаканами и бутылью зеленого стекла.
— Что это? — настороженно спросил Жан-Пьер.
— Настойка из опия, — отвечал арабский лекарь. — Она необходима тебе, чтобы ты не чувствовал боли, когда я начну зашивать раны. Кроме того, в настойку входят и другие порошки — старый тайный рецепт. Он помогает от горячки, иногда даже справляется с чумой, но лучше всего действует против дурной крови. А то я опасаюсь, что твои загноившиеся раны могут отравить кровь. Пот будет лить изо всех пор твоего тела, но так и должно быть — он принесет исцеление и изгонит яд из крови.
С этими словами лекарь ибн Вазиль поднес стаканчик к губам своего пациента. Лекарство оказалось горьким.
— Три тысячи чертей, что это? — закричал Жан-Пьер. — Отдает желчью! Ты меня отравить собрался?
Лекарь спокойно заметил:
— Я не собираюсь отравить тебя. Я стал врачом, чтобы исцелять людей и охранять жизнь. Ибо жизнь — это дар Аллаха, создавшего все сущее. До тех пор пока живет человек, живет в нем и дыхание Аллаха. А потому будь благоразумен... — и лекарь капнул на губы Жан-Пьера еще одной настойки из серебряной ложечки, — прими без сопротивления... — Он говорил с юношей, как с неразумным капризным ребенком. — Средство сие избавит тебя от боли и позволит уснуть...
— Мне не нужно ничего от боли, и спать я не собираюсь... — упрямо возразил Жан-Пьер.
— Конечно, нет, — легко согласился ибн Вазиль. — Но как быть с другими обитателями этого дома, когда посреди ночи их разбудят твои стоны? — И Жан-Пьер послушно принял снадобье.
И через несколько минут все поплыло перед глазами Жана-Пьера. Словно издалека доносился до него голос лекаря, что-то говорившего своему помощнику. А потом Жана-Пьера заволокло туманом.
Катарская рапсодия и спекуляции с плащаницей Христа
Давайте перенесемся в эпоху ХП-ХШ веков. На юге сегодняшней Франции, в Провансе и Лангедоке, появилось новое религиозное движение, захватившее большую часть страны, а также Италию, Каталонию и Германию. Катары, или альбигойцы (то есть «чистые», «совершенные»), представляли собой нечто абсолютно необычное. Основной идеей их учения было то, что Бог является Духом и абсолютной любовью, совершенной, неизменной, справедливой и вечной. Злое, дурное начало не коснется такой любви уже никогда. Логическим выводом из этого было то, что и все творения Божьи могут быть лишь совершенны, неизменны, справедливы и добры, как и источник, из которого они произошли.
Наш же мир, наоборот, казался катарам чем-то преходящим, несправедливым и несовершенным. Принцип смерти действовал всегда и повсюду. Земной мир, следовательно, являлся не божьим, а дьявольским творением. Только незримое — человеческая душа — имело божественное происхождение. И эта точка зрения была очень близка идеям ордена тамплиеров.
Тамплиеры действительно тесно пересекались с катарами. Более того, огромное множество владений храмовников находилось как раз на территории Лангедока.
А еще все мирские и церковные деяния были для катаров делом рук самого дьявола, сатаны. Кстати, Рим ежедневно давал им возможность все более увериться в справедливости подобного предположения. Папа римский, называвший себя наместником Христа на земле, сравнивался катарами — из-за безнравственного поведения, постоянных интриг и убийств — с наместником дьявола. В целом ряде стран все это привело к движению «прочь-от-Рима».
Святой престол в Риме углядел в этом вызов для себя. Папа Иннокентий III призвал к крестовому походу: христиане должны были бороться против христиан — безжалостно, кроваво и очень жестоко. В 1209 году огромная армия крестоносцев потянулась в поход на Лангедок. Из Бургундии и Лотарингии, земель Рейна, из Австрии и Венгрии, Словении и Фрисланда шли полки. Армию мародеров и разбойников возглавлял фанатичный священник, архиепископ Арнольд Кито, в развевающейся монашеской рясе. Епископы, аббаты и монахи слепо следовали за ним, а в обозах крестоносцев ехали маркитантки, всегда готовые приласкать солдат после трудов праведных.
