Харриет Лернер - Всё сложно. Как спасти отношения, если вы рассержены, обижены или в отчаянии
Власть доминирующей культуры
Второе значение культуры – это «доминирующая культура», влияющая на текущую экономическую, социальную и политическую обстановку. Доминирующая группа относит определенные темы и опыт части семей к области вещей, о которых невозможно или просто не заведено говорить, которые принято не слышать или не учитывать.
В 1950-е годы, когда я росла, многие вполне обычные сегодня темы окружало молчание. В число запретных входил широкий круг фактов, таких как диагноз рака у родителей, усыновление ребенка бесплодной парой, любовь между двумя женщинами, мать, родившая ребенка без мужа, или насилие в чьей-то семье. Не принято было говорить и о таких чувствах, как ярость матери по отношению к ее ребенку или ее стремление к амбициозной, активной жизни вне границ уготованной ей роли.
«Секретность» этих тем сегодня кажется довольно странной, потому что мы больше знаем о них и меньше склонны осуждать за это людей. Хорошо, что наше общество может похвастать такими достижениями, как гражданские права, феминизм, права сексуальных меньшинств и движения в защиту реформ. История таких движений показывает нам, как люди могут менять узкую и осуждающую трактовку определенных явлений или групп, которую навязывает доминирующая культура.
По мере развития и утверждения новых трактовок все больше людей осмеливаются говорить правду о себе и точнее формулировать детали своей жизни. Люди, семьи и целые общины, прежде осуждаемые, начинают обретать гордость, опираясь на свой истинный голос и избавляясь от молчания, секретности, клейма позора и стыда. Бросая все вместе вызов осуждающим мифам основной культуры, мы создаем пространство для более честного разговора в самой сокровенной обстановке – семейной жизни.
Семья, которую послала нам судьба
Я даже не собираюсь снабжать излагаемые здесь вещи готовыми выводами вроде этого: «Если вы выросли в такой-то семье, развитие вашего голоса будет зависеть от таких-то факторов, и вот шесть шагов, которые помогут решить проблему». Подобные формулы и близко не способны воздать должное сложности человеческого опыта и индивидуальности детской реакции на обстановку в их семьях.
Наша семья – это карты, которые судьба сдала нам втемную. Слабое утешение в том, что наши родители тоже не могут выбрать нас сами. Они понятия не имеют, что их ждет, когда рожают или усыновляют нас, и тоже не знают, что с этим делать. И, конечно, нашим родителям тоже пришлось бороться с собственной историей, которую они не выбирали.
Но вот вам самый обнадеживающий факт в защиту принадлежности к реальной, человеческой, неидеальной семье. Болезненные семейные отношения – часть опыта взросления, и даже негативный опыт чему-нибудь нас да учит. Если бы мне нужно было объяснить, почему я стала психологом и писателем и в чем секрет отчетливости моего голоса (когда он отчетлив), я бы сказала, что всем обязана не столько прочности своей семьи, сколько неприятным моментам детства. Дело не только в том, что мы видим тайны и запретные темы своей первой семьи и понимаем, чего не стоит делать. Дело также в том, что человеческий дух – вещь незаурядная, непредсказуемая и не подчиняющаяся никаким правилам. Многие дети реагируют на болезненное молчание или избыточную эмоциональность в прошлом, вырабатывая сильный характер или обретая особый талант – высказываться смело и точно.
Работа над восстановлением нашего голоса совместно с членами нашей первой семьи может оказаться потрясающим опытом. Мы не выбирали этих сложных людей, но, когда мы взрослеем, наша манера общения с ними зависит только от нас самих. Наблюдение и изменение нашей роли в семейных разговорах – единственная верная дорога к переменам. Иными словами, если вы научитесь говорить ясно и по-новому общаться со своей непростой мамой или сестрой, вам будет гораздо легче в других отношениях.
Наконец, у нас нет единственного истинного голоса, который, скажем, развивался бы свободно и беспрепятственно, если бы все не портила наша семья. Важно помнить, что наше «я» постоянно трансформируется в процессе взаимодействия с другими людьми. Любые отношения – это лаборатория, где мы можем ставить новые эксперименты со своим голосом и наблюдать их результаты. Одним нужно учиться контролировать свою силу. Другим – свою слабость. Неважно, с чего мы начнем.
Глава 4
Следует ли показывать свою слабость?
