Александр Данилин - LSD. Галлюциногены, психоделия и феномен зависимости
«Растворение» индивидуальности слушателей приведет к резкому повышению их внушаемости по отношению к источнику звука, то есть к исполнителю, самой музыкальной композиции и ее тексту.
Причем последний может при этом быть полной бессмыслицей. Даже сам подросток, просто читающий стихи своего рок-кумира вне волны «музыкальной психоделии», порой не может понять, а почему, собственно, этот бредовый и бессвязный текст воспринимался на недавнем концерте как откровение?
Все это так. Но ведь способность к растворению, связанная с концентрацией внимания на музыканте-исполнителе, есть следствие и необходимое условие любого исполнительства, любой музыки, а отнюдь не только рок-прйизведений.
И почему, например, при исполнении фортепианных сонат Бетховена, ноктюрнов Шопена или джазовых композиций в исполнении Оскара Петерсона ритмика, мелодика и гармония последних, с точки зрения повышенной внушаемости музыкальной аудитории, нас не беспокоит?
Вот что пишет о музыке выдающийся русский философ А.Ф. Лосев:
«И вот, чистое музыкальное бытие есть план глубинного слияния субъективного и объективного бытия. Мы должны здесь иметь в виду не субъективистически-психологическое растворение музыкального объекта (людей и вещей из внешнего мира. — Л.Д.) в недрах процесса личных переживаний, равно как и не простое уничтожение субъекта («Я». — А.Д.) в угоду объективного безразличия. Нет, в абсолютном музыкальном бытии именно присутствует субъективное бытие (бытие личности. — А.Д.) со всей своей невыразимой и абсолютно простой качественностью; здесь именно присутствует и объективное бытие со всем своим предметным обстоянием и качеством объектное™. Музыкальное бытие потому так интимно переживается человеком, что в нем он находит наиболее интимное касание бытию, ему чуждому. Его «я» вдруг перестает быть отъединенным; его жизнь оказывается одновременно и жизнью предметов, а предметы вдруг вошли в его «я» и зажили единой с ним жизнью. Слушая музыку, мы вдруг ощущаем, что мир есть не что иное, как мы сами, или, лучше сказать, мы сами содержим в себе жизнь мира. То, что было раньше отъединенным и дифференцированным переживанием в нашем субъекте, вдруг становится онтологической характеристикой того, что раньше мы отделяли от себя и называли объектом» (внешним миром. — А.Д.).
Лосев утверждает, что музыка есть величайший и божественный инструмент, позволяющий человеку включить объекты внешнего мира в структуру своего «Я*.
«Я» при этом не растворяется и не исчезает _ оно обогащается чувственно-духовным познанием новых объектов, будь то люди или природа, предметы или религии.
Лосев описывает классическую музыку — е сущности точно так же, как епископ Феофан описывает феномен истинного чуда.
Включение целого мира в состав собственного «Я» и есть то, что мы называли мудростью. И слушание такой музыки, следовательно, превращается в подлинное таинство духовного просвещения.
Но как только музыка лишается «голгофского» ореола, то есть глубины трагичности, какого-то свойственного и близкого ей внутреннего диссонанса, — происходит подмена. Вместо обогащения личность теряется — растворяется в объектах внешнего мира.
Чудо превращается в психоделию.
Следствием чуда является мудрость, следствием психоделии — абсолютная внушаемость или отсутствие способности к независимости.
Можно даже утверждать, что лишенные диссонанса формы популярной музыки — тяжелый рок или диско-соул Боба Марли — подменили собой ту часть спектра христианской музыки, которая предназначалась для церковного исполнения, фактически взяв на себя функции традиционного церковного хорала. Правда, исполнялись эти «хоралы» уже в иной церкви…
Кому же служат молебны в этом храме?
Состояние, в которое попадает слушатель рок-музыки, напрямую обусловлено (навязано!) эмоциональным настроем исполнителя, его внутренней задачей.
Своего духовного настроя и своих задач рок-музыка никогда и не скрывала. Сатанинские изображения, всевозможные демоны, «зомби», расчлененные трупы, человеческие внутренности, черепа и другие инфернальные' символы давно являются обычными составляющими дизайна обложек альбомов тяжелого рока. В этом же ключе выдержаны и названия композиций.
