Андрей Курпатов - Философия психологии. Новая методология
Несмотря на эти удивительно точные определения и идеи, данные автором, необходимо признать, что представления А. Ф. Лосева относительно процесса познания сути весьма далеки от истинности и сильно напоминают подходы гегелевского познания, о которых мы уже упоминали. Они полны противоречий: с одной стороны, утверждается, что «самое само» «усматривается умом» («чувственность» для этих целей полагается вовсе неприемлемой), а с другой – эта самая самость человека «усматривается» «по душку», но разве ум не вторичен при таком предмете познания? Кроме того, метод познания сути, который использует А.Ф. Лосев, недостаточно хорош по причине совершенной ошибочности приводимых им результатов его «психологического» опыта, поскольку, как показывает психотерапевтическая работа и методологический анализ этого вопроса, человек изначально «хорош», а согласно А.Ф. Лосеву, «самое само» некоторых людей представляет собой «едкий душок», с чем трудно согласиться.
Но, несмотря на это, А.Ф. Лосев совершенно прав в главном философском выводе относительно вопроса о сути: «Определить абсолютную индивидуальность вещи – значит утерять ее как предмет определения. Найти „самое само“ вещи – значит не иметь возможности высказать о ней ни одного предиката. Только такая, абсолютно лишенная всяких признаков и предикатов сущность вещи и есть ее абсолютная индивидуальность, ее „самое само“».[145] Вот и сформулирована основная проблема познания сути вещи, та, с которой столкнулись и мы при первых методологически не подготовленных попытках познать суть вещи.
Наиболее явственно этот искомый способ нащупал также русский философ Н.О. Лосский; развивая его в рамках интуитивизма, он добивается интересных прозрений. Но, к сожалению, он не доводит познавательные тенденции своего интуитивизма до конца: «Интуитивизм, – пишет Н.О. Лосский, – признавая досознательную имманентность всего всему, в то же время утверждает, что от этой первичной данности до осознания и опознания всех элементов ее лежит далекий путь и существу с ограниченными силами, такому как человек, нет возможности пройти этот путь до конца: знание человеческое навсегда обречено оставаться только несовершенною выборкою из бесконечной сложности мира».[146] Право, малооптимистичная для способа познания характеристика!
Отметим принципиально важное положение, которое предложил Н.О. Лосский: «Я нахожу, подвергнув наблюдению и анализу состав сознания, что в нем наличествуют: 1) сознающий субъект – я; 2) сознаваемый объект – кора березы, мое хотение, мое удовлетворение; 3) отношение между субъектом и объектом».[147] Нас, разумеется, интересует третий компонент, поскольку он отражает (правда, опредмеченный) принцип отношения. А.Ф. Лосев же, не обращая внимания на этот элемент познавательного действа, произвел на свет несколько досадных нелепостей, и его «самое само», по большому счету, не является только сутью, поскольку он неизменно пытается дополнить его совокупным отношением со всем в сущем, то есть смешивает (в нашей терминологии) категорию смысла с сутью, а это однозначно неправомерно, поскольку это качественно различные категории.
Итак, теперь обратимся к нашим собственным выводам и находкам, которые позволяют говорить о том, что мы продвинулись дальше иных исследователей, но в очерченном ими «интуитивно» нащупанном направлении. Когда процесс познания понимается как отношение между «субъектом» и «объектом», становится очевидным, что оба они равноценно деятельны в нем, как два человека, пожимающие друг другу руку при встрече. Отношение как самостоятельная деятельность входящих во взаимодействие (в процесс познания) фактически ощущается познающими, причем и в тот момент, когда оно (отношение) действительно осуществляется, и в тот момент, когда речь идет лишь об интенции к нему хотя бы даже и с одной стороны (!). Когда субъект познания проявляет активность и интенцию к отношению, то есть как бы планирует это отношение, но, с другой стороны (стороны объекта), соответствующей реакции (отношения) нет – все равно что-то имеет место и это что-то также является познанием. Поговаривают, что «отсутствие результата тоже результат», в последнем случае он, что называется, «отрицательный».
Если мы протягиваем руку и нам отвечают взаимностью – имеют место «отношение» и определенное познание, но если мы протянули руку и ощутили пустоту – «отношение» не состоялось, но очевидно, что мы и в этом случае осуществляем некий процесс познания. Задача теперь состоит в том (при познании сути вещи), чтобы уметь обратиться к чему-то, что есть, но так, чтобы при обращении к нему оно было ничем. Фактически это возможно только тогда, когда и «субъект» познания также ничто, следовательно, в тот момент, когда «субъект» познания представляет собой только центр себя (ничто – по определению), он способен осуществить познание сути вещи.
