Дональд Калшед - Внутренний мир травмы. Архетипические защиты личностного духа
В этой главе мы преследуем три цели: во-первых, раскрыть новые грани концепции системы самосохранения, дополнив ее открытиями клиницистов, придерживающихся иных теоретических подходов; во-вторых, сопоставляя клинические/теоретические факты, показать «универсальность» внутренних архетипических фигур, составляющих предмет нашего обсуждения, обнаруживающих себя всякий раз, когда глубинные психотерапевты работают с так называемыми «примитивными» ментальными состояниями; в-третьих, предложить критический комментарий к работам других исследователей с тем, чтобы включить их идеи в диалог с работами авторов, находящихся в юнгианской традиции, которой и мы до сих пор следовали. Если психотерапевты, придерживающиеся различных теоретических точек зрения, независимо друг от друга подтверждают присутствие демонических внутренних фигур и их деятельности, направленной на сохранение я, то в этом состоит убедительное подтверждение архетипических корней этих фигур.
Эдмунд Берглер и «даймонион», повреждающий я
Видимо, никто из числа учеников и последователей Фрейда не разрабатывал теорию психического мазохизма так скрупулезно – можно даже сказать одержимо, – как Эдмунд Берглер (1899–1962). То, что все свои работы, насчитывающие в общей сложности 24 книги и около 300 научных публикаций, Берглер посвятил разработке идеи об ущербе, который садистическое Супер-Эго причиняет я, как о ядре любого невроза, заставляет отнестись к ней более серьезно, чем до сих пор это делали другие исследователи. Супер-Эго, описанное Берглером, никогда не проявляет благожелательности и является, по сути, неким монстром – внутренним «даймоническим» фактором, развязавшим по отношению к беспомощному мазохистичному Эго тотальную кампанию истязаний и абьюза, длящуюся всю жизнь (см.: Bergler, 1958).
В основе модели этой мучительной ситуации лежит теория развития, содержащая элементы поздней идеи Кляйн об исходных (доэдиповых) нарушениях, к которым Берглер относит магическое всемогущество (или мегаломанию младенца), требующее немедленного удовлетворения. Когда могущественное инфантильное желание сталкивается с «нет» реальности, ребенок испытывает фрустрацию, вызывающую приступ неконтролируемой ярости – агрессии, не находящей адекватного выражения в силу того, что моторные навыки младенца еще не вполне развиты. Изначально эта агрессия проецируется вовне и присваивается Плохой Матери, однако впоследствии она возвращается и «бумерангом» ударяет по Эго, так как через процессы интроекции становится частью садистического Супер-Эго, безжалостно атакующем я изнутри. Ребенок, бессознательно защищая свою мегаломанию и самодостаточность перед лицом внешнего окружения, которое кажется враждебным любому его желанию, формирует внутренний источник самоистязания, предпочитая депрессию собственного изготовления «унизительному» состоянию подчинения чьей-то воле. Заключительным звеном этой динамики выступает либидинизация боли, причиненной Супер-Эго, то есть защитное обращение боли в удовольствие (психический мазохизм). Пациенты с такой внутренней динамикой будут представлять себя как невинных жертв, ищущих поддержки, однако в действительности они сами бессознательно создают проигрышную для себя ситуацию, которой они внутренне наслаждаются. Поддерживающая психотерапия не будет помогать им до тех пор, пока они не осознают этого саморазрушительного паттерн и не откажутся от него.
В теории Берглера, помимо Супер-Эго, есть еще один внутренний психический фактор, который помогает ребенку защитить иллюзию всемогущества, а именно эго-идеал. Эго-идеал дает ребенку возможность цепляться за составляющий основу детского нарциссизма архаичный образ совершенства и самовосхваление, которые, будучи фрустрированными в отношениях с реальностью, теперь укрыты в этом внутреннем убежище. Так как ребенку никогда не удается достичь эго-идеала, этот фактор становится основным орудием пытки садистического Супер-Эго.
Итак, мы подходим к итоговой идее Берглера. Сумму жестокости и агрессии, направленных против Эго он назвал «даймонион», этот термин он заимствовал у Сократа, который описывает его в „Апологии“ Платона как «нечто богоподобное и даймоническое нечто… некий голос, удерживающий меня от того, что я хочу сделать, но никогда не дающий совета, что же именно мне надо сделать» (Bergler, 1959: 46). Берглер считает даймонион злобным духом, внутренним противником, наделенным сверхъестественной силой, который обманом заставил Сократа выпить чашу с цикутой (промолчав в ответственный момент), тогда как тот имел возможность бежать из тюрьмы.
