Надежда Фёдоровна Калина - Лингвистическая психотерапия
Бессознательная основа речевого взаимодействия психотерапевта и клиента парадоксальным образом определяется очевидной и хорошо осознаваемой собеседниками целью – помощью в разрешении психологических проблем. Независимо от того, какой именно помощи ожидает клиент и как он представляет себе прагматику терапевтических отношений (от этого зависит конкретная формулировка запроса), усилия психотерапевта направлены на то, чтобы понять, как формируется субъективная психическая реальность жизненного мира клиента и какие ее аспекты (и почему) являются источником экзистенциально фрустрирующих воздействий. Терапевт поставлен в сложную ситуацию, ибо вынужден расспрашивать у клиента о том, чего тот сам не знает или, в лакановской терминологии, "производит впечатление говорящего о ком-то другом, кто похож на него до неузнаваемости, но решительно не способен усвоить себе его желание" (38, с.24).
В лингвистической терапии понимание того, что рассказывает клиент о самом себе и проблемах во взаимоотношениях с окружающими, есть специфический поиск истины, точнее – осуществление истины субъекта как он сам ее чувствует и представляет. Терапевт имеет дело с субъективным измерением мира, которое должно быть выделено на основе индивидуальной интенции как оригинальности по отношению к самому понятию реальности.
Лингвистический терапевт понимает, что воображаемое отношение, связывающее говорящего субъекта с его собственным представлением о себе, является мнимостью или фикцией, которая, однако, сплошь и рядом функционирует в жизни клиента как "самоактуализирующееся пророчество". Истинное положение дел, настоящие причины проблем и трудностей (их действительные источники, а не те способы каузации, которые формулирует клиент в своих объяснениях) могут оттесняться или полностью вытесняться вторичным уровнем нарциссической саморепрезентации, когда переживание подлинно негативных и травмирующих аспектов внутреннего опыта подменяется рационализирующей проекцией в форме сознательной или бессознательной установки типа "вокруг одни враги" или "кому я нужен".
Постепенно область невыносимых переживаний увеличивается, и сфера действия защитных механизмов сознания охватывает все больший континуум внутреннего опыта. И наконец, когда система психологической защиты уже не в состоянии деформировать реальность в той мере, в какой это устаивало бы клиента, он может обратиться за помощью. При этом крайне редко терапевт слышит фразу "Со мной, наверное, что-то не так". Типичная форма запроса выражается дискурсной формацией, субъект которой локализован вокруг темы несправедливости устройства окружающей действительности: "Мои близкие – законченные себялюбцы", "В наше время порядочному человеку невозможно устроить свою жизнь", "С каждым днем жизнь становится все хуже и хуже, а правительство ничего не предпринимает".
Однако окружающие не склонны разделять предвзятый, искаженный и деформирующий структуру универсума концепт реальности, и субъект постоянно ощущает это в ситуациях значимого, а порою даже и фатического (пустого) общения. Субъективно это переживается как непонимание и одиночество, способствует развитию отчужденности и недоверия к людям. На терапевтическом сеансе такая организация восприятия и концептуализации себя и мира внутри унифицированного и ограниченного поля сознания нуждается в обратной связи от терапевта, воплощающего в себе социальные и символические отношения языка и закона. Выслушивая жалобы клиента и сочувствуя ему, терапевт не склонен доверять эксплицируемым в его дискурсе объяснениям причин сложившегося положения дел, тем более – строить на них свои советы и рекомендации. Иными словами, слушая речь клиента, терапевт слышит и понимает ее иначе, чем рассчитывает его собеседник. Это составляет ситуацию аналитической фрустрации, при которой терапевт последовательно игнорирует ряд сознательных интенций речевых высказываний клиента.
