Леонид Кроль - Человек-оркестр: микроструктура общения
В отношении «примерки чужой шкуры» возможны две крайние позиции – как это часто бывает, они свободно могут совмещаться в одном и том же человеке. Так, достаточно часто встречается нежелание и неумение подстраиваться, отражать, уподобляться – пусть и ненадолго.
Люди с проблемами этого рода обычно отвечают не в тон, жестикулируют невпопад, беседа с ними никогда не становится диалогом – они как бы слишком крепко держатся за собственные характеристики коммуникативного поведения («свою шкуру»), не делая ни шагу навстречу. Каково бы ни было содержание разговора, у наблюдателя всегда есть чувство диссонанса, а у партнера – непонимания или упрямства.
В то же время, иногда и у того же человека, поведение содержит невероятное количество подражаний и заимствований, большинство которых не осознается.
Такими «цитатами» полны манера носить одежду, мимика, жесты, походка, речь… Позволим себе проиллюстрировать это положение несколько фривольным, но точным и остроумным высказыванием Андре Моруа: «По словарю женщины легко догадаться, кто были ее любовники; так Кювье по нескольким обломкам костей воспроизводил облик вымерших животных». Иными словами, речь идет о следах влияний, изменивших – а в некоторых случаях и заменивших – собственный «почерк».
Это как бы приросшие фрагменты «чужих шкур»: не говоря уже о собственных родителях, мы подражаем своим школьным учителям, заводилам компаний, киногероям, ведущим телевизионных программ, коллегам. Любопытно, что «источником заимствования» совсем не обязательно становится тот, кто нравится или вызывает уважение. Нередко это тот, кого боятся или в грош не ставят, и все же… и все же выбор не случаен. Часто в этом неприятном человеке ярко представлены те черты, которых мы сами в себе не любим и не признаем, дело бывает в неосознанной зависти и еще во многом другом.
Важно отметить, что большое количество такого рода «заплат» в поведении – вещь вовсе не безобидная: они мешают развитию индивидуального стиля, позволяя заменять поиски решений микропроблем общения использованием поведенческих стереотипов, притом даже не собственных, а «списанных» где-то. Как известно, тот, кто много «списывает», постепенно вообще теряет вкус к самостоятельному решению задачек.
4. Отчего хрустел пальцами Алексей Александрович
Важнейший слой коммуникативного поведения составляет общение человека с самим собой. Этой сфере несколько «не повезло»: поскольку большинство экспериментальных исследований несловесных составляющих общения исходили – вольно или невольно – из представления об общении как прежде всего обмене внешними знаками, все прочее рассматривалось как помеха, реакция ухода (прерывания контакта), в лучшем случае – как паузы. Между тем аутокоммуникативное поведение субъекта общения весьма разнообразно и интересно: часто именно оно отражает сложные душевные процессы; оно постоянно присутствует во внешнем общении и так же нужно ему, как подводные 7/8 айсберга, если угодно, «нужны» его верхней части.
Так, в аутокоммуникативном поведении могут разыгрываться сложные и порой драматичные отношения между разными «инстанциями» одной личности: таковы наши попытки себя стимулировать, упорядочить, сдержать и т. д. Неслучайно существует выражение «взять себя в руки», противоположное по смыслу тому, что К.С.Станиславский называл «пустить себя», то есть позволить себе быть спонтанным.
Удивительно, что часто самовоздействие осуществляется буквально руками: человеку очень не хочется подниматься, но он упирается ладонями и все же вытаскивает себя из кресла, а остальное его тело пассивно сопротивляется, не помогая ему встать; выслушивая нотации, люди часто плотно обхватывают пальцами запястье другой руки; смущаясь, поглаживают собственное колено, локоть или скулу; наш посетитель у кабинета нередко до побеления косточек сжимает свою бумагу в папочке, как бы держась за нее…
«И, заложив пальцы за пальцы, ладонями книзу, Алексей Александрович потянул, и пальцы затрещали в суставах.
Этот жест, дурная привычка – соединение рук и трещание пальцев, – всегда успокаивал его и приводил в аккуратность, которая теперь нужна была ему» (Л.Н.Толстой, «Анна Каренина»).
В отношении дурной привычки Алексея Александровича Каренина возникают два любопытных вопроса: почему привычка оценивается как дурная и почему жест этот успокаивает. Дело в том, что традиционный этикет в принципе запрещает явную аутокоммуникацию: трогать лицо, одежду, «мять» руки считалось столь же неприличным, как потягиваться или чесаться, жест всегда должен был быть легким, отточенным и обращенным к партнеру. Тем более неприличен жест неестественный (пальцы приводятся в ненормальное положение и оно усиливается вплоть до щелчка суставов).
