Эмрика Падус - Исцеляющая сила эмоций
Часть следующего дня мы развивали в подробностях наш раздел «опорных камушков», погружаясь глубже в любой период, который чем-нибудь привлекал наш особый интерес. Мы осуществили такое же медитативное путешествие в другой раздел тетради под названием «Перекрестки» и подзаголовком «Дорога избранная и неизбранная». Я подумал о моих собственных духовных распутьях: на протяжении десяти лет я готовился стать священником, затем выбрал иной путь. Я подумал о моих эмоциональных перекрестках: браки, другие любови. Я подумал о моих карьерных перекрестках: я работал в «Тайм», затем стал свободным журналистом и жил в райском уголке в Хай-Сьерра, затем выбрал более интеллектуально насыщенную жизнь, начав сотрудничать с «Таймс» в Нью-Йорке.
А потом отец Кокс попросил нас перейти к следующему разделу рабочей тетради: «Запись смутных образов». «Мы обращаем наше внимание внутрь себя и ожидаем в безмолвии, – сказал он, – и пусть перед нами проплывают разные образы, а мы будем их наблюдать. Мы позволим им явиться. Когда они обретут очертания, мы почувствуем их. Мы будем вглядываться в них, как будто смотрим сон. Мы опишем их так же нейтрально, не интерпретируя и не составляя мнений, как мы записываем наши сны».
Непрошеный образ аттракциона «русские горки» пришел на ум, и я стал записывать русские горки моей жизни. Я особо нигде подробно не останавливался, но позже я осознал, что именно это Прогофф имел в виду, когда он писал, что достаточно часто образы глубоко внутри нас «дают возможность выявить для себя цель и смысл нашей жизни». На мой взгляд, образ русских горок был забавен и в то же время удручал: как я хоть когда-нибудь ухитрюсь слезть с этих русских горок, не разбившись при этом вдребезги?
Придумываем диалоги
Для многих из нас самым творческим временем оказалось то, которое мы провели над разделом «В координатах диалога», частью единой системы «Обратная связь дневника», где после изложения нашей жизни на бумаге мы не просто отходили в сторону и обозревали результат, но могли также проанализировать его смысл. Мы делали это, в частности, вступая в воображаемые разговоры с некоторыми из значимых людей, которых мы уже перечислили в разделе «опорных камней».
Чтобы удостовериться, что разговор не был односторонним и что мы не приписываем себе одно только хорошее, отец Кокс предложил, чтобы мы вкратце проделали упражнение с «опорными камнями» за «другого». (Мне пришла на ум пословица, которую я слыхал в Аризоне во времена моего детства: «Не суди о человеке, пока не пройдешь милю в его мокасинах». Совет отца Кокса был уместен.)
Я сделал «опорные камни» для моей дочери Полли, которая с самого раннего детства живет в Англии и навещает меня только летом, кроме прошлого лета, когда она вообще не приезжала в Соединенные Штаты. Я влез в ее мокасины, и в результате состоялся такой диалог:
Полли. Ты опять собираешься меня игнорировать?
Я. Игнорировать тебя?
Полли. В прошлый раз ты именно так и поступил.
Я. В прошлый раз обстоятельства были другими. Это было два года назад. Я сидел без гроша в кармане, был одинок, потерял уверенность.
Полли. А теперь?
Я. Теперь у меня появились деньги, у меня есть друзья, я уверен в себе. И я так счастлив, что ты приехала этим летом.
Полли. Ты проведешь сколько-нибудь времени со мной?
Я. Я должен это сделать – или потеряю тебя.
Полли. Нет. Не по этой причине. Потому что ты этого хочешь, потому что я тоже человек. Я не хочу, чтобы ты любил меня, потому что должен. Я хочу, чтобы ты любил меня, потому что хочешь этого. Я тоже человек, плоть от твоей плоти, но я отдельный человек. Посмотри на меня, выслушай меня, пойми, чего я хочу.
Я. Это очень трудно, у меня комок в горле.
Полли. Что ты чувствуешь?
Я. Я не знаю. Вину, наверное. Боюсь, что я не смогу чего-то сделать для тебя.
Полли. Мне от тебя ничего не нужно. Только чтобы время от времени ты относился ко мне с полным вниманием.
Я. Полли, ты тоже должна позволить мне оставаться самим собой. Мне по душе русские горки. Если ты хочешь быть со мной, тебе тоже придется влезть на русские горки.
Полли. Ладно. Только и ты, в свою очередь, не забывай, что я рядом.
