Надежда Фёдоровна Калина - Лингвистическая психотерапия
В процессе рассказывания личной истории дискурс клиента апеллирует к совокупности смыслов внутреннего опыта, используя формулы, конституирующие первоначальный, воображаемый дискурс, относящийся к области памяти. Это проявляется в ритуалах непрерывности, которые перекраивают время, соединяя смысл актуальных высказываний с прошлыми и будущими формациями индивидуального дискурса. Такие ритуалы наблюдаются также в процессе структурирования продолжительной по времени терапевтической работы психоаналитического характера. Эта ритуализация имеет лингвистическую природу, поскольку опирается на гибкую систему трансформаций глагольных времен, а не на традиционные речевые формулы. Ритуалы непрерывности соотносятся с формами умолчания – любой психоаналитик знает: то, что не высказано, тоже имеет смысл.
Молчание и умалчивание в анализе психотерапевтического дискурса важны своей конститутивной ролью. Как правило, в речи клиента всегда имеется основополагающее умолчание, соответствующее сильно вытесненным, глубинным слоям бессознательного, локальное умолчание, соотносимое с иррелевантными обсуждаемой проблеме аспектами опыта, и замещающее умолчание, составляющее суть того, что можно назвать "речевой политикой": говорить об А, чтобы не высказать В. Процесс умалчивания связан с борьбой смыслов и нарушением свободы передвижений из одной дискурсной формации в другую. При исключении некоторых смыслов в речи клиента возникают семантические зоны (а, следовательно, и позиции субъекта), которые он не может занимать, так как они становятся для него запретными. Психотерапевт в качестве пансемиотического субъекта может говорить с этих позиций, возвращая клиента в сферу того, о чем он пытался умолчать. Это весьма эффективный способ работы с сопротивлением.
В конечном счете, анализ дискурса в ходе психотерапевтического взаимодействия представляет собой процедуру, посредством которой терапевт способен преодолеть исходящее от клиента принуждение к интерпретации (одной из возможных, которая, тем не менее, представляется последнему единственно верной). Бессознательная идеология речи клиента образует смысловое и семантическое ядро его проблемы, а запрос определяется возможностью понимания. Задачей аналитика является понимание властной (детерминирующей) роли бессознательных содержаний, в рамках которой конкретная идеологическая интерпретация тяготеет не к недостатку смысла (его сокрытию, искажению, изъяну), а к избытку, насыщению, исчерпывающей полноте, производящей эффект очевидности. Анализ предоставляет возможность рассматривать смысл как незаполненный, свободный для множества различных интерпретаций. Ассимилируя результаты такого интерпретативного взаимодействия, клиент в итоге оказывается способен включить в свой дискурс сделанные совместно с аналитиком открытия, проливающие свет на подлинную природу его трудностей и проблем и выбрать адекватный способ их разрешения и преодоления.
Таким образом, формальная сторона анализа бессознательных компонентов дискурса, опирающаяся на перечисленные выше принципы, представлена интерпретативными процедурами лингвистического характера. Однако модифицированной парадигмы текстового анализа недостаточно для того, чтобы обеспечить адекватное и психотерапевтически конструктивное понимание речи клиента. Необходимо хотя бы в общих чертах описать стратегию идентификации бессознательной основы психического моделирования клиентом реальности, которая рассматривается в лингвистической психотерапии как источник возникновения проблем и, следовательно, основной объект терапевтического воздействия. Здесь и далее речь пойдет о способе установления соответствия между дескриптивным бессознательным (в его фрейдовском понимании как психического процесса, существование которого следует предполагать, выводить на основе наблюдения явлений душевной жизни, которые иначе оказываются необъяснимыми), и динамическим бессознательным
Утверждение реальности бессознательного есть, как известно, ядро психоаналитического теории, ее сущность. Все, что можно с достоверностью узнать о его природе - это общий способ, при помощи которого бессознательные влечения в качестве интенциональных актов организуют и трансформируют опыт субъекта. Различие между сознательным и бессознательным ментальным актом состоит в том, что последний выполняется без референции к субъекту, который, таким образом, остается в неведении относительно собственных намерений.