Речь пациента, какой бы она ни была, требует себе ответа. Игнорируя воображаемые намерения дискурса и пытаясь посредством анализа обнаружить то, о чем клиент умалчивает, терапевт прибегает к расщеплению нарциссического субъекта высказываний. Он может адресовать свою речь Другому или занимать позицию Другого, прибегая к психоаналитической фрустрации, чтобы "опрокинуть" привычное для клиента воображаемое дуальное отношение между его саморепрезентацией и отраженным отношением слушателя (= Значимого Другого). Растущему обесцениванию нарциссической (Лакан очень точно называет ее пустой) речи (кому из психотерапевтов не приходилось терпеливо слушать самовосхваляющие или самоуничижающие излияния по поводу собственного Я) противостоит вторжение пансемиотического субъекта, устанавливающего с говорящим клиентом двойные отношения логического порядка.
Откликаясь на просьбу об экзистенциальном понимании, когда субъектное Я клиента определяет себя как вопрошающее терапевта (Другого) о собственной сущности, аналитик в качестве реципрокного субъекта момента понимания не ввязывается в привычную для клиента игру саморефлексии и сомнений. Для последнего становление и познание собственных неизвестных свойств возможно только в режиме предположений и догадок, а окончательное утверждение своей субъективности обусловлено отношениями с Другим языка и закона. На сеансе, как и в жизни, самосознание подвластно неопределенной отраженной связи-зависимости от других, разве что терапевт в роли Другого есть чистое Бытие, он последовательно ведет себя как безличный субъект момента взгляда, не отвечающий (в полном соответствии с психоаналитическими предписаниями) на либидный запрос клиента.
В данной структуре терапевт становится непознаваемым элементом, причиной желания субъекта и способствует нахождению тех утраченных частей дискурса, которые восстанавливают непрерывность сознательной дискурсной формации клиента. Таким образом он получает доступ к бессознательным содержаниям, которые составляют основу личностных проблем и трудностей. Однако интеграция вытесненного редко осуществляется в форме рационального понимания, благодаря информации психотерапевта. Речь клиента, даже в тех редких случаях, когда апеллирует к неосознаваемым фрагментам внутреннего опыта, есть призыв к Другому в разговоре, посредством которого первый отчаянно стремится к самоутверждению, призыв часто неискренний, с целью придать себе индивидуальности в собственных глазах.
Характерный признак невротической личности – раздвоенность между желанием быть похожим на других ("все как у людей") и страхом, что на самом деле это не так. Такая двойственность выражается симптомом сомнения и навязчивой жаждой подтверждения субъективности собственного Я. Патологизация дискурса обусловлена отвержением тех аспектов реальности, символическое значение которых противоречит нарциссическому удовольствию, связанному с утверждением идеальной субъективности Я. Речь как призыв, обращенный к Другому, реализует "запрос любви и понимания", утверждающий свое свойство "быть". Однако все, что отвергается в символическом регистре, может вернуться в дискурсе в завуалированной форме (иносказание, перифраза) либо в виде аграмматических, эмфатических конструкций высказываний. "Бессознательное субъекта есть дискурс Другого" – утверждает Лакан, и терапевт в качестве пансемиотического субъекта слышит его, реагирует на высказываемую в таким способом информацию и взаимодействует с автором данного дискурса.
Таким образом, в процессе терапии лингвистический субъект бессознательного речевого взаимодействия занимает место Другого, природа которого может быть узнана и понята посредством интерпретации дискурса при условии элиминации эпистемологического пространства говорящего субъекта (клиента). Для того, чтобы преодолеть отчуждение говорящего субъекта, смысл его дискурса следует искать во взаимоотношениях собственного Я клиента и Я его дискурса. А для этого терапевту нужно понять, что собственное Я клиента вовсе не идентично тому присутствию, которое обращается к нему с жалобой, объяснением или вопросом.
Лингвистический терапевт прислушивается не столько к тому, что говорит субъект, идентифицированный в качестве клиента, сколько пытается понять, кем является субъект производимого на сеансе дискурса. Этот субъект (бессознательный Другой) обретает свою форму в зазоре, обнаруживающемся между означающим (речью) и означаемым (системой дискретных идентичностей, предъявляемых клиентом в ходе терапевтического процесса). Основная задача речи терапевта в ее символической функции – трансформировать субъект которому она адресуется, восстановив его связь со всеми неосознаваемыми идентичностями, от которых исходят эффекты означающего.