В конце этого упражнения отец Кокс предложил, чтобы мы перечитали то, что написали, а затем записать, что мы чувствуем. Я написал: «Чувство стыда: я знал об этом все время, но не обращал внимания. Поучительно. Ужасно».
Были и другие диалоги: с обществом, с событиями, с телом, с работой. Наиболее продуктивный диалог состоялся с книгой, писать которую я то начинаю, то откладываю, чаще откладываю, уже около двух лет.
Книга. Помогите!
Я. Привет.
Книга. Ты меня не узнаешь?
Я. Да, конечно, ты мои воспоминания.
Книга. Ты не уделяешь мне достаточно внимания.
Я. Странно, именно это мне всегда твердили женщины в моей жизни.
Книга. Ты не можешь успеть все.
Я. Я пытаюсь.
Книга. Какой ценой?
Я. Все страдают, я страдаю.
Книга. Значит?..
Я. Значит, я полагаю, мне следовало бы расставить приоритеты.
Книга. Это звучит как что-то очень старое и очень… иезуитское. Чего ты на самом деле хочешь?
Я. Я хочу все сразу.
Книга. Тебе стоит поберечь энергию в первую очередь для самых важных вещей.
Я. Ты говоришь о старом правиле расставления приоритетов по принципу «необходимо, полезно, приятно», так, что ли?
Книга. Это слишком по-пуритански. Ты когда-нибудь думал о том, чтобы поступать в соответствии со своими чувствами?
Я. Иногда это доставляет мне проблемы.
Книга. Некоторые люди называют это жизнью.
Я. Послушай, на чьей ты стороне? Я думал, ты жаловалась, что я не уделяю тебе достаточно внимания.
Книга. Жаловалась, но, если ты обращаешься ко мне в спешке, какой от тебя прок? Только ты собираешься записать что-нибудь, как тут же обрываешь и отбрасываешь.
Я. Так как мне приспособиться, чтобы приступать к тебе без спешки?
Книга. Не берись за столько много дел и столько много людей сразу.
Я. Некоторые называют это жизнью.
Книга. Туше! Но разве ты не можешь достичь удачного равновесия? Найти нужный ритм?
Я. У меня есть ритм, у меня есть музыка.
Книга. Ты фигляр. Ты чего-то избегаешь, фиглярствуя. Чего же?
Я. Я не знаю.
Книга. Ты боишься чего-то?
Я. Может быть. Кое-что из этого всего слишком уж личное.
Книга. Именно это делает воспоминания хорошими. Мне такое нравится.
Я. Но я просто не хочу выглядеть идиотом.
Книга. Ты хочешь написать честную автобиографию?
Я. Да.
Книга. Тогда, может быть, тебе стоит иногда рискнуть выглядеть как идиот – если ты хочешь быть честным.
Я. Честным дураком, так, что ли? Кое-кто может посмеяться надо мной.
Книга. Кто?
Я. Глупые люди.
Книга. А хорошие люди?
Я. Нет. Эти будут аплодировать мне за то, что я воспользовался возможностью.
Книга. Тогда почему ты этого не делаешь?
Я. Так ты советуешь мне отпустить тормоза?
Книга. Ты же не хочешь, чтобы я вышла чересчур правильной, ханжеской и нудной?
Я. Нет уж.
Книга. Тогда за дело.
Я. Ладно.
К сведению интересующихся: хотя я не внес никаких «резолюций» в рабочую тетрадь семинара, этот диалог помог мне наметить путь: я начал работать над своими мемуарами – занятие, которое я откладывал лет десять, – и закончил их как раз к Рождеству. Книге потребовалось около девяти месяцев, чтобы появиться на свет. Мне нужно будет вскоре вступить с ней в диалог.
На уик-энде едва ли было какое-либо взаимодействие между участниками семинара. Мы перебросились словом за перерывом на кофе и за обедом, и это все. Не было никакого давления общества, которое я испытывал на бесчисленных группах встреч, и, следовательно, не было необходимости притворяться. Более того, поскольку я знал, что никто не подойдет и не попытается посмотреть то, что я писал, или послушать мой разговор с собой, я ощущал чувство полной свободы. Несколько раз отец Кокс подталкивал занятие к завершению, напрямую приглашая участников группы: «Кто-нибудь имеет желание прочитать то, что он или она только что написали?» Некоторые приняли его предложение, другие нет. Казалось, это не имеет значения. Отец Кокс сказал, что чтение вслух приносит пользу самому читающему, а не группе. Даже если это и правда так, я не мог не порадоваться за светлые чувства, о которых явно свидетельствовали записи остальных участников.
