Джей Хейли - Что такое психотерапия
Когда у дочери возникают ложные спровоцированные психотерапевтом воспоминания о сексуальном насилии над ней со стороны отца и ее побуждают выступить против родителей с этой «правдой» — это настоящая трагедия. Но так же трагична ситуация, когда воспоминания дочери верны и она стремится добиться признания правды, но отец при поддержке матери отрицает ее. Какую позицию должен занять супервизор, когда обучающийся приходит к нему и просит совета в случае с клиентом, который считает, что у него есть воспоминания о сексуальном насилии? Супервизор должен напомнить обучающемуся, что ложные воспоминания могут быть спровоцированы и терапевтом, и его клиентом. Как это часто случается и в других терапевтических ситуациях, на влияние терапевта могут не обращать внимания или не придавать ему значения. Супервизор должен четко объяснить, что терапевт является частью контекста, который создает уверенность у клиента.
В семейной терапии, наверное, самой тяжелой является ситуация, когда один из членов семьи обвиняет другого в насилии, а все остальные отрицают это. Терапевт должен самым тщательным образом оценить ситуацию. Если «жертва» проходила психотерапию, особенно с применением гипноза, то в наши дни для терапевта следует признать необходимой концентрацию внимания на насилии в детстве.
Супервизор должен побуждать обучающихся быть терпимыми с клиентами в отношении следующих пунктов: 1) прошлое порождает актуальные симптомы; 2) обучение клиентов и 3) ложные воспоминания. Это значит, что терапевты должны научиться вежливо разговаривать с клиентом о прошлом, сосредоточиваясь в то же время на настоящем, в котором и существует проблема. Они обязаны с должным уважением обучать клиентов, когда это уместно, при этом полагая, что симптомы изменяют не поучения, но директивы. Они должны усвоить, что клиент может иметь ложные воспоминания и быть уверенным в их истинности и сомневаться в истинности своих настоящих воспоминаний. Клиенты могут даже настаивать на том, что их воспоминания правдивы, заведомо зная, что это не так, например, с целью поддержать какие-либо скрытые мотивы, имеющие отношение к родителям. Все же, как правило, если терапевт работает с актуальной ситуацией, у него редко случаются осложнения такого рода.
Я вспоминаю необычную видеозапись сеанса семейной терапии, которую Браулио Монтальво показывал своим студентам. Это была запись разговора психотерапевта с семьей, по окончании которого маленькая девочка заплакала, а ее отец, побуждаемый психотерапевтом, признал, что для нее все происходящее слишком тяжело. После показа этой пленки Монтальво просил свою группу определить, кто именно заставил девчушку плакать. Группа всегда указывала на отца, потому что он перегрузил дочь. Затем Монтальво снова возвращал запись к тому моменту, когда девочка начинала плакать, и оказывалось, что это произошло, когда с ней резко разговаривал психотерапевт. И члены семьи, и терапевт, проводивший сеанс, и группа студентов, смотревших запись, все были уверены в том, что четко помнят, кто заставил девочку плакать (отец). Вот так легко создаются ложные воспоминания.
Следующий отрывок иллюстрирует дилемму, которая может возникнуть перед психотерапевтом. Родители привезли 18-летнюю девушку в психиатрическую больницу. Она обвиняла своего отца в том, что он вступил с ней в сексуальные отношения. Ее мать гневно отвергала даже такую возможность. Дочь кричала, что это было на самом деле. Отец сказал, что он точно не знает, было это или не было, так как иногда он напивается до беспамятства. Когда с девушкой провели индивидуальный сеанс, она сказала, что ее уже три раза госпитализировали из-за ее обвинений (30 лет назад это была обычная практика, так как считалось, что воспоминания дочери об инцесте свидетельствуют о развитии у нее бреда).
Терапевтическая группа долго колебалась, не зная, какую позицию занять. Наконец, после длительных дебатов, терапевты предложили дочери отказаться от обвинений, так как в противном случае ее, скорее всего, опять госпитализируют. Дочь гневно ответила: «Я хочу, чтобы мой отец признался». Она посвятила свою жизнь тому, чтобы вырвать у него это признание, а ее родители — тому, чтобы это отрицать. В конце концов дочь решила последовать совету терапевтов. Они знали, что не смогут помешать ее госпитализации, если она не откажется от обвинений, поскольку на ней будут настаивать сотрудники больницы.
Обсуждая с терапевтами случаи сексуального насилия, супервизор должен четко объяснить, что в настоящий момент, какое бы ни было принято решение, оно, скорее всего, будет противоречивым и спорным. В нашей сфере невозможно достичь согласия по многим вопросам, и мы должны смириться с этим.