Я довольно открытый человек, и с возрастом это качество лишь усилилось. С годами приходит утешительное осознание того, что вещи, кажущиеся нам в самих себе постыдными и странными, довольно распространены. Или, в противном случае, у всех есть свои постыдные и странные стороны. Благодаря растущему осознанию того, что мы не так уж уникальны, нам легче говорить о том, какие мы на самом деле и как такими стали.
Недавно я нашла свой дневник на замочке, который вела с шестого класса, и почитала кое-что из него моим близким подругам Эмили и Джули за чашкой кофе. Неделей раньше мы договорились, что каждая принесет свое письмо или что-то еще из прошлого, чтобы поделиться с остальными, – вроде школьного задания «покажи и расскажи», только для взрослых. В дневнике, который принесла в кафе я, фразой «Я люблю Майкла Говарда Захера» исписаны все страницы с июля по август, и повторяется она (я отметила в своем дневнике) 961 раз. На первых страницах были наклеены: шнурок от кроссовок Майкла; шпилька, которую он согнул и при помощи которой дразнил меня; диктант и сочинение, стянутые мной с его стола; этикетка с его трусов (как она у меня оказалась, слишком длинная история) и многое другое. Затем шли блестящие литературные пассажи, например, тот, что я зачитала вслух своим подругам:
«После школы мы с Марией оказались участницами битвы в снежки с Эдди Б. и Джонни Л. Джонни четыре раза умыл меня снегом, при этом снег попал мне в рот, уши, на юбку, а в волосах у меня оказалось столько снега, что уже было не смешно. Он приказал мне встать на четвереньки и положить голову на снег, словно я собачка, после чего наступил ногой на мои волосы. И заставил меня умолять его отпустить меня. О, почему это был не ты, Майкл! Я буду любить тебя всегда».
Поэтому мне было немножко стыдно делиться такими откровениями с подругами, особенно после того, как я послушала Эмили, прочитавшую отрывки из своего дневника, вызывавшие зависть глубоким лиризмом и говорившие о ее рано сформировавшемся феминистском сознании. Но опять же, когда вы достигнете моего возраста, ваша жизнь уже не будет казаться вам полной неловких моментов, потому что вы будете знать, что неловкостям есть место в жизни каждого человека. Понимание этого дает нам определенную свободу быть самими собой.
Я вела дневник на замочке почти все годы своего детства в Бруклине, и ни одна из записей в нем не демонстрирует никаких признаков литературного таланта, проницательности, воображения или смелости. Сегодня, когда меня приглашают читать школьникам лекции об искусстве написания книг, я приношу с собой дневник и пускаю его по кругу. Если, скажем, я собираюсь к девятиклассникам, я беру дневник за девятый класс. Ученики в восторге. Они листают страницы и говорят друг другу: «Ух ты! Невозможно поверить, что она пишет книги!» Мои дневники, придающие новый смысл слову «мелкий», укрепляют их уверенность, уча их, что писателей не посыпают волшебной пылью, это самые обычные люди. Открывая другим людям свою самую человеческую, обыденную часть натуры, мы помогаем им так же, как и в моменты, когда делимся с ними своими навыками и знаниями.
* * *Конечно, есть разные виды откровений. В некоторых отношениях с возрастом я стала более скрытной. Когда я познакомилась со своим будущим мужем Стивом, мы были аспирантами, и я, бывало, развлекала его до утра рассказами о своих предыдущих эротических приключениях. Выбалтывать все без остатка было моей типичной манерой поведения. Она прекрасно подходила нам обоим и лишь сближала нас. Я хотела, чтобы он знал обо мне все, как и я сама хотела знать все о нем.
Но если бы я начала новые любовные отношения сегодня, когда мне за пятьдесят, вряд ли я делилась бы с кем-нибудь такими подробностями или вообще помнила их. Я стала более закрытой, моя биография слишком длинна, чтобы пересказывать ее, а некоторую информацию я вообще считаю сакральной. В зрелом возрасте я принимаю более взвешенные решения: о ком можно рассказывать, что именно, когда, сколько и как. Тем не менее я – в большей степени я, чем когда-либо прежде. С возрастом становишься проницательнее, больше знаешь о себе и меньше готов к компромиссу или предательству самого себя ради сохранения мира в отношениях либо сохранения их вообще. Понимание в середине жизни, что будущее не тянется вечно, заставляет нас определять, что действительно важно, и думать, прежде чем говорить.