По психоаналитической терминологии, даймонион – это внутреннее «нечто», которое является злейшим врагом индивида. Он – жестокий тюремщик и мучитель, состоящий из агрессии ребенка, направленной вовнутрь, на собственное я. Его активность во внутреннем мире человеческого существа никогда не прекращается, несмотря на то, что все сознательные устремления индивида направлены к достижению счастья или удовольствия. Он – скрытный обитатель человеческой психики – отравляет радость жизни, враждебен радости и успеху, всегда нацелен на невзгоды, несчастье и саморазрушение.
Альянс этих двух бессознательных сил – эго-идеала и даймониона – образует бессознательную совесть (Супер-Эго). Даймонион использует эго-идеал в своей компании пыток, постоянно предъявляя Эго раздутые инфантильные требования всемогущества и грандиозных достижений эго-идеала, от него исходит неизменный вопрос: «Достиг ли ты всех тех целей, которые ты поставил пред собой в детстве?». Если ответ на этот вопрос негативный, то в результате возникает чувство вины (там же: 46–47).
Многочисленные современные клинические работы подтверждают идею Беглера о том, что «даймонические» голоса Супер-Эго используют образы эго-идеала для создания перфекционизма с еще более высокими требованиями для продолжения атак на Эго. Марион Вудман (Woodman, 1982) считает, что в большинстве случаев расстройств приема пищи причину следует искать в «пагубном пристрастии к перфекционизму», а Сидни Блатт (Blatt, 1995) убедительно показал, что в побудительный мотив многих самоубийств, совершенных, казалось бы, здоровыми, состоявшимися людьми, связан с динамикой «невротического перфекционизма», в которой самокритичный, часто чрезмерно уверенный в себе индивид «руководствуется собственными недостижимыми стандартами совершенства» (там же: 1003). Действительно, строгое карающее Супер-Эго представляет собой ужасную «силу» в психике мужчин и женщин на всем континууме психологической адаптации-дезадаптации.
Одайер и злобные/доброжелательные «великие существа»
Труды Чарльза Одайера, блестящего теоретика психоаналитика и современника Юнга, оказались скрыты под покровом забвения на долгое время. В своей книге «Тревога и магическое мышление» (Odier, 1956) он исследует вопрос отношения между определенными примитивными формами мышления, которые изучал Жан Пиаже («магическая», дологическая, а-дуалистичная фаза) и концепцией травматической тревоги Фрейда. По Одайеру, источником психической тревоги являются невыносимые переживания ранней инфантильной травмы. Травма, в свою очередь, приводит к формированию регрессировавшей части Эго, которая не может участвовать в развитии других частей я. Предвосхищая работы Д. В. Винникотта (см. с. 229), Одайер говорит о травме как о таком состоянии депривации беспомощного младенца, лишенного материнской заботы и защиты, то есть состоянии абсолютной небезопасности, в котором происходит блокировка или диссоциация сознания. У ребенка не остается «воспоминаний» об этих состояниях небезопасности, тем не менее позже в обстоятельствах, обладающих некоторым сходством с исходной травмой, эти состояния могут быть реактивированы, усиливая актуальный дистресс и наполняя Эго дезорганизующей тревогой ранней травмы.
Всегда, как только появляется страх или наступает состояние дистресса, мыслительные и аффективные процессы регрессировавшей части Эго возвращаются к магическому уровню функционирования младенчества, к ассоциативно связанной с этой частью травматическим опытом и уверенностью в неизбежности катастрофы; к детскому ужасу перед злыми «силами» или «существами». Страх сменяется тревогой. Мысли, связанные с угрозой представляются настолько ужасающими для регрессировавшего Эго, что сами по себе становятся травматогенным фактором в переживании пациента. Так замыкается порочный круг. Спустя долгое время после того, как внешнее травматическое событие завершилось, наряду с негативным магическим мышлением остается постоянное ожидание тотальной катастрофы или смерти. Негативное мышление и убеждение в неминуемости катастрофы и смерти становятся внутренними объектами, источниками ужаса. Таким образом, происходит повторяющаяся травматизации, которая, однако, связана не с внешним событием, но с собственными ожиданиями беды (см. там же: 58).
