Екатерина Калмыкова - Опыты исследования личной истории
Это интервью проводилось в 2000 г. в рамках нашего исследования влияния ранней привязанности на устойчивость субъекта к психотравмирующим воздействиям (Калмыкова, Падун, 2002; Калмыкова и др., 2002). Здесь мы приведем из него лишь отдельные цитаты с комментариями. Текст интервью запротоколирован в соответствии с определенными правилами (см.: Калмыкова и др., 1996), согласно которым знаки препинания используются как маркеры пауз или перебивок в тексте, так что их расстановка осуществляется вразрез с правилами пунктуации.
Фрагмент № 1
«Интервьюер: А вот интересно как вы чувствуете к кому из родителей вы были ближе?
Респондент: Я думаю что к отцу. я думаю что к отцу потому что у мамы есть черты которые мне не очень симпатичны по-человечески. например она безумно ревнивая. я человек совершенно; ну это говорят что это аномалия. я не ревнивый человек и может быть и отец был не ревнивый. я так думаю я вообще во многом больше на него похожа. не потому что он лучше мама очень хороший человек. но вот она ревнивая, потом она очень такая экспансивная, у нее-то вот трудное детство было. она росла с отчимом и отец у нее был очень невыдержанный человек из-за этого он и погиб в двадцать два года. рано очень. <…> это бабушка мне потом уже рассказала, и вот видимо мама унаследовала его вот такую вот натуру. она склонна к… была молодая, вот когда гости соберутся она и веселая и петь и танцевать я даже стеснялась этого откровенно говоря. вот такие; хотя я сама человек очень веселый и без комплексов практически почти но были такие небольшие; и тем не менее эти вещи меня как-то немножечко царапали, не то что коробили я маму люблю но вот есть вещи которые мне не очень нравились. поэтому вот отец мне ближе по своей натуре, по характеру».
Это вопрос из разряда «требующих рефлексии»: предполагается, что респондент, отвечая на него, должен сопоставить свои отношения с каждым из родителей, оценить степень близости и поразмыслить о причинах обнаруженных различий. В приведенном фрагменте респондентка демонстрирует следующие признаки РФ: объясняя поведение матери, она прибегает к идее существования межпоколенных связей, признает влияние одного поколения на другое («мама унаследовала такую его натуру»). Далее, она осознает влияние детского опыта на аффективную регуляцию во взрослом состоянии («у нее-то вот трудное детство было»); она также осознает ограниченные возможности понимания переживаний другого человека («может быть и отец был не ревнивый», «вот видимо мама унаследовала его вот такую натуру»). Однако все эти признаки выражены довольно слабо, детский опыт описывается в виде клише («трудное детство»), респондент нигде не разворачивает свои высказывания и имеет тенденцию оставаться на уровне личностных диспозиций («ревнивая», «веселая», «без комплексов»). Поэтому ответ на этот вопрос может быть оценен в 3 балла как «ограниченная рефлексия».
Фрагмент № 2
«Интервьюер: А как вы думаете каким образом вообще повлияли ваши отношения с родителями на вас как на личность? на то каким человеком вы выросли?
Респондент: Я считаю стопроцентно они меня сделали. нет стопроцентно это преувеличение. процентов девяносто. потому что потом еще конечно внешние обстоятельства. и: но вообще закладка это удачная хорошая. когда ребенок растет в любви когда никакие проблемы родительские не вмешиваются в его детскую судьбу мне кажется это очень хорошо. потому что я действительно выросла в счастливой обстановке. наверное у них были какие-то там свои; я знаю что мама ревновала его и у него; я думаю что он давал; не думаю а даже потом уже и знаю что он давал ей наверное пищу для ревности. но дело в том что на мне это никак не отражалось. они при мне никогда этого не выясняли никаких скандалов. а вот у соседей были скандалы бесконечные семейные. без конца муж за женой с каким-нибудь утюгом бегал. то есть я знала какие бывают отношения, вот они рядом. а у меня-то в семье все было нормально. поэтому естественно я росла не задавленной любимой, все что я ни сделаю ну в общем; а у отца такая самая умная самая красивая самая замечательная это его дочка».
Этот вопрос тоже требует от респондента рефлексии; из приведенной цитаты видно, что респондент опять-таки признает наличие межпоколенных влияний («я считаю стопроцентно они меня сделали»). Проявляется также понимание влияния отношений между другими членами семьи, т. е. внутрисемейной динамики на психическое развитие («когда никакие проблемы родительские не вмешиваются в его детскую судьбу»); родителям приписываются правдоподобные психические состояния («я знаю что мама ревновала его и у него; я думаю что он давал; не думаю а даже потом уже и знаю что он давал ей наверное пищу для ревности»); в то же время респондент демонстрирует склонность к обобщенным и поверхностным описаниям («я действительно выросла в счастливой обстановке», «а у меня-то в семье все было нормально»). Все это не позволяет оценить РФ в данном фрагменте выше, чем на 3 балла (ограниченная рефлексия).
