Джон Гриндер - Истоки нейро-лингвистического программирования
Например, мы раздобыли толстую книгу по психиатрии из психиатрического госпиталя «Напа», куда Джон и Ричард были приглашены для работы с пациентами клиники. Обычно мы просматривали книгу и находили психиатрические нарушения, которые выглядели как подходящие описания поведенческих паттернов различных студентов. Мы погружали этих студентов в трансовое состояние, которое включало в себя эти симптомы, а затем другие студенты помогали им найти «лекарство» путем преобразования симптома в ресурс. Излишне говорить, что такая работа приносила нам огромное удовольствие, за исключением нескольких памятных моментов. Например, однажды мы предложили огромному мускулистому парню, очень приятному и робкому на вид, принять трансовую идентичность Иди Амина, печально известного угандийского массового убийцы. Не понадобилось никакой трансовой индукции, потому что, едва услышав такое указание, парень немедленно впал в ярость из-за того, что мы могли просто предположить, будто он способен на подобные вещи. К счастью, мы были проворными молодыми людьми, умели быстро бегать и уворачиваться, когда это было необходимо.
Наша очарованность работой Эриксона побудила нас собрать всю доступную литературу о гипнозе. В одном из журналов по гипнозу мы натолкнулись на исследование русского психолога Владимира Райкова. Его загипнотизированные пациенты в глубоком трансе идентифицировали себя с известными художниками, такими как Рембрандт, а затем рисовали картины, находясь в таком идентифицированном трансе. Пациенты показывали великолепные результаты, находясь в состоянии трансовой идентичности, и это открытие подстегивало наше любопытство во многих отношениях. В итоге родилась идея, высказанная, насколько я помню, Гриндером, чтобы я потренировал глубокую трансовую идентификацию с Милтоном Эриксоном. Это было за месяц до моей личной встречи с Эриксоном, но я просто жил и дышал его работами все это время.
Первый опыт идентификации произошел у Бендлера дома, он и Джон оба при этом присутствовали. Перед началом эксперимента один из них сходил к Бейтсону и пригласил его понаблюдать. Бейтсон неуклюже уселся на стул напротив меня, и Джон выполнил индукцию. Без всякого преувеличения, это был глубокий транс. Как бы то ни было, когда я открыл глаза, чтобы поговорить с Бейтсоном, моя трансовая идентичность начала колебаться в нерешительности, видимо, из-за моих сильных якорей с Бейтсоном как моим учителем. Тогда я снова закрыл глаза и попросил свое бессознательное помочь мне мобилизовать все доступные ресурсы и паттерны для того, чтобы успешно слиться с сознанием Эриксона. На этот раз, открыв глаза, я погрузился в разглядывание очков, которые Бейтсон нервно теребил в руках. Это были самые интересные очки, которые я когда-либо видел, а державшие их руки были самыми чарующими каналами связи с «моим старым другом Бейтсоном», которого я воспринимал своим периферийным зрением как мерцающую квантовую волну. Я заговорил с Бейтсоном (обращаясь к очкам), и через короткое время он вскочил и выбежал из комнаты. Видимо, я невольно затронул нечто, что знали только он и Эриксон!
Еще более захватывающими, чем такие забавные моменты, были экспериментальные познания, полученные в состоянии творческого транса. Я ожидал, что внутреннее состояние Эриксона будет заполнено быстро рождающимися умными мыслями, как самое скорострельное оружие на западе. К моему изумлению, в состоянии идентификационного транса я пережил нечто совершенно иное. Во-первых, не происходило вообще никакого внутреннего диалога, внутри было абсолютное спокойствие! Во-вторых, когда я открыл глаза, для меня было совершенно очевидно, что все остальные уже пребывали в глубоком трансе. Не нужно было «гипнотизировать» кого-либо, «что-то делать» для введения их в транс, поскольку их бессознательное уже находилось в глубоком трансе. Нужно было только говорить непосредственно (или, скорее, метафорически) с творческим бессознательным, которое уже было полностью активно и включено в процесс! Сомневаюсь, что я когда-либо в состоянии «сознательного ума» мог бы получить такие познания, которые оказались для меня поистине бесценными.