Великолепный город Безье стал первой жертвой орды мародеров и убийц. Их фанатизм не знал границ, а убивая без конца, солдаты надеялись заслужить прощение грехов. С криком: «Убивайте всех, Бог сам отыщет невиновных!» — епископ Реджинальд Монперу приказал казнить вместе с катарскими «еретиками» самых что ни на есть «правоверных» католиков, а также всех женщин, детей и стариков. И даже своих собратьев священников, проповедовавших в городе. Безье погиб в пламени гигантского костра.
Построенный еще во времена готов, Каркассон (в Аквитании и Лангедоке его называли Каркассона) был следующей целью разъяренной орды под окровавленным крестом. Король Арагонский, тесть герцога Лангедока Рамона-Роже, хотя сам и не имел никакого отношения к катарам, вместе с войском пришел через Пиренеи, чтобы помешать творимой несправедливости. Однако и ему не удалось сдержать наступление захлестнутых фанатизмом крестоносцев.
В результате предательства Рамон-Роже попал в ловушку. Город во время продолжительной осады страдал от голода, жажды и эпидемий и, казалось, уже был готов к сдаче. Наутро, после пленения Рамона-Роже, ожидалась передача ключей от крепостных ворот. Но в городе стояла мертвая тишина. Не было видно стражей на воротах, жутью веяло от затаившего дыхание города. Каркассон словно вымер. Глухо отдавались шаги завоевателей в узких переулках, мертвецкий покой воцарился в замке. Архиепископ Арнольд Кито и его спутники поначалу растерялись: как же такое возможно, что весь (!) народ смог за ночь бесследно исчезнуть из огромного города?
Но в конце концов всякой тайне находится объяснение. Горожане смогли спастись из осажденного города по подземным штольням и переходам. Только пять сотен стариков остались в городе, спрятавшись по подвалам. Все они были согнаны на центральную площадь перед собором. Одни клялись в том, что никогда не имели никакого отношения к еретикам. Другие были сожжены на огромном костре, а Арнольд Кито отслужил хвалебную мессу. Коротко говоря, «Те deum».
Каркассон издавна стал участником многочисленных мифов и сказаний. Очень давно ходил слух об этих местах, что вестготы короля Алариха в 410 году, после падения Рима, доставили в Каркассон часть сокровищ из храма Соломона. Среди всего прочего говорилось и о семисвечной миноре, когда-то захваченной в Иерусалиме императором Титом. Так, может быть, катары как раз и были хранителями части иерусалимских святынь, которыми так интересовались в свое время тамплиеры эпохи Гуго де Пайена?
С давних пор авантюристы всех мастей мечтали о сокровищах катаров. Поиски концентрировались при этом на тех местах в Пиренеях, в которых когда-то располагались крепости еретиков. Тридцать лет альбигойцы защищали эти стены, тридцать лет охраняли свои загадочные сокровища. В 1244 году все было кончено. Папская армия окружила гору и крепость Монсегюр. Император Фридрих II, как гласят слухи, хотел было поспешить на помощь к осажденным. Но он все равно опоздал бы. В первые ночи марта 1244 года осаждавшим удалось — вновь в результате предательства — подобраться к самой вершине. Постовые катаров были убиты. Альбигойцам было дано четырнадцатидневное перемирие. А потом они должны были или публично отречься от своих еретических заблуждений, или подвергнуться публичной казни — сожжению. Пьер-Роже Мирепуа, маршал и защитник крепости, мог, получив оплату за свои труды, беспрепятственно уехать прочь из Монсегюра.
В ночь перед сдачей крепости происходили весьма странные события. Четверо альбигойцев, закутанных в шерстяные плащи, по канатам спустились с отвесной скалы. Они прекрасно понимали, что, если враги обнаружат их, это грозит смертью всем осажденным. Легенда Монсегюра гласит, что в ту ночь они доставили в надежное убежище главное сокровище катаров. Причем, судя по всему, убежище было так или иначе связано с орденом тамплиеров.