Фрагмент № 3
Респонденту задают вопрос о смерти отца; она рассказывает конкретные обстоятельства этого события и заканчивает словами:
«Респондент: Это было потрясение. жуткое. и мама очень тяжело переживала. и потом он же был еще в общем-то не старый. это я сейчас вот мне пятьдесят пять лет а ему было пятьдесят четыре. я понимаю что это еще не самый такой старый возраст, можно было бы еще пожить. неожиданно. тяжело, тяжело, тяжело.
Интервьюер: Как вы чувствуете вы оправились от этого потрясения?
Респондент: Ну оправилась конечно, я стала это спокойно воспринимать. но вот чувство вины что вот я ему сказала, зачем я ему сказала ну и забыли бы мы про эти именины, ничего страшного… может ну и бог с ним. а вот у нас вот это вот. как же так у мамы именины а мы ее не поздравили. ну вот где-то такое было у меня сожаление было желание обвинить соседа что вот он машину не завел когда отец его попросил. но все равно у нас добрые отношения до сих пор с этими соседями, все это так, минутно. но прошло же все. ну как прошло? я с сожалением вспоминаю вот как бы было ему интересно сейчас жить…»
Этот вопрос вынуждает респондента обратиться к болезненным переживаниям из прошлого; часто в ответах на его происходит снижение общего уровня РФ. Однако в данном случае мы видим, что респондент отвечает достаточно подробно, конкретно, не только описывает внешние события (эту часть мы в нашем изложении опустили), но и характеризует психические состояния участников событий («это было потрясение. жуткое. и мама очень тяжело переживала»); оценивает события прошлого с точки зрения сегодняшнего понимания («это я сейчас вот мне пятьдесят пять лет а ему было пятьдесят четыре. я понимаю что это еще не самый такой старый возраст»); демонстрирует осознание влияния своего психического состояния на восприятие событий («ну вот где-то такое было у меня сожаление было желание обвинить соседа что вот он машину не завел когда отец его попросил. но все равно у нас добрые отношения до сих пор с этими соседями, все это так, минутно»). Все это дает основания оценить этот фрагмент выше, чем два предыдущих, а именно на 5 баллов (средний уровень РФ).
2. Анализ фрагментов из романа Ф. М. Достоевского «Идиот»Мы выбрали всего два фрагмента, чтобы, с одной стороны, дать наглядное представление о том, как можно применять данную методику к анализу текстов вообще, а с другой стороны, чтобы не перегружать читателя избытком материала.
Фрагмент № 1
Это часть рассуждений князя Мышкина о казни в разговоре с лакеем генерала Епанчина в первые минуты появления князя в Петербурге. Речь идет о том, насколько милосердной можно считать казнь путем гильотинирования.
«<…> Подумайте: если, например, пытка: при этом страдания и раны, мука телесная, и, стало быть, все это от душевного страдания отвлекает, так что одними только ранами и мучаешься, вплоть пока умрешь. А ведь главная, самая сильная боль, может, не в ранах, а вот что вот знаешь наверно, что вот через час, потом через десять минут, потом через полминуты, потом теперь, вот сейчас – душа из тела вылетит, и что человеком уж больше не будешь, и что это уж наверно; главное то, что наверно. Вот как голову кладешь под самый нож и слышишь, как он склизнет над головой, вот эти-то четверть секунды всего и страшнее. Знаете ли, что это не моя фантазия, а что так многие говорили? Я до того этому верю, что прямо вам скажу мое мнение. Убивать за убийство несоразмерно большее наказание, чем самое преступление. Убийство по приговору несоразмерно ужаснее, чем убийство разбойничье. Тот, кого убивают разбойники, режут ночью в лесу или как-нибудь, непременно еще надеется, что спасется, до самого последнего мгновения. Примеры бывали, что уж горло перерезано, а он еще надеется, или бежит, или просит. А тут, всю эту последнюю надежду, с которою умирать в десять раз легче, отнимают наверно; тут приговор, и в том, что наверно не избегнешь, вся ужасная-то мука и сидит, и сильнее этой муки нет на свете. Приведите и поставьте солдата против самой пушки на сражении и стреляйте в него, он еще все будет надеяться, но прочтите этому самому солдату приговор наверно, и он с ума сойдет или заплачет».