У меня появилась прекрасная возможность практиковать и исследовать транс из такого нового состояния. У нас с Полом и Фрэнком в доме была стереосистема, через которую в наши комнаты передавался гипнотический голос Эриксона. Я работал, сидя в старом пурпурном кресле, которое мы нашли на распродаже. Мне нужно было только усесться в это кресло, сложить руки определенным образом (как это делал Эриксон), закрыть глаза на несколько секунд и – «вуаля»! Я попадал в воодушевленное и ошеломительное состояние: я мог интуитивно довериться себе во всем, что было связано с трансом и общением с бессознательным, при этом открывая для себя много удивительного. Например, переход от транса «Стива» к трансу «Милтона» научил меня тому, что большую часть жизни мы проживаем в рамках жестких границ или довольно условных «идентификационных трансов», унаследованных нами или приобретенных случайно, но все же в наших силах выйти из этих произвольных обусловленностей и жить в более свободном и более созидательном пространстве.
Мое переживание «бессодержательного» внутреннего пространства Эриксона получило подтверждение, когда несколько месяцев спустя у меня появилась возможность лично задать ему вопросы о стратегии его работы. Я прибыл с карандашом и бумагой, намереваясь описать модель великого волшебника. В те первые дни моего участия в исследованиях в области НЛП я был абсолютно уверен в том, что сознание любого человека может быть представлено в виде последовательности трех репрезентативных систем (визуальной, аудиальной и кинестетической), и попросил у Эриксона разрешение расспросить его о его рабочем состоянии.
– Приступай, – согласился он.
– Вы ведете внутренний диалог во время работы? – спросил я.
– Нет, – откровенно признался он. Я вычеркнул эту категорию из своего списка.
– Тогда, – продолжал я, – создаете ли вы множество визуальных образов?
– Нет, – снова ответил Эриксон. И я вычеркнул еще одну категорию.
– Тогда вы, должно быть, получаете очень много кинестетических ощущений, – продолжал настаивать я, начиная уже немного волноваться в своей роли Карлоса Кастанеды.
– Нет, – точно так же ответил он.
Я достиг края знакомого мне мира, как моряк, готовый плыть дальше по ровной земле.
– А что же тогда вы делаете, когда работаете?
– Я не знаю, – сказал он с мягким нажимом. – Единственное, что я знаю: у меня есть бессознательный ум и у другого человека есть бессознательный ум, и мы вместе сидим в одной и той же комнате. А поэтому транс неизбежен!
Я начал медленно записывать эти два последних слова, но не успел закончить, как уже погрузился в довольно глубокий транс.
– Я не знаю, КАК наступит транс, я не знаю, КОГДА наступит транс, я не знаю, ПОЧЕМУ наступит транс. И поэтому мне очень любопытно обнаружить, как, когда и почему транс наступит именно сейчас!!!
– Я знаю, что это звучит смешно, – продолжал он, – но ЭТО РАБОТАЕТ!
Я медленно записал в блокноте: «ЭТО РАБОТАЕТ!!!»
Как и большинство рассказов об Эриксоне, это наше взаимодействие выглядело смешным, но, в то же время, подразумевало очень глубокую мысль: человек способен думать, учиться и действовать на разных уровнях внимания и осознания. Внимание первого порядка, относящееся к сознательному уму, может отслеживать и придавать смысл различному содержанию, но внимание второго порядка, связанное с творческим бессознательным, может действовать на более созидательном уровне. И снова хочу отметить, что этот двойственный уровень был своеобразной красной нитью раннего сообщества НЛП, благодаря которой появлялись постоянно меняющиеся наборы смыслов.
Совершенно предсказуемо настройка на творческое подсознательное становилась гораздо слабее по мере того, как НЛП начало выходить на международный уровень в конце 70-х годов. Первостепенное значение придавалось фиксированному содержанию, такому как ключи доступа и репрезентативные системы, и разгорелось соревнование между теми, у кого имелась самая быстрая семиступенчатая модель для того или иного понятия. И хотя такие модели фиксированного содержания могут быть полезными инструментами в определенных контекстах применения, обращение излишне пристального внимания на содержание обычно приводит к принятию карт за территорию, при этом также больше способствуя развитию технократического, а не творческого мышления. Это парадоксальный итог, учитывая, что изначальные основы НЛП были в точности противоположными. Стоявшие у истоков группы редко надолго задерживались на позициях «фиксированного содержания»; возможно, мы просто были слишком поглощены смехом и весельем, чтобы становиться негибкими. Передвижения между множественными картами и множественными позициями были присущи раннему духу НЛП, благодаря чему музыка, сопровождавшая этот «танец», превращалась в великолепную джазовую импровизацию.