Что же до аутокоммуникативной функции этого жеста, то он содержит символику подчинения природного начала произвольному, а также упрямства, упорядоченности (симметрии), закрытости, насильственной «дрессировки», более того – боязни собственной эмоциональности. Жест Каренина – гениально отобранная Толстым художественная деталь; в реальной жизни каждого из нас есть десятки разнообразных аутокоммуникативных проявлений, не менее многозначных. Разумеется, в них участвуют не только руки: в ситуациях общения с партнером (и даже вне их) там и тут разбросаны своего рода «знаки для себя», которые чаще всего даже не считываются человеком. Иногда поведение собственных ног или плеч может больше и правдивее сказать об отношении к ситуации, конкретному человеку или мелькнувшей в голове мысли, чем все умозрительные рассуждения.
Закончился разговор – так, ничего особенного. Собеседники давно знакомы и, что называется, «в прекрасных отношениях». Один из них выходит из комнаты. У того, кто остался сидеть, на полсантиметра опустились («разжались») плечи… не очень явно, но изменилось дыхание – пара более глубоких вдохов и выдохов, компенсация за «придержанное» во время разговора… Кто замечает за собой такие вещи? Кто в подобной ситуации может внятно спросить себя: «Ну, и почему я напрягаюсь при этом человеке? Если боюсь, то чего? Что с этим можно сделать?»
А ведь действительно похоже, что боится – когда напрягаются по другим причинам – скажем, желая понравиться, готовясь к спору или сопереживая партнеру – то напрягаются по-другому. Это самое «боюсь» составляет, конечно, не первый, а какой-нибудь пятый «план» общения, но ведь тем важнее его в себе учесть. Потому что оно все равно так или иначе вмешается в отношения, только «инкогнито» и, стало быть, более нелепым и деструктивным способом. Ох, лучше было послушать свои плечи…
Другой важной особенностью «поведения для себя» является возможность отреагировать (разрядить) в нем то, что сейчас не может быть выражено вовне по тем или иным причинам: короткий резкий выдох в момент раздражения, сжимающиеся почти в кулак пальцы, подобравшийся напряженный живот в момент не физической, а чисто психологической опасности – все это не признаки слабости и невладения собой, а очень нужные для физического и психического здоровья «клапаны» отреагирования.
Как писал Монтень в «Опытах», «предоставляю вам поразмыслить, существует ли такая часть нашего тела, которая безотказно выполняла бы свою работу в согласии с нашей волей и никогда бы не действовала наперекор ей. Каждой из них свойственны свои особые страсти, которые пробуждают ее от спячки или погружают, напротив, в сон, не спрашиваясь у нас».
Между тем, ошибкой было бы думать, что в аутокоммуникативном поведении разыгрываются отношения только между непосредственной, импульсивной внутренней жизнью и «правильными» контролирующими влияниями. Смутные догадки о важном, интуитивно верные решения, разнообразие и импровизация в общении – вот лишь несколько позитивных «выходов на поверхность» аутокоммуникативного слоя. Не случайно так часто акт творчества, притом не только художественного, предваряется и сопровождается ощущением отчетливой физической активности: «Кто сказал, что думают одним мозгом!.. – Всем телом думаешь» (Золя). «Думание телом», конечно, не тождественно собственно аутокоммуникации, но, как и всякое другое думание, время от времени требует участия внутреннего диалога – в данном случае также несловесного. А это, в свою очередь, возможно только тогда, когда человек готов почувствовать и принять смутные, противоречивые, иногда пугающие образы себя самого, своих желаний, несовершившихся действий, забытых или еще не полностью родившихся состояний. Умение позволить существовать своим разным, а не одним лишь предписанным или, по меньшей мере, понятным реакциям, тем более – умение их чувствовать, понимать и жить с ними в мире, встречается редко, но может быть развито.
5. Невидимая нитка
Еще одно важное свойство несловесного коммуникативного поведения – его способность к своеобразному, отличному от словесного, обобщению. Строго говоря, даже самые обычные, бытовые жесты являются довольно глубокими символами: жест запрещающий как бы что-то перечеркивает или выстраивает преграду; разводя руками в недоумении, мы их оставляем без внятной направленности – они как бы «не знают», что тут можно сделать, и т. д. В принципе все несловесное общение построено, как своеобразная языковая система со своим словарем, грамматикой и всем, чему положено быть у языка, но все же этот язык (скорее, система языков) – нечто качественно иное. Он менее определенен и четок, чем любой из «настоящих» языков, больше зависим от контекста, но ему доступна такая многозначность и объемность, какие бывают у слов, пожалуй, только в художественных текстах.
