Виктор Тэрнер - Символ и ритуал
«Гадание — это снятие маски с устремлений тех, кто пытается преследовать личную корысть в ущерб общему благосостоянию. Проявление и гадание равно срывают маски, однако гадание обнажает культурно определенные грехи и пороки тех, кто сознательно отделяет себя от жизненного потока общества, в то время как проявление открывает сам этот поток» [10, с. 17].
Тэрнер здесь, как и в других случаях, не ограничивается установлением наличия в племенном обществе двух типов «делания видимым» — проявления и гадания. Зная, что «Общие формы обретают жизнь в Частностях», он в первую очередь интересуется особенным, но всегда помнит и об универсальном. Он указывает, что во всех обществах развивается нужда и в проявлении, и в гадании, а также возникают соответствующие культурные механизмы для удовлетворения этой нужды. Гадание, например, может развивать мануальную мантическую технику, астрологию или психоанализ; проявление можно обнаружить в литургическом действе или созерцании, в групповой терапии или посредством психоделиков («Человек не выносит тьмы; у него должен быть свет — будь это солнечный свет проявления или факельное пламя гадания» [10, с. 29]).
И все же вернемся к тому главному материалу, на основании которого строятся умозаключения Тэрнера, — к ритуалу ндембу. Ритуал, связанный с проявлением, указывает, как считает Тэрнер, на протофилософское размышление ндембу о детерминации и недетерминированности, порядке и беспорядке, дуализме и недуалистичности, в ритуале же гадания весьма мало философского. Гадание можно назвать «ментифактом» гадателей, а если это так и если a fortiori ведовство/колдовство — это части гадания, тогда получается, что реальные гадатели создают подозреваемых ведьм. В этом, а также в символических атрибутах гадания и ведовства усматривается некоторая параноидность, и ученый приходит к заключению, что «значительное большинство гадальщиков должны иметь параноидные наклонности» [Ю, с. 23].
Остановимся несколько подробнее на этом свойстве гадальщиков. Многие из них — маргинальные люди. (Заметим, что в данном случае Тэрнер пользуется словом «маргинальный», а не «лиминальный»: в его устах это не синонимы, как у А. ван Геннепа, поскольку лиминальность связывается английским антропологом с коммунитас, а маргинальность может оказаться свойством состояния, противоположного коммунитас, хотя также антиструктурного — войны всех против всех.) Маргинальность гадальщиков обусловлена их физиологической или психологической ненормальностью либо же принадлежностью к структурным низам или аутсайдерам. Эти отклонения делают гадальщика весьма чутким инструментом для улавливания всякого рода стрессов и фрустраций в общественных отношениях. Кроме того, к чужакам и маргиналам чаще обращаются как к судьям (хотя и вне рамок правовой системы), поскольку считается, что они, не располагая практической властью или влиянием, будут более объективными, чем те, кто вовлечен в борьбу за жизненные блага и. ценности. «Существует определенная опасность в том, чтобы поручать судейские функции людям, близким к паранойе, поскольку их ранний опыт, который приучил их подавлять гнев перед лицом насмешек и оскорблений и развил в них ясновидение, проникающее в мотивы дурных поступков других людей, — этот опыт вносит в то же время „параноидный стиль“ в их способ отделения правды от лжи, или, как сказали бы ндембу, „превращения тайного в явное“» [10, с. 24].
В самом деле, гадальщики полагают, что наиболее общими свойствами человеческих существ являются нечеловеческие качества. Стиль поведения гадальщика в силу этого приобретает черты параноидальности, хотя следует признать, что такой стиль вовсе не вредит способности гадальщика рационально отнестись к происходящему. Что же в таком случае означает параноидальный стиль? Гадальщик должен найти истолкование несчастью, и он делает это, выстраивая сложнейшую, зачастую весьма последовательную и логическую схему. Но это, по словам Тэрнера, «схема иллюзорного преследования, имеющая целью подорвать иллюзорные стремления к возвышению (например, претензии на занятие более высокого поста, которые невозможно реализовать), и эта схема ставит оценочные рамки, в которых гадальщик судит о взаимоотношениях, определяет виновного и рекомендует ритуальные средства. О гадальщиках как о классе можно сказать, что они искусно осуществляют свою месть обществу, которое отвергло или принизило их как личностей» [10, с. 24].
