Мэри Гулдинг - Психотерапия нового решения. Теория и практика
Нэд рассказывает об обшарпанных, переполненных, грязных классах, раздраженных учителях и дерущихся мальчишках.
Мэри: Молодец. У вас здорово получается перемещение в ту сцену.
Выйдите на школьный двор. Видите дерущихся мальчишек?
Нэд: Да. (Описывает сцену).
Мэри: Все мальчишки дерутся?
Нэд: Нет, не все. Некоторые ребята играют в мяч.
Мэри: Интересно. А что делает Нэд?
Нэд: Просто сидит там на скамеечке. Грустный.
Мэри: Кто-нибудь из ребят сидит рядом с ним.
Нэд: Да.
Мэри: Мне странно, почему Нэд с ними не подружится.
Нэд: Я не знаю. Он просто не дружит с ними. Школа огромная. Я помню мальчика, похожего на меня… жил в моем доме. Я не часто играл с ним. Не знаю. Мне было так грустно.
Боб: Будьте Нэдом. На скамеечке. И скажите: «Я буду грустить, пока…».
Нэд: Я буду грустить, пока…пока…пока я не вернусь к бабушке. (Коротко всхлипывает.) Я так и не вернулся.
Боб: Да-а. А теперь увидьте жену и скажите: «Я буду грустить, пока я не вернусь к бабушке».
Нэд: Ради Бога! (Смеется.)
Жозе, сын сезонника-мексиканца, недооценивает пагубность школьной обстановки его детства. Хотя он и понимает, что тамошние учителя были предубеждены против испаноговорящих детей, он считает корнем зла свою «глупость». Жозе настаивает, что, будь его индекс интеллекта повыше, он бы смог преодолеть свои проблемы. На предыдущих встречах он получал поглаживания от членов группы за меткие замечания по поводу их проблем. Он провел эксперимент на двух стульях между своей «тупой» и «умной» половиной. Он понимает свою игру, в которой он подает неуместные реплики, получает в ответ критику и таким образом укрепляет уверенность в своей глупости.
Мы просим его мысленно перенестись обратно в школу. Он делает это и судорожно всхлипывает от болезненности эксперимента. Он не может объяснить учителям, что ему надо в туалет, его бьют линейкой, когда он говорит по-испански, дают старые и рваные учебники, в то время когда у англоговорящих детей новые, и переводят в класс для детей с замедленным развитием. 30 минут он путешествует по ужасным школьным годам, к концу рассказа у многих в группе слезы на глазах. Мы просим его снова стать взрослым и сказать маленькому Жозе, что надо быть очень умным мальчиком, чтобы в таких невыносимых условиях выучиться читать и писать по-английски и закончить школу. В конце встречи Жозе громко признает свой ум.
Другие
В сцене важные для клиента другие будут играть свои роли так, как помнит или воображает их клиент. Другие — не объект для изменений. Если отец не дает никаких оснований считать себя любящим родителем, мы не будем смотреть сквозь пальцы на сцену, в которой отец неожиданно становится любящим папочкой. Клиентка может понять своего нелюбящего отца, поспорить с ним, сообщить, что нашла в нынешней жизни человека, который любит ее, и, наконец, может изменить саму себя. Отца она изменить не может. Это центральное утверждение, ибо многие клиенты поддерживают свое несчастье, чтобы заставить измениться родителей; у нас они учатся нести ответственность за себя, неважно, как при этом устроен остальной мир.
Жозе, осознав вначале жуткую обстановку, царившую в его школе, на следующем шаге разбирается со своей первой учительницей. Он помнит ее и, проиграв роль этой учительницы, хотя и не изменяет никак ее саму, зато изменяет себя.
Жозе: Мисс Джонс, мне было всего лишь девять лет, когда я пришел к вам в класс. Вы — моя первая учительница. В школу я раньше не ходил. Все остальные ребята проучились уже три года. Они могли читать, писать и говорить по-английски. Конечно, они говорили по-английски. Я не глупый, если не понимаю по-английски.
Боб: Скажите ей: «Вы глупая, мисс Джонс».
Жозе: Да, вы глупая! Вы глупая и злая… очень глупая. Если бы вы были умной, вы бы поняли, что я не глупый. Я просто не знал английского.
Боб: Сколько времени понадобилось вам, чтобы начать понимать английский в ее классе?
Жозе: Я думаю, дольше, чем должно было бы быть. Понимаете, мы, мексиканские ребята, разговаривали между собой… не по-английски. И мои родители так и не научились говорить по-английски. Да и старшие братья толком до сих пор не говорят. В общем… наверно, целый год.
Боб: Сколько мексиканских детей в классе?
Жозе: Около трети. Нас всех считали глупыми, а я был самым глупым. Так она думала.