Идеология и ложные воспоминанияЕсли бы можно было достоверно доказать, что клиент говорит неправду о своем прошлом и что его воспоминаниям нельзя доверять, то это создало бы угрозу для основной идеологии клинической терапии. Большинство теоретических подходов к объяснению симптомов основано на сообщениях клиентов, в первую очередь — на сообщениях о прошлом опыте. Личная история — это пусковая площадка для клинических теорий. Можно смириться с тем, что клиент намеренно не рассказывает правды о своем прошлом. Однако если клиент искренне верит в ложные воспоминания и преподносит их как факт, вся теория психопатологии, основанная на воспоминаниях клиента, оказывается под вопросом. Чем больше доктринерства в идеологии, тем более уязвим идеолог. Очевидно, что психодинамическая теория почти целиком основана на воспоминаниях людей, но то же самое можно сказать и о концепции посттравматического стрессового расстройства, об утверждениях о произошедшем в прошлом насилии и об истории дисфункциональных семей.
Что бы ни говорил клиент о своем прошлом, все принимается как правдивый рассказ о нем.
Постулат о значимости прошлого может стать еще более шатким, если мы посмотрим на него с точки зрения системной теории. Согласно этой теории, все, что делает клиент, определяется не его прошлым, а тем, что делают другие люди. Система автокоррекции исправляет элементы в настоящем; прошлое не имеет значения (за исключением случая, когда можно сказать, что прежде система работала так же, как и сейчас).
Если воспоминания могут быть ложными, а симптом является ответом на настоящее, что тогда клиницисту делать с прошлым? Одно из решений, которое может предложить супервизор, заключается в том, чтобы учитывать прошлое, беседуя о причинах, по которым люди делают то-то и то-то, и сосредоточиваться на настоящем, говоря об изменении. Возможно, человек пьет потому, что вырос в дисфункциональной семье; однако эта гипотеза не имеет непосредственной связи с изменением, она лишь объясняет, почему у него возникла эта проблема. Или клиент может страдать от приступов тревоги, являющихся следствием посттравматического стресса; терапевт может уменьшить этот стресс с помощью десенситизации и репроцессинга движений глаз[19], что не имеет никакого отношения к истокам тревоги клиента. Многие терапевтические техники, созданные для совладания с фобиями, включают и фантазирование, и поддержку, а многие специалисты по фобиям теперь вообще не расспрашивают клиента о прошлом, так как оно не имеет значения для изменения человека.
Мы живем во время революционного изменения психотерапевтических подходов и, стало быть, должны провести переоценку дореволюционных теорий. Терапевт, который не хочет вступать в конфронтацию с консервативными коллегами, вполне может найти выход в том, чтобы не принимать всерьез объяснений причин, особенно тех, которое основаны на прошлом. Супервизор может объяснить, что проблема клиента находится в его настоящем, а гипотезы относительно ее причин в прошлом могут быть лишь предварительной схемой для размышлений терапевта, но не непреложной истиной.
Социальные функции симптомовМожно сказать, что симптомы выполняют социальные функции. Точно так же можно сказать, что социальные функции симптомов придумали психотерапевты и супервизоры, дабы иметь возможность проводить терапию. Давайте рассмотрим, к примеру, случай с девочкой-подростком, угрожающей покончить с собой. Эта угроза может быть рассмотрена как попытка девочки стабилизировать брак родителей. Возможно, она верит, что родители останутся вместе, чтобы помочь ей. Некоторых обучающихся это сбивает с толку, и они начинают думать, будто это социальное объяснение симптома и есть истина. Но в действительности это всего лишь гипотеза, направляющая действия терапевта, которые должны привести к изменению, и лучше всего думать об этом именно так. Гипотезы могут быть истинными, а могут быть и ложными. В данном случае упомянутое выше объяснение симптома позволит психотерапевту посмотреть на дочь с позитивной стороны и укажет ему путь к такому изменению организации семьи, которое защитит девочку и сделает ее поведение ненужным. Есть и другие, более веские основания для того, чтобы считать это объяснение лишь гипотезой. Если терапевт принимает это объяснение за истину, то у него будет искушение донести ее до родителей, рассказав им, что дочь старается помочь им наладить взаимоотношения. Терапевт может действовать из самых лучших побуждений, но в конечном счете родители только расстроятся при мысли о том, что их дочь готова убить себя ради них. Симптом дочери (если гипотеза верна) углубится и усилится, и родители и терапевт столкнутся с тем, что терапия потерпит неудачу. В результате девочка пострадает еще больше, несмотря на благое намерение терапевта помочь ей. Задача терапевта в данном случае — как можно быстрее облегчить ее страдания, сделав сам симптом ненужным.
