Дональд Карсон - Новый Библейский Комментарий Часть 1 (Ветхий Завет)
Один из наиболее оптимальных путей исследования состоит в изучении тех мест, где поздние авторы Писания ссылаются на более ранних. Например, одно из важнейших имен Иисуса в Евангелии от Матфея — «Сын Божий». Во время крещения Иисуса голос с небес провозгласил: «Сей есть Сын Мой…» (3:17). И тут же Дух возводит Иисуса в пустыню для искушения. Там Иисус проводит сорок дней и сорок ночей в строгом посте. Первая атака дьявола начинается с поддразнивания: «Если Ты Сын Божий…» (4:3). Иисус отвечает словами из Втор. 8, которые первоначально были адресованы Израилю. В этот момент просто невозможно не вспомнить, что уже в Исх. 4 Бог называет Израиль Своим сыном. Будучи сыном Божьим, Израиль провел сорок лет в пустыне, наставляемый Богом, но так и не сумел понять, что «не одним хлебом живет человек, но всяким словом, исходящим из уст Господа» (Втор. 8:3; Мф. 4:4); Иисус, истинный Сын, проводит в пустыне сорок дней и доказывает, что усвоил этот урок. По сути дела, весь этот фрагмент пересекается с темами, почерпнутыми из Исхода, и всюду Иисус выступает как такой «Сын», каким Израиль не был никогда: смиренный, стойкий, покорный Божьему слову — другими словами, как средоточие истинного Израиля. И это становится главной темой Евангелия от Матфея.
Читатели–христиане сразу обращают внимание на то, как Павел трактует закон, как в Послании к Евреям показано отношение к системе жертвоприношений, как в Апокалипсисе то и дело встречаются ссылки на Даниила и Иезекииля, — и это лишь небольшой перечень текстуальных связей между книгами Ветхого и Нового Заветов. Следует постоянно удерживать в сознании перспективу истории искупления. Допустим, разбирая Исх. 4 и строго придерживаясь его ближайшего контекста, христианский преподаватель или проповедник непременно почувствует необходимость указать на то, что тема «Сына Божьего» развивается параллельно теме милостивого самораскрытия Бога. Не впадая в анахронизм (который привносит в древние тексты содержание более поздних) или мелочный педантизм (который отрицает взаимосвязь канонических книг), такой христианин будет стремиться понять, каким образом (как настойчиво утверждает Евангелие от Иоанна) Писание повествует о Христе.
Иногда выполнение этой задачи требует даже больших усилий, чем толкование Евангелий. На первый взгляд, Евангелия описывают жизнь, служение, смерть и воскресение Иисуса до Его вознесения, сошествия Духа и учреждения Вселенской церкви, объединившей многие расы и культуры. С другой стороны, Евангелия были написаны спустя несколько десятилетий после этих событий преданными христианами, заинтересованными не только в том, чтобы засвидетельствовать их, но и в том, чтобы ответить на вопросы своих читателей. Четверо евангелистов самыми разнообразными способами проявляют заботу об исторической и богословской правде, стараясь избегать в своем свидетельстве анахронизмов, но указывая направление, в котором учение Иисуса вело Его зарождающуюся церковь. В четвертом Евангелии, например, Иоанн постоянно обращает внимание на то, сколь многого не понимали в то время даже ученики. И только после того, как Иисус воскрес из мертвых, некоторые положения Его учения и их связь с Писанием стали действительно ясны для них (напр.: Ин. 2:19–22). То, что Иоанн счел необходимым привлечь внимание к этому обстоятельству, говорит о его стремлении правдиво рассказать об имевших место событиях и раскрыть их смысл для будущих поколений верующих.
Чуткое обращение с Евангелиями предполагает, помимо всего прочего, что мы должны видеть разницу между тем, как обретали полноту христианской веры первые ученики и как обращаются к вере современные люди. Что касается первых учеников, то им пришлось ждать важнейшего события в истории искупления — креста и воскресения Господа Иисуса. Поэтому их продвижение к вере совсем не похоже на наше, ибо мы оглядываемся на эти события, а ученики были вынуждены ждать их. Это означает, что мы не должны разъяснять и проповедовать Евангелия так, словно они были написаны только для того, чтобы дать психологические очерки ученичества или стать образцовыми «руководствами» по христианской жизни (хотя, конечно, они содержат богатый материал для подобного толкования). Скорее они напоминают книги, которые рассказывают о том, как происходит переход от тьмы к свету; они посвящены рассказу о том, кем был Иисус, почему Он пришел, почему Он встретил такое непонимание, каким образом Его жизнь и учение привели к кресту и воскресению, почему Он достоин веры, в чем заключалась Его миссия и многому другому. И если мы сконцентрируем внимание на Иисусе Христе, то ощутим потребность ступить на стезю верного и преданного ученичества.