Боб: Хорошо. Значит, мисс Джонс каждый день слышала в школе испанскую речь, а вы каждый день слышали английскую. Выучили английский за год? Сколько потребовалось мисс Джонс, чтобы выучить испанский?
Жозе: Она его никогда не выучила. Боб: Так кто из вас глупый? (Жозе и вся группа смеются.)
На ранних этапах лечения мы фокусируем внимание на недостатках других, особенно родителей и старших братьев и сестер, чтобы выявить предписания-решения или рассеять сегодняшнюю взрывоопасную ситуацию. Когда муж с женой постоянно ссорятся, они легче поддадутся лечению, если поймут, что он обучен отцом избегать при помощи ссор несексуальной близости, а она обучена матерью избегать тем же способом сексуальной близости. Суицидальный клиент делает первый шаг к заключению контракта, когда видит, что его позыв к самоубийству есть ответ не на сегодняшнюю ситуацию, а на принятые давным-давно сообщения о себе.
Начав лечение, Мич должен прочувствовать жесткость и перфекци-онизм своего отца. Мич был подавлен, думал о самоубийстве и ругал себя за несовершенство. Переместившись со своим отцом в сцену детства, он понимает, что тот никогда не хвалит его ни за мысли, ни за поступки. Если Мичу что-либо удается, отец требует, чтобы в следующий раз Мич сделал еще лучше. Поняв это, Мич мобилизует свой подавленный детский гнев и кричит: «Я достоин любви, ты, проклятый! Я достоин любви! Это твоя вина, не моя, что ты не знал, как любить меня!». Это его первое новое решение. Позже, уже в другой сцене, он решает: «Я не должен быть верхом совершенства, чтобы жить! Я себя не убью, если не оправдаю твоих ожиданий!».
Некоторые клиенты защищают своих родителей, отказываясь признать родительскую патологию, и таким образом блокируют себя от принятия необходимых новых решений. Когда это происходит, мы часто просим клиента убрать себя со сцены, чтобы лучше в ней разобраться:
Мэри: Эй, идите сюда и сядьте рядом со мной. Увидьте маленькую Кору и ее отца. Представьте себе, что вы терапевт.
или
Мэри: Господи, если бы я росла в такой семье, мне б точно было плохо. Я готова поспорить, что Кора просто не хочет, чтобы другие дети знали, как ей плохо.
или
Мэри: Я знаю, в вашей семье нельзя рассказывать соседям, что происходит в доме. Станьте соседкой и поймите, что она о вас знает.
или
Боб: Я уверен, что ваша предназначение в жизни — оберегать отца. Когда вы были маленькой, как вы его оберегали?
или
Мэри: Понятно, вы пытались сделать вашу мать счастливой. Была ли она счастлива до вашего рождения?
Джеб: Нет. Ее мать умерла, когда она была совсем юной.
Мэри: И приемная мать не сделала ее счастливой? А сейчас она счастлива?
Джеб: Нет.
Мэри: Итак, всю ее долгую жизнь после смерти матери никто не смог сделать вашу маму счастливой. Правда? Скажите ей: «Никому не удается сделать тебя счастливой».
Хью хочет преуспеть в качестве семейного терапевта. Он приносит запись семейного терапевтического сеанса. На этом сеансе все успешно работают, пока жена не начинает рыдать. Работа останавливается. Хью и муж пытаются ее утешить. Старшая дочь присоединяется к их попыткам, младшая физически уклоняется от утешения, уйдя в туалет, а сын начинает вести себя отстранение.
Мы выключаем пленку.
Боб: Как это соответствует вашему собственному детству?
Хью: Не вижу соответствий. Я… мой отец был манипулятором. А мать была стержнем, державшем нас вместе.
Мэри: Ну, думаю, это чему-то соответствует. Увидьте, как плачет папа или мама, и почувствуйте себя беспомощным. Все, что вы можете — это утешать.
Хью начинает всхлипывать, одновременно рассказывая, как его мама в отчаянии от своего замужества приходила к нему в детскую и проводила всю ночь, плача и раскачиваясь в кресле-качалке. Хью пытался утешить ее. Мы работаем с Хью, пока он не начинает чувствовать глухое раздражение против мешающей ему спать матери. Он заканчивает работу словами: «Ма, мне так жаль, что ты грустишь. Я ничего не могу изменить в ваших с папой отношениях. Только он и ты могут как-то помочь себе. И, кроме того, я маленький мальчик, которому надо выспаться. Забери свою качалку из моей комнаты». Теперь Хью, работая с клиентами, учится различать, когда ответственность лежит на нем, а когда — на клиенте.
Клиент видит в родителях не только негативное. Мич, хотя и решил жить, несмотря на неодобрение отца, продолжает чувствовать себя обманутым им.