Представление о бессознательных интенциях как специфических формах категоризации опыта, в результате которой ряд психических содержаний подвергается забвению (вытеснению, подавлению, отрицанию), не должно восприниматься как утверждение о существовании у личности таких категорий самих по себе, подобно сосудам, которые только и ждут, чтобы их наполнили. Бессознательные репрезентанты влечений только задают способы приписывания (семиотизации) смыслов и значений определенным частям или аспектам опыта личности. Динамическая природа бессознательного определяется тем, что его содержания не являются идеями, которые имеют функции и могут быть использованы определенным образом. Они и есть это использование. Говорить о конститутивной функции бессознательного – значит пытаться понять систему индивидуальных предпосылок порождения и трансформирования значений и смыслов как психических феноменов, производящих разрывы, лакуны в континууме внутреннего опыта переживания субъектом значимых аспектов своего личностного функционирования.
Такое понимание конститутивной функции бессознательного дает возможность прагматически интерпретировать дискурс клиента с точки зрения имеющихся в нем разрывов ("зияний"), которые и выступают индикаторами глубинных проблем. А поскольку центральным моментом психоаналитической терапии принято считать установление связи сознания (эго) с вытесненными содержаниями и представлениями, то понятно, почему заполнение разрывов и лакун в дискурсе клиента является действенным способом оказания ему психологической помощи. Это, собственно, и есть лингвистическая психотерапия как таковая.
3.3. Бессознательная основа речевого взаимодействия психотерапевта и клиента
Наибольший вклад в понимание бессознательных основ речевого взаимодействия в психотерапии принадлежит, безусловно, структурному психоанализу Ж.Лакана. Рассматривая психоанализ как уникальную форму речевой практики и подчеркивая, что изучение речи – деятельность, в которой ему не должно быть равных, Лакан связывает прогресс психоаналитической теории и техники с тем, насколько последние ориентированы в поле языка и подчинены функции речи. Его программный доклад на Римском конгрессе психоаналитиков (1953) фиксирует "лингвистический поворот", имевший для современной глубинной психологии значение, сопоставимое с таковым же в истории философии, когда труды Л.Витгенштейна сформировали новую парадигму, вызвав к жизни научные школы аналитической философии и философии языка.
Однако сложность идей этого мыслителя, блестящий в литературном отношении, но туманный и перифрастический, почти не поддающийся переводу стиль его сочинений и своеобразные формы передачи научного наследия привели к тому, что теория и практика структурного психоанализа остались практически не востребованными за пределами французской психотерапевтической лингвокультуры. Но раз уж, по выражению крупнейшего российского исследователя его творчества Н.С.Автономовой, "вследствие языкового и культурного барьера талантливая лакановская заумь до отечественного читателя не доходит", придется решать вынесенную в название главы проблему самостоятельно. Тем более, что семантика и синтаксис русского языка существенно отличаются от таковых французского, что делает прямые, да и косвенные заимствования лакановских приемов анализа попросту невозможными.
Тем не менее, влияние основных теоретических положений структурного психоанализа на "дух и букву" разрабатываемого подхода бесспорно и очевидно. Наиболее конструктивным было представление о регистре Символического в функциональной роли той части субъективной психической реальности, которая, будучи имплицитной, весьма жестко детерминирует[33] индивидуальное бытие отдельного человека, его экзистенцию. Правда, предлагаемая во втором разделе настоящей работы лингвокультурная трактовка структурных элементов психической реальности отличается от лакановских представлений о воображаемой природе феноменологии свойственного человеку способа восприятия и сознавания окружающего мира. Термин "воображаемое" я склонна относить к структурно-генетическим аспектам формирования проблем клиента, а не ко всему континууму смысла сознаваемых переживаний и впечатлений.