Вопрос в том, как все элементы Библии образуют единство. Мы не хотим сказать, что это легко понять. Разные школы толкования создали разнообразные схемы, в которых несколько непреложных положений превратились в стержень, на котором заставляли держаться все остальные факты. Но это обстоятельство не должно повергать нас в отчаяние; следует великодушно признать, что внутрибиблейские связи многочисленны и имеют тонкие нюансы и что исследование слова Божьего принесет еще немало озарений.
Стремление к библейскому равновесию
Богословский синтез очень важен, но фальшивый синтез обманчив и опасен. Многие отмечают, что значительная часть ортодоксии зиждется на правильном соотношении фрагмента с фрагментом, истины с истиной. Это наблюдение может и послужить стимулом к тщательной работе, и помочь избежать упрощения. Наша важнейшая цель — сохранить библейское равновесие. Для начала мы откажемся от тех методов толкования, которые выхватывают какое–нибудь неясное место из отдельно взятого темного фрагмента (напр.: 1 Кор. 15:29) и выстраивают на нем концептуальную основу толкования Писания. Если политические настроения нашей эпохи благоприятствуют одномерной политике, а иногда и одномерному христианству, то серьезные читатели Библии должны мыслить широко. Они будут стремиться подчеркивать то, что подчеркнуто в Писании, и сосредоточатся на крупных и более определенных темах милостивого самораскрытия Бога.
Особенно актуальны предостережения против ложного синтеза там, где Библия касается тем, откровенно подразумевающих тайну. Мы не намереваемся понять в Боге все; если бы мы это могли, то стали бы Богом, но уже само это предположение выдает нашу греховность и жалкое самолюбование. Наша любовь, доверчивая покорность и поклонение волнуют Бога гораздо больше, чем наш коэффициент умственного развития. Поэтому, когда мы наталкиваемся на такие фрагменты, как Ин. 5:17—30, в котором блистательно сформулированы отношения Иисуса — Сына Божьего — с Его Отцом, или Рим. 9, в котором без колебаний используется лексика предопределения, то необходимо признать ограниченность свидетельства и еще большую ограниченность нашего понимания. Такое признание — важный элемент искусства толкования.
О том, как рассматривались эти темы на протяжении истории церкви, в интересах упрощения сказано немного. На самом деле чрезвычайно важно признать следующее: толкователь берется за Писание не в вакууме, он должен осознать свои собственные пристрастия, а величайшую помощь в нашем освобождении от неосознанной зависимости от собственных пристрастий оказывает внимательное чтение истории толкования. Подобное чтение ни в коем случае не должно заменить чтение самого Писания; иначе можно превратиться в таких знатоков второстепенных источников, которые перестают заглядывать в Писание. Помня об этом предупреждении, все же необходимо понять — насколько это возможно, — как размышляли над Писанием христиане, жившие до нас, и прежде всего, как они бились над спорными темами и фрагментами. Это занятие побудит нас к смирению, избавит от необоснованных предположений, разоблачит ошибочные толкования, которые уже давно (и заслуженно) отвергнуты, и напомнит нам о том, что ответственное толкование Писания не должно быть обособленным процессом.
Определение функций библейских тем
Когда библейские темы сложны и переплетены между собой, особенно важно проследить за тем, как используются в Библии подобные темы, определить их назначение и решиться следовать в своих богословских размышлениях библейским образцам. Например, из того факта, что Бог является Вседержителем, Библия никогда не делает выводы о том, что Он равным образом отвечает как за добро, так и за зло, или что все человеческие усилия напрасны и фатализм оправдан. Напротив, Библия утверждает, что благодаря Божьему всемогуществу милость должна остаться в силе (Рим. 9), что Богу можно доверять даже тогда, когда мы не видим пути (Рим. 8:28), и многое другое. Поскольку мы сотворены Богом, многие люди полагают, что Бог — наш общий Отец и все мы «братья и сестры»; в каком–то смысле это, несомненно, правильно. И все же факт остается фактом: слово «Отец», прилагаемое в Библии к Богу, предназначается для тех, кто вступил с Ним в отношения завета, а слово «братья» применяется по отношению к верующим. Начав связывать эти понятия с собственными представлениями о них, значительно отступающими от их библейского употребления, мы очень скоро привнесем в Писание то, чего в нем нет, и даже не увидим того, что там есть.
