Валерий Гиндин - Психиатрия: мифы и реальность
Меня все-таки заинтересовала судьба этого «человечка» и я через три дня пришел в отделение и познакомиться с историей болезни «моего» делиранта, и поговорить с ним. Он уже был в ясном сознании и охотно рассказал, как и многие деградированные алкоголики, о своей горестной жизни.
Косой (такова была его «кликуха») дважды был судим за воровство и грабеж. Он пробыл в лагерях 12 лет, имея воровской авторитет.
После очередной «отсидки», выйдя на свободу, по «пьянке» надругался над малолеткой, за что, как особо опасный рецидивист, получил 10 лет лагерей строгого режима.
Еще в пересылке, узнав, за что Косой сидит, он был тут же «опущен» (изнасилован) и влачил жалкую участь «петуха» весь срок отсидки. Правда, через несколько лет пребывания в «петушатнике» (особое огороженное место в бараке для «опущенных»), он стал «мамкой», т. е. начальником всех «петухов» на зоне. Сам процесс ему даже стал нравиться. Отсидев 7 лет, Косой был освобожден досрочно из-за туберкулеза. Вернуться же к «честной жизни» Косой не смог, т. к. жена выписала его из квартиры, найдя себе другого уголовника, старший сын отказался от отца, а младший уже отбывал «десятку» за разбой. Косой примкнул к компании бродяг, в которую входили и женщины. Узнав из наколки, что Косой – «петушок», дискриминация продолжалась и в этом «сообществе». Ему в отопительной системе выделили уголок, где Косой и ночевал. Жили подаянием, мелким воровством. Милиция, как правило, подержав 3 дня в спецприемнике, отпускала. И почти все средства, добытые тем или иным путем, уходили на пьянку. В те годы широко использовалась политура (Полина Ивановна), Клей БФ (Борис Федорович), нитхинол стеклоочиститель (Синеглазка), тройной одеколон стоимостью 18 копеек (коньяк «три косточки»). В хорошие дни пили крепленые вина «Солнцедар» (солнцеудар), «Плодовоягодное» (плодововыгодное).
Психиатрическая практика показывала, что употребление алкоголь-содержащих жидкостей и суррогатных вин в короткий срок приводит человека к ослабоумливанию и развитию тяжелых форм алкогольных психозов, в т. ч. белой горячки («белочки»).
Я привел этот клинический случай, чтобы непросвещенному в психиатрии читателю стало понятно, что содержание зрительных образов соответствует уровню развития эпохи.
Если в XVI–XIX вв. белогорячечным «виделись» черти, колдуны, змеи, насекомые, то в XX веке уже появились марсиане, гуманоиды, динозавры, луч «Лазаря» (лазер), космические лучи, «люди в черном» и, конечно, почерпнутые из TV и Интернета разнокалиберные монстры, вампиры и т. д.
Вернувшись в освеженный ночной прохладой, приемный покой, я прилег на «дежурный» диван с надеждой отдаться в легкие «объятия Морфея». Сон уже начал подкрадываться ко мне, как я услышал за воротами больницы автомобильный сигнал:
«Опять кого – то привезли, – подумал я. – Когда это кончится, скорее бы утро!» (я уже принял 32 больных).
«Сделав свежее лицо», я вошел в приемную и увидел двоих, похожих на сельских жителей, мужчин и невзрачную девочку лет 15.
Это был еще почти ребенок с начавшей развиваться грудью. Из-под головного платка выбивались русые волосы, а не некрасивом лице мерцали огромные зеленые глаза. Что-то странное мне показалось в этих глазах.
Она смотрела на меня прямо, не мигая, но меня не видела.
В застывшей позе, с выражением какой-то зачарованности, она не ответила ни на один мой вопрос. На лице выражение страха сменялось блаженной улыбкой, губы что-то шептали, чего невозможно было понять.
Иногда ее глазные яблоки уходили под лоб, рот полуоткрывался, девочка глубоко вздыхала, на шее и лице проступали красные пятна, тело конвульсивно и ритмично вздрагивало.
Испустив глубокий вздох, она опять превращалась в созерцательницу чего-то, что было недоступно мне. Я взял ее за руку, чтобы определить пульс, но рука не опустилась, а застыла в прежнем положении.
«Восковидная гибкость», – подумал я, и начал придавать конечностям девочки разные, даже вычурные, положения – они так и застывали.
Тогда я стал расспрашивать сопровождающих – это был отец и дядя Шуры (так звали девочку).
Отец рассказал, что мать Шуры Мария на последнем месяце беременности пошла в лес по грибы. Возвращалась она под вечер и уже на околице вдруг налетела страшная гроза. Громовые раскаты перемежались чудовищными молниями, одна из которых ударила в вековую сосну, под которой пряталась Мария. Молния расщепила дерево, а Мария потеряла сознание.