Но возможно, это лишь элемент рекламы — потребительская упаковка для реализации музыкального товара, предназначенного для развлечения молодежи? Не может же, в самом деле, какая-то там музыка оказывать серьезного воздействия на личность, считают взрослые.
Да, действительно. Разрушения мозговой ткани, аналогичного действию героина, музыка вызвать не сможет.
Но не под силу такое разрушение и LSD!
Все гораздо сложнее, если попытаться сопоставить в качестве инструмента воздействия на личность такие явления, как восточный мистицизм и LSD; марихуана и отдельные виды современной музыки….
Вот каким образом выглядят, например, результаты ме-тапрограммирования подростка «тяжелым металлом»:
«Ну я просто не могу! Если я на ночь не поставлю себе на уши «Металлику», я не засну, и ваще. Если у меня плеер сломался, я не человек, а отморозок какой-то…»
«Жить неинтересно, понимаете, без железок (имеется в виду музыка в стиле «тяжелый металл», трэш, гранж и т. д. — А.Д.) мне нечем жить. Скучно. Вам не понять. Все остальное просто не интересно. Да вы, наверное, доктор, эту музыку толком и слушать-то не пытались. Лучше ее ничего и быть не может… Не; я без наушников не ем ничего. Секс? Без трэша я не завожусь. Резинка, и все, а с музыкой мне хоть приятно…»
Что это такое, если не своеобразная форма психической зависимости?
Есть и еще одна очень интересная деталь. И слушатели, и исполнители тяжелого рока постоянно говорят, что главное в нем даже не музыка. Музыка рока — всего лишь фон, некое, как считают они, обрамление, «банка для тусовки».
Изнутри же «банки» разговаривать, как вы понимаете, практически невозможно. Зато в ней «кайфово бухнуть, угарать или ширнуться».
Все остальное общение вертится вокруг одного-един-ственного, «знакового» словца — «Круто!».
По сути, происходит все тот же известный нам процесс зомбирования. Музыка «открывает» сознание своего поклонника, а дальше в «свято место» можно внедрить все, что угодно, — вплоть до наркотиков и насилия.
Существует целый ряд признаков инфляции («снижения умственного уровня»), появляющихся у фанатиков «тяжелого металла» — неспособность, например, к созданию устойчивой семьи. «Трэш и брак несовместимы».
Их перестает интересовать секс.
«Трэш с балдой (с водкой. — А.Д.) — гораздо круче любого секса. Зачем он мне нужен?»
Заметно понижаются интеллектуальные способности. В словаре, как у «людоедки Эллочки» из «12 стульев», сохраняется пять-шесть слэнговых словечек. Круг интересов ограничивается происходящим внутри «рок-тусовки». Авторитетами — объектами для идентификации {идеалами по Эриксону) зачастую становятся персонажи уровня героев мультфильмов «MTV» — Бивиса и Батхеда. Их поведение становится образцом для подражания, а высказывания — привычными речевыми трафаретами.
«…космическая система работает по закону музыки, по закону гармонии…»
Хазрат Инайят Хан
А если это иная музыка? Мы что же, окажемся в иной космической системе, в иной культуре?
Похоже, что именно это и произошло на исходе XX века.
Молодые люди, считающие себя «металлистами», страдают чувством все той же онтологической неуверенности. Их привязанность к какофонии и потребность в навязанном ритме служит своего рода щитом, отгораживающим личность от реальности. Это точно такое же проявление влечения к эгосистоле, как и попытка отгородиться от мира разноцветными иллюзиями LSD.
Интерес к трэшу и «тяжелому металлу» «не допускает» в сознание какие-либо иные интересы. Последние требуют хоть какой-то умственной или духовной работы — а это трудно; металлический грохот позволяет личности отодвинуть рутину жизни без всяких усилий…
Заточение самого себя в «банке для тусовки» интерпретируется подростками как высшее проявление свободы. Точно так же, как основным фактором своей свободы наркоман считает свое право принимать наркотики, хотя ничего, кроме этого, он, в сущности, делать не в состоянии.
И трэш и наркотики способствуют формированию той самой личностной позиции, которую Ильин называл «аутизмом», а Липовецки «нарциссизмом» — подросток замыкается на себе самом, заполняя сознание примитивной мелодией или веществом. И то и другое помогают «спрятать» свое «Я» — облегчают эгосистолу.