Уточняем. В процессе познания сути вещи и «объект», и «субъект» познания представляют собой не овеществленные центры вещей. Как мы уже заметили, они деятельны, будучи ничем. Интересно, что, будучи ничем, они не могут породить отношение, но раз они деятельны, то могут взаимодействовать. Это, наверное, звучит парадоксально, но не спешите с выводами. Фактически это взаимодействие будет представлять собой резонансную вибрацию процессов.
Что такое неовеществленные центры «объекта» и «субъекта»? Это их совершенные индивидуальности, которые не вошли еще ни в какие отношения. Для того чтобы лучше понять этот акт познания, представьте себе взаимодействие двух невидимок – неосязаемых, невидимых, невещественных: они протягивают друг другу руку, но у них нет рук – они ничто. Конечно, очень трудно вербализовать результаты такого познания, познания сути (как это и указывал А.Ф. Лосев в приведенной цитате), но первичная индивидуальность таким образом может быть нами познана.
Итак, согласно нашим данным, центр «субъекта», то есть мы с вами, должен входить в такое взаимодействие неовеществленным, свободным, индивидуальностью. Зачем это нужно? Когда мы овеществлены, мы предъявляем к познаваемому определенные требования, чтобы процесс познания состоялся, кроме того, мы ваяем «объект» по собственной прихоти, подстраиваем его «под себя», мы укладываем его в ложе, выстеленное структурой результатов наших отношений с другими вещами. Например, для познания в обычном смысле необходимы пространственно-временная метрика объекта, пороги раздражения соответствующих рецепторов и т. п., понятно, что в такой ситуации о познании центра или сути вещи говорить совершенно бессмысленно – громадная совокупность отношений «заслоняет» собою суть. Фактически привести себя в состояние неовеществленного центра – это самое сложное.
«Интуитивные» прозрения по этому поводу сильны и интересны, достаточно хотя бы вспомнить мистическое познание Вл. Соловьева, впрочем, о неких «динамических факторах внимания»[148] этого же толка говорит и М. Шелер, более того, и сам по себе феноменологический метод Э. Гуссерля («ноэтическое феноменологическое описание»[149]) предполагает возможность познания сути при некоторых, не оговариваемых автором условиях, и этот список можно продолжать. Мы же, ссылаясь как на психологический опыт, так и на методологические разработки, показываем, что познание сути производится человеком в состоянии исключительного («истинного») интереса и максимальной концентрации, а следовательно, и интенсивности внимания.
Человек с открытым ртом, завороженно наблюдая нечто, познает суть; если в этот момент его спросить, что он видит, он, отвлекшись от познаваемого, окинет нас рассеянным взором и словно переспросит: «Что?..» На самом деле он ничего не переспрашивает, он возвращается в мир вещей (даже не закономерностей, а только вещей!), – задавая вопрос, определяющий этот мир, его фактически выдернули из мира сущностей в мир вещей, и первый его вопрос относится именно к нему – «Что?», спрашивающего еще нет и в помине. Он и слышал вопрос, но не понял, поскольку всякие знаки были слишком далеки от него – он был там, где вибрируют живые центры. Если он все-таки решит ответить нам, попытается объяснить, что он «видел», после того как мы его переспросим, у него долго ничего не будет получаться. Он будет рассеянно блуждать от исчезнувшего уже, как сон, предмета познания к нам, пытаться сконцентрироваться на вопросе, обнаружить знаки (все это время он будет произносить странные звуки: «ну… это… так… ну… понимаешь…»), потом он предпримет попытку составить некую закономерность, ощущая при этом, что все как бы разваливается внутри его понимания, когда он пытается сформулировать это. Скорее всего, через некоторое время он раздраженно скажет: «Да ну тебя!» или что-то в этом духе, не скажет, так подумает. Он попытается вернуться в то же необычное состояние сознания-познания, которое только что утерял, но у него, скорее всего, ничего не получится, «в голову его будет лезть всякая ерунда». Он будет теперь думать о том, что его спросили, почему он не смог ответить и что «неужто им (то есть нам) непонятно?!» то, что было понятно ему.