Нашли ее почти бездыханной у подножия сосны часа через 3.
«Бабка» долго ее «правила» и сказала, что завтра на свет появится девочка, а Мария умрет. Так и случилось. Мария умерла на следующий день в родах. Родила она слабенькую маленькую девочку. Это была третья дочь.
Старшая дочь заканчивала 10 класс, а средняя только пошла в школу.
Шуру, так назвали новорожденную, воспитывали старшие сестры, да отец, который после смерти жены бросил пить, так более и не женившись. Росла Шура тихо и незаметно, ела плохо, играть не любила, возилась с тряпичными куклами да какими-то палочками.
Посторонних людей боялась, а когда в дом приходи малознакомые, то пряталась за печь. В школьные годы училась с трудом, еле-еле переходила из класса в класс, оставалась на второй год. К своим 15 годам сформировалась нелюдимой, производила впечатление недоразвитой, за что в деревне получила прозвище Шурка-дурка. По-житейски была рассудительна, говорила хорошо, но мало и односложно. Некоторыми своими репликами в житейских разговорах показывала свой недюжинный ум. Читать любила только «Ветхий завет», глубоко спрятанный в бабушкином сундуке и доставаемый оттуда тайно. Менструации появились к периоду нашего повествования, но мальчишки Шуру не интересовали, а она их тем более за то, что мальчишки дразнили ее «дуркой».
В тот год зима выдалась теплой, малоснежной, а на ближайшем болоте клюквы было видимо-невидимо. Две соседские девчонки, одноклассницы Шуры, позвали ее с собой на болото собирать клюкву. Шура нехотя согласилась, и все трое… исчезли. Вся деревня искала девчонок по окрестным лесам и болотам, но безрезультатно. Колхозный сторож Никита сказал, что в ночь, когда пропали девочки, он видел на небе какие-то светящиеся шары, медленно плывущие по небу.
В деревне Окунево, откуда привезли Шуру, из поколения в поколения передавались легенды о прилетающих ангелах, богах и т. д. Не все верили в это. Более разумные, в том числе директор школы, разъяснял происхождение этих космических явлений испытанием спутников. Молодежь слушала учителя и, хотя TV в деревне еще не было, но о спутниках по радио слышали все. Незадолго до того случился полет Ю. Гагарина.
Через три дня девочки «будто с неба свалились» здоровые, веселые, только Шура была бледна и растеряна. Девочки были удивлены тем, что их три дня искали. Они говорили, что отсутствовали всего три часа и в доказательство показывали корзинки с клюквой. Что с ними приключилось за эти три дня – они не знали.
После чудесного возникновения Шура стала еще более тиха и задумчива, только иногда глубоко задумывалась о чем-то, но ее огромные зеленые глаза мерцали каким-то неизъяснимым светом. Еще одна странность появилась в облике Шуры.
Деревенские женщины заметили, что Шура стала «грузнеть» и через 4 месяца окончательно стало ясно, что она беременна.
Отцу и сестрам Шура ничего не рассказывала. Все терялись в догадках – кто же отец ребенка?
Шура все вечера сидела дома, в клуб на танцы не ходила, ее никто не видел в компании мальчишек и, тем более, мужчин.
Так эта тайна не раскрыта до сих пор.
В начале сентября Шура разродилась здоровым, светловолосым мальчиком.
На следующий день после родов Шура стала вести себя странно – замкнулась, на вопросы не отвечала, шепотом произносила отдельные непонятные слова, то плакала, то блаженно улыбалась, ничего не ела. Поэтому и решено было привезти ее в психиатрическую больницу. Я поставил диагноз: Послеродовой психоз. Онейроидная кататония, и направил Шуру в женское отделение под особый надзор.
Через пять дней мне пришлось снова дежурить по больнице.
Совершая вечерний обход, я поинтересовался в женском отделении состоянием Шуры Агашиной.
В палате я увидел девочку. Она лежала на постели, устремив глаза в потолок.
– Здравствуй, Шура! – сказал я.
– Здравствуйте, доктор, вас зовут Валерий Петрович. Ведь это вы меня принимали в больницу?
– Да, Шура, это был я, а ты разве помнишь?
– Я все хорошо помню, но мне мешали вам отвечать, они проводили на мне испытания.
– Кто они?
– Вы их не знаете и никогда не увидите. Они не наши.
На все последующие вопросы Шура отвечать отказалась, сказав, что они ее накажут.
В дальнейшем я узнал от заведующей отделением, что через месяц после проведенной терапии нейролептиками с диагнозом: Острая шизофрения. Онейроидно-кататонический синдром Шура была выписана из больницы с полным выздоровлением и полной критикой к своему состоянию.