Гадальщики хорошо понимают, что сила и удача имеют свои пределы, что смерть, болезни и несчастья настигают сильных мира сего наравне со всеми, и когда в жизни почтенных граждан происходят кризисы, то гадальщики предоставляют ясную, хотя и иллюзорную, систему, которая, по выражению Тэрнера, «переводит в культурные понятия ментальные структуры паранойи» [10, с. 24]. Сеансы отгадывания тайных причин великого несчастья приносят своего рода восстановление нарушенных социальных отношений, но это восстановление происходит посредством всеобщей ненависти, а также посредством реального остракизма или физического наказания тайного злоумышленника — «ведуна». В этом-то и состоит месть гадальщика сильным мира сего: вынося свой вердикт, он низводит преуспевающего члена общества до уровня собственного маргинального положения. «Действительность», которую гадальщик, по его заявлению, проявил, — это «не коммунитас, а тайная война всех против всех» [10, с. 25].
Гадание как параноидная система в состоянии выполнять функции объяснительной модели в силу того, что между компонентами опыта жизни в сельском африканском обществе и компонентами параноидной системы возникает множество связей. Жизнь в африканской деревне коротка, труда и опасна: засухи, голод, высокий уровень заболеваемости и смертности, а в историческом опыте — это еще междоусобицы, войны, продажа в рабство. В таких условиях параноидальный стиль был функциональным, и гадальщики могли противодействовать страхам и волнениям даже в тех случаях, когда дело шло о жизнях, искалеченных несчастьем. Однако, замечает Тэрнер, крайний беспорядок на объективном уровне все же нельзя успешно нейтрализовать на иллюзорном уровне — здесь может помочь лишь коммунитас (сопоставимая скорее с проявлением, чем с гаданием). С другой стороны, невозможно постоянно жить в коммунитас, нельзя остановить солнце, чтобы навсегда развеять тьму; приходится время от времени пользоваться для этой цели факелом. И ндембу, по словам Тэрнера, «выставляют против своих неудач — своих неудачников (гадальщиков)… И хотя мы, со своей западной точки зрения, могли бы сказать, что здесь всего лишь иллюзорная система, для ндембу тут отражение — и весьма правдивое — их опыта. Это также снабжает ндембу мотивацией действий, позволяет им отличать справедливость от несправедливого поведения и очищает общество как от действительных его пороков и зол, так и от воображаемых. Поскольку, как я уже говорил, в комплексе гадания добрая воля действительности перемешана с фантазией. Если в глубинной структуре гадания содержатся параноидные черты, то в его поверхностной структуре — множество фактов повседневного опыта» [10, с. 26].
Гадание следует сопоставить также с еще одним процессом, о котором мы уже вскользь упоминали, а именно с правовым, имеющим с гаданием много общего. Это общее можно усмотреть как в технике дознания, так и в исследовании свидетельств. Различие же состоит в том, что в гадании существует презумпция применения вредоносной магии, в то время как юридическое разбирательство имеет дело с причинением ущерба посредством применения физической силы, контролируемой некоторой адаптацией средств к целям. Гадальщики утверждают, что злоба бывает неконтролируемой и неуправляемой, что она выходит из подчинения и сама по себе является силой, способной привести в движение враждебные субстанции, как, например, сородичей, или придать зельям свойства убивать людей. Такие силы могут убивать даже тогда, когда их обладатели раскаиваются в своем смертоносном импульсе, и они убивают способом, недоступным рациональному осознанию.
Из всего сказанного о гадательном процессе следует, что это не коммунитас и даже не ее провозвестник, а некое, как бы параллельное состояние, выполняющее ту же, что и коммунитас, восстановительную функцию, но выполняющее ее противоположным образом (коммунитас — всеобщее братство, гадание — война всех против всех).
Одной из важнейших для трудов Тэрнера является проблема классификации в архаичных обществах. Выше мы уже упоминали о том, что Тэрнер не верит в универсальность бинарных оппозиций. Он вступает в спор с такими крупнейшими авторитетами, как Дюркгейм, Леви-Стросс, Лич, Нидэм и Эванс-Притчард, которые исследовали дихотомическую классификацию систем религии и родства, а также с четверичными и восьмеричными группировками, изометричными исходной дихотомии. До какого-то момента Тэрнер идет вместе с указанными авторами, поскольку его полевые изыскания в области ритуальной символики подтвердили широкую распространенность латеральных и иных форм дуальной классификации, связанных, как правило (но не всегда), с оппозицией правого и левого. Однако дальше наблюдения разводят исследователя с его предшественниками в разные стороны, поскольку Тэрнер убедился, что «не только половой дуализм, но практически и любую форму дуализма следует рассматривать как часть более широкой, трехчленной классификации» [1, с. 50].
